Инстинкт женщины - Абдуллаев Чингиз Акифович (электронная книга TXT) 📗
— Постараюсь, — она внимательно смотрела на фотографии.
— Теперь нужно продумать повод, — Циннер вздохнул, взглянув на Марину, — у вас есть какие-нибудь предложения?
— Нет. Я не представляю, под каким соусом я могу там появиться.
— Придумайте, — потребовал Циннер, — любой повод. Вам нужно появиться у Рашковского.
— Я не могу с ходу придумать такой повод, — разозлилась Марина.
— Может, вам позвонить в Лондон и узнать, как его девочка? — предложил Циннер. — Если у нее есть изменения к лучшему, сообщить об этом отцу…
— Грязный метод, — поморщилась Марина, — может быть, придумаем что-нибудь поумнее?
— Звоните в больницу, — потребовал Циннер. — Мы после обсудим моральные аспекты вашего поведения.
— Нет, — сказала Марина, — не могу. Мне претят подобные методы. При чем тут его раненая дочь?
— Звоните, — Циннер протягивал ей аппарат.
Она взглянула на него, но все же взяла аппарат, чертыхнувшись сквозь зубы.
— Соедините меня с лечащим врачом мистером Спайси, — попросила она, стараясь не смотреть на Циннера.
Через минуту доктор Спайси взял трубку.
— Добрый день, мистер Спайси, — сказала она, взглянув на часы. Разница во времени между Турцией и Англией составляла два часа. — С вами говорит личный секретарь мистера Рашковского.
— Здравствуйте.
— Я хотела узнать, как чувствует себя дочь мистера Рашковского. Есть ли изменения к лучшему?
— Все стабильно, — ответил врач, — у нее четко выраженная тенденция к общему выздоровлению.
— Мы вчера вылетели из Лондона, — продолжала настаивать Марина, глядя с ненавистью на Циннера, — может быть, я могу порадовать отца, сообщив ему хоть какие-нибудь хорошие новости.
— Можете сказать, что сегодня мы смотрели рентгеновские снимки, — сообщил врач, — обычно мы стараемся не комментировать наши действия. Но в таком случае… в общем, мы считаем, что девочка скоро окончательно поправится. Самое худшее уже позади.
— Спасибо. — Она отключила аппарат и передала его Циннеру. — Все, — устало сказала она, — теперь у меня есть повод.
— Будьте осторожны, — неожиданно сказал Циннер.
— Вы тоже, — сказала она на прощание и, выходя, сильно хлопнула дверью.
Глава 38
Она впервые за все время была удивлена. В коридоре находилось человек двадцать молодых людей, которые даже не скрывали, что у них есть оружие.
«Каким образом они его пронесли в гостиницу? — подумала Марина. — Наверное, под видом багажа, а потом раздали этим молодчикам. Конечно, им удобнее собираться в Турции, стране, где не нужны визы. Достаточно заплатить десять долларов, купить визу на границе — и путь открыт».
Она шагнула к дверям, ведущим в президентские апартаменты Рашковского, когда двое молодых людей преградили ей путь.
— Туда нельзя, — сказал один из них по-русски.
— Я личный секретарь Валентина Рашковского, — громко сказала она. Охранники огляделись по сторонам. Они не знали, как поступить. В этот момент на пороге появился Акпер Иманов. Узнав Марину, он кивнул, разрешая пропустить секретаря к шефу. Она прошла в номер. За столом сидели несколько мужчин. Очевидно, у них шел жаркий разговор — почти все сняли пиджаки. Кудлин сидел рядом с Рашковским, правее — Гогоберидзе и Керимов. Она их сразу узнала. Слева сидели красные и возбужденные Прокопчук и Мальцев. Спиной к ней — еще каких-то два человека. Она вошла в комнату, и эти двое невольно обернулись. Одного из них она узнала. Это был Эдуард Симаковский, один из самых богатых и скандально известных людей новой России. Второго она не знала.
— Извините, — сказала она, глядя в глаза Рашковскому, — у меня есть срочное сообщение.
— Передайте его Леониду Дмитриевичу. — Он был явно недоволен тем, что она осмелилась побеспокоить его. Кудлин поднялся со своего места и вышел в холл.
— Что случилось? — недовольно морщась, спросил он. — Почему нельзя было подождать? Я же сказал, что на сегодня вы свободны.
— Я говорила с лечащим врачом девочки, — сообщила Марина. — Сегодня врачи собрали консилиум, смотрели ее рентгеновские снимки. Они считают, что девочке уже ничего не угрожает. Я решила, что нужно срочно сообщить об этом Валентину Давидовичу.
Кудлин как-то недоверчиво смотрел ей в глаза. Он раздумывал. Очевидно, причина и ему показалась достаточно убедительной. Он повернулся и прошел в гостиную. И почти сразу же в холл вышел Рашковский.
— Что сказал вам врач? — Подлец Циннер рассчитал все правильно. Единственное, что могло взволновать Рашковского, — это состояние его дочери.
— Он сказал, что они смотрели сегодня рентгеновские снимки Анны, — повторила Марина. — Мистер Спайси считает, что девочке уже ничего не грозит. У нее все нормально.
— Спасибо, — кивнул Рашковский. Потом, чуть подумав, добавил: — У нас важное совещание. И я бы не хотел, чтобы об этом кто-нибудь узнал. Если можно, не возвращайтесь в свой номер. Подождите в соседнем. Не обижайтесь, так нужно.
— Я все понимаю, — кивнула Марина. Такого Циннер явно не предвидел. Рашковский оказался гораздо более подозрительным, чем они думали.
Очевидно, Рашковский снял весь этаж, так как двери соседнего номера были открыты. Акпер привел ее в гостиную и посадил перед телевизором. Нечего было и думать кому-нибудь позвонить. Интересно, кто был другой человек, сидевший рядом с Симаковским?..
А в гостиной апартаментов Рашковского шел ожесточенный спор.
— Это люди Мальцева убрали Галустяна! — кричал Гусейн Керимов. — Вы знаете, Валентин Давидович, как мы вас уважаем. Но почему они каждый раз начинают войну первыми? Почему?
— Врешь! — кричал Мальцев, прекрасно знавший, что приказ убрать Галустяна отдал сам Рашковский. — Это вы убрали Звонкова. Ваша работа.
— Хватит, — прервал их Рашковский, — мы собрались сюда, чтобы закончить эти распри. Никто не виноват ни в смерти Звонкова, ни в смерти Галустяна. У нас появились сведения, что в ФСБ создана специальная группа, которая провоцирует нас на внутреннюю войну, распуская о нас различные слухи и убирая наших людей. Они хотят, чтобы началась междоусобица.
— Откуда у вас такие сведения? — спросил Прокопчук.
— Эх, дурак, — громко сказал по-грузински Гогоберидзе.
Рашковский, понимавший грузинский язык, покачал головой.
— Хватит, — устало сказал он, — мы собрались не для этого. Больше никаких убийств не будет. И вообще все будет нормально. Скоро я возвращаюсь в Москву. Но мне нужна ваша помощь. И помощь наших уважаемых банкиров. Если мы сумеем пробить кредит для нашей страны, мы получим статус самых уважаемых людей. Мне дали гарантии на самом верху. На самом, — подчеркнул он.
— Что мы должны делать? — деловито спросил Симаковский.
— Нужно дать гарантии под наши вклады на два с половиной миллиарда долларов, — ровным голосом сообщил Рашковский. — Иначе кредит не будет выдан, я не смогу вернуться в Москву, отстрел наших друзей будет продолжаться, и все кончится не так, как мы хотим. Поэтому выбирайте. Ваши жизни — против ваших денег. Если учесть, что кредит после получения будет гарантирован государственными облигациями и евробонами, мы ничем не рискуем.
— Но мы сообщаем о наших вкладах, — осторожно заметил Симаковский.
— С вашими талантами вы всегда можете перевести их в другой банк, — сразу парировал Рашковский. — Вы ведь четырнадцать раз перегоняли деньги в «Бэнк оф Америка», чтобы заработать себе кредитную историю. Разве не так?
Симаковский закусил губу. У него больше не было вопросов. Все молчали. Речь шла о колоссальных суммах.
— Я не слышу дружных голосов согласия, — улыбнулся Рашковский, — или кто-то возражает?
— У нас будут гарантии, что наши деньги не тронут? — спросил Гусейнов.
Рашковский взглянул на него и улыбнулся уголками губ.
— У тебя есть гарантия вечной жизни? Ты можешь подавиться сегодня ночью косточкой или умереть от внезапного инфаркта. Кто может дать тебе какую-нибудь гарантию? — В его словах настолько явно звучала угроза, что Гусейнов замолчал. Он понял, что сейчас нельзя спорить.
