Квест - Акунин Борис (книги без регистрации полные версии .TXT) 📗

Все трое были отлично тренированными людьми, но любой выносливости есть предел. Первым взбунтовался железный Айзенкопф.

— Я не могу так долго функционировать без питания! — объявил он, останавливаясь посреди большого луга. — Во-первых, это вредно для желудка. Во-вторых, просто хочется есть, ужасно! Норд, у вас были бутерброды.

— В самом деле!

Доктор, у которого в животе давно уже неистовствовали голодные спазмы, хлопнул себя по лбу.

Есть же хлеб с колбасой! С отличнейшей ливерной колбасой!

Он честно поделил бутерброды. Их было десять: каждому по три, плюс один, разломанный на три части.

Мужчины жадно накинулись на еду, а княжна понюхала-понюхала и есть не стала.

— Фи, — сказал она. — Чесночищем несет. Это мужчинам все равно, что жрать, а я лучше подожду какой-нибудь человеческой еды.

— Заверните ее долю и уберите. — Курт алчно смотрел на несъеденные бутерброды. Свои он уже смолотил. — Если она до вечера не передумает, поделим пополам.

Полчаса отдыха, и двинулись дальше — как говорится в русских сказках, по полям, по долам. Писк постепенно становился звучнее, теперь его слышал не только Гальтон, но и остальные. К вечеру прибор зудел в руке Норда, будто пойманный комар. Цель, что бы она собою ни представляла, была близка.

— Стрелка указывает вон туда, — сказал доктор, останавливаясь посреди широкого поля, на дальнем краю которого виднелась сплошная полоса деревьев. — Это настоящий большой лес. Возможно, нам придется в нем заночевать.

— А вот мы сейчас узнаем, что там. Спросим-ка у аборигена, — предложила Зоя.

Неподалеку пасся небольшой табун стреноженных лошадей. Рядом стоял дедок в рваном ватнике и пялился на чужаков.

Еще бы: среди поля, да с багажом — не странно ли?

— Здравствуйте, дедуля, — подошла к нему княжна. — Что это там вдали за лес?

— Дык лес он, знамо, и есть лес, — певуче ответил старик, оглядывая странных людей смышленными глазами. — При старом прижиме звался Барский Лес, а таперича Лесной Массив. Вы, граждане хорошие, чай, заплутали? Вам, поди, на Боровский тракт надоть? Тады на закат ступайте, через Барсуковку.

— А ежли напрямки, через чащу? — блеснул знанием просторечий Гальтон.

— Не сполучится. Он проволокой колючей оборонённый. Заказник там.

— Какой еще заказник?

— Куда ходить заказано. По ученому сказать — Заповедник.

Дед почесал затылок и сплюнул, а у Норда во рту, наоборот, пересохло. Он вспомнил разговор двух охранников в Музее нового человечества. Молодой упомянул какой-то «заповедник», служить в который берут только самых лучших, а начальник вскинулся: откуда-де узнал, кто проболтался?

Потом было слишком много самых разных событий, этот маленький эпизод выветрился у доктора из памяти, но теперь слово «заповедник» прозвучало раскатом грома.

Не заметив, как изменился в лице Гальтон, княжна продолжала расспрашивать пастуха:

— А почему в заповедник нельзя входить?

— Леший его знает, — неохотно промямлил старик. — Не нашего лапотного умишка дело.

Вдруг Зоя, все внимательней вглядывавшаяся в землистое лицо крестьянина, перешла на французский:

— Vous utilisez trop lе langage populaire, monsieur. Pourtant vous etes une personne cultivee, n’est-ce pas? [107]

— Был когда-то «культиве», да весь вышел. — Пастух скривился. Его речь магически выправилась. — Только и вы, мадемуазель, зря в кожанку вырядились. Манеры и лицо не спрячешь. Пролетарии нашего брата и вашу сестру за версту чуют.

— Кто вы такой? — спросил Гальтон, решив пока не касаться заповедника — успеется.

— Лев Константинович Лешко-Лешковский. Представитель побежденного класса. Бывший помещик. Моя семья владела когда-то сей латифундией. — Старик махнул в сторону домов на дальнем конце поля. — Теперь прохожу перевоспитание трудом. Чтоб не околеть с голоду и не попасть в ГПУ. Колхозники, бывшие мои крестьяне, покрывают по старой памяти. Плохого они от меня никогда не видели. Больницу им в свое время выстроил, школу.

— Так вы пастух?

— Пастух, конюх, навозных дел мастер. А что? Хорошая буколическая служба. Раньше разводил племенных жеребцов, теперь ухаживаю за колхозными. На моей рессорной коляске ныне ездит товарищ председатель. В моем бывшем доме сельсовет. Однако и я без крова не остался. Проживаю на сене-соломе, с лошадками. И абсолютно доволен этой компанией. Мои сожители самогона не пьют, матюгами не кроют. Опять же, настраивает на философский лад. Могу ли я, в свою очередь, поинтересоваться, с кем имею честь?

— Зоя Константиновна Клинская, — столь же учтиво ответила княжна. — А моих друзей, с вашего позволения, я представлять не буду.

— Из тех самых Клинских? — понимающе кивнул Лев Константинович. — Так я и подумал. Героические борцы с большевизом. Явились из дальних краев истреблять комиссаров и совпартработников. Давно что-то о вас ничего слышно не было. Я уж думал, вы угомонились. Что ж, безумству храбрых поем мы песню, как писал наш бывший кумир Максим Горький. Ладно, господа, мое дело сторона. Я, разумеется, на вас доносить не побегу и всё такое. Но конспирация ваша, прямо сказать, отдает дилетантизмом. Кожаные куртки надели, а чемодан заграничный. Поразительно, что вас до сих пор не зацапали.

— Мы не такие уж дилетанты, как это может показаться на первый взгляд, — уверил бывшего помещика Норд.

— Наверное. Если уж к самому Заповеднику подобрались… Вас ведь интересует именно он? — Лешко-Лешковский нервно оглянулся. — Что знаю, расскажу, только давайте присядем под куст. В поле во время заката силуэты далеко видно.

Сели под орешник.

— Про Заповедник никто из местных ничего конкретного не знает, только перешептываются дома, по углам. С чужими ни боже мой… Там в середине леса раньше заброшенная усадьба была. Лет, наверное, пятьдесят пустовала. А после японской войны поселился один господин почтенных лет, привел дом в порядок, обжился. Видимо, думал мирно доживать свой век средь лесных кущ. Ошибся в расчетах. Как многие прочие, м-да-с…

Теперь, когда колхозный пастух заговорил, не прикидываясь мужиком, а в своей естественной манере, стало видно, что черты лица у него тонкие, а на переносице, если приглядеться, можно было различить след от очков. Должно быть, у себя на конюшне, вдали от колхозников, Лев Константинович позволял себе и книги читать.

— В революцию любителя природы, само собой, пожгли, пограбили, а для верности еще и в ЧК сдали, где он благополучно сгинул. Усадьба снова запустела. А году этак в 24-ом весь Барский лес обнесли колючкой, понаставили постов, и ходить туда строго-настрого запретили. Наши пейзане по привычке пробовали соваться — дровишек наворовать, детишки за грибами-ягодами, да быстро отучились. Ни один, кто за колючку перелез, обратно не вернулся.

— Как это?

— А так. Сгинули бесследно. Одного паренька отец с матерью слишком настырно искать стали. В райотдел милиции пошли, к прокурору в город поехали… С того дня никто их не видел. Вот какой это Заповедник. Автомобили по дороге в лес гоняют, мотоциклеты туда-обратно носятся. А к кому или от кого — неизвестно.

— Что ж там секретного, в лесу?

Помещик затянулся самодельным табаком, вежливо помахал рукой, отгоняя едкий дым от лица дамы.

— Вам, господа, виднее. Очевидно, неспроста вас сюда прислали… Впрочем, не лезу и не интересуюсь. — Он замялся в нерешительности, но все-таки спросил. — Скажите, а правда, что председателя «Русского общевоинского союза» [108] генерала Кутепова чекисты в Париже похитили среди бела дня? [109]

— Правда, — сказала Зоя.

— Вот видите. Они и в Париже творят, что пожелают, а вы пожаловали прямо к черту в зубы. Уезжали бы подобру-поздорову. Поверьте немолодому человеку, который, в отличие от вас, прожил все эти годы на родине. Не нужны вы тут никому. Никого не спасете и не образумите, только сами погибнете. Пока мои колхознички сами умишка и культуры не наберутся, большевики им будут милей нас с вами. Лет через сто приезжайте. А лучше через двести.