Медная пуговица - Овалов Лев Сергеевич (полная версия книги .TXT) 📗
– А чем вы сейчас заняты, профессор? – поинтересовался гость. – На что устремлено ваше внимание?
– Я работаю над животными белками, – сказал Гренер. – Исследования по консервации плазмы…
Польман указал хозяину на закрытую дверь:
– Было бы крайне любопытно увидеть алтарь, на котором вы приносите жертвы Эскулапу!
Гренер снисходительно улыбнулся.
– Вряд ли моя лаборатория представляет интерес для непосвященных, – отозвался он, распахивая, однако, перед нами дверь лаборатории.
Большая светлая комната, ослепительная белизна множество стеклянной посуды…
Поодаль, у большою стола, стояли две женщины в белых накрахмаленных халатах; при виде нас они сдвинулись, по-солдатски выпрямились и смущенно поклонились, хотя Гренер почти не обратил на них внимания.
– Мои лаборантки, – сказал он, небрежно кивнув головой в их сторону.
И вдруг я заметил, что эти женщины как будто пытаются что-то скрыть, заслоняют что-то собой…
Позади них, вплотную придвинутый к большому столу, заставленному колбами, пробирками и пузырьками, стоял небольшой белый эмалированный столик на колесах, на каких в операционных раскладывают хирургические инструменты, а в лабораториях зоологов оперируют мелких животных.
Мне стало любопытно, что может скрываться под простыней, наброшенной поверх столика
Гренер проследовал своим журавлиным шагом мимо лаборанток и взял со стола штатив с пробирками, наполненными бесцветной жидкостью.
– С помощью этой плазмы мы сохраним жизнь многих достойных людей! – воскликнул он не без пафоса. – Ведь нет ничего драгоценнее человеческой жизни!
И в этот момент простынка, задетая Гренером, соскользнула со столика, одна из женщин тотчас подхватила ее и накинула обратно, но этого мгновения было достаточно, чтобы увидеть то, что скрывалось под простыней…
На столе лежал ребенок…
Гренер заметил мой взгляд, гримаса недовольства искривила его лицо.
– Извините… – Гренер слегка поклонился в нашу сторону. – Госпожа Даймхен! – позвал он одну из женщин. – На два слова.
Женщина постарше неуверенно приблизилась к Гренеру.
Как и всегда в минуты своего возбуждения, он зашипел и сердито что-то пробормотал, слегка повизгивая, как это делают во время сна старые псы.
Госпожа Даймхен побагровела.
Ужасная догадка промелькнула у меня!
– Простите, господин профессор, – обратился я к Гренеру. – Вы берете вашу плазму…
Гренер любезно повернулся ко мне.
– Да, мы экспериментируем с человеческой кровью, – согласился он. – Именно плазма человеческой крови дает богатейший материал для исследований…
Я не ослышался: Гренер невозмутимо и деловито признал, что этот ребенок принесен в жертву какому-то эксперименту…
Нет, мне никогда не забыть этого ребенка!
Игрушечное фарфоровое личико, правильные черты лица, черные шелковистые кудряшки, доверчиво раскинутые ручонки…
– Но позвольте… – Я не мог не возразить, пользуясь своей прерогативой свободолюбивого англичанина. – Английские врачи вряд ли одобрили бы вас! Приносить в жертву детей…
Гренер метнул еще один выразительный взгляд в сторону госпожи Даймхен.
– Вы чувствительны, как Гамлет, милейший Берзинь, – снисходительно произнес он. – Никто не собирался приносить этого ребенка в жертву, я только что сделал выговор госпоже Даймхен, это непростительная небрежность с ее стороны. Мы берем у детей немножко крови, но не собираемся их убивать. Наоборот, мы их отлично питаем, им даже выгодно находиться у меня. Эти дети принадлежат к низшей расе и все равно были бы сожжены или залиты известью. По крайней мере мы используем их гораздо целесообразнее…
Все же он был раздосадован неожиданным инцидентом и быстро повел нас прочь из лаборатории, пытаясь снова обратить наше внимание на новые разновидности кактусов.
Может быть, никогда еще в жизни мне не было так плохо…
И я вспомнил все, что говорилось о гуманизме профессора Гренера, вспомнил матерей, которые перед смертью благословляли его за спасение своих детей…
Должно быть, я недостаточно хорошо скрывал свое волнение.
Польман снисходительно притронулся к моей руке.
– Вы слишком сентиментальны для офицера, – назидательно упрекнул он меня. – Некоторые народы годятся только на удобрение. Ведь англичане обращались с индусами не лучше…
Но на остальных все, что мы видели, не произвело особого впечатления.
А мне чудилось, будто все кактусы на этой веранде приобрели какой-то розоватый оттенок…
С веранды Гренер повел нас в гостиную, играл нам Брамса, потом был обед, потом мы пошли в парк. Однако мысль моя все время возвращалась к ребенку…
Мы проходили мимо флигелей неподалеку от дома Гренера, Это были чистенькие домики, обсаженные цветами. Около них играли дети, тоже очень чистенькие и веселые. Женщина в белом халате следила за порядком.
– Как видите, они чувствуют себя превосходно, – заметил Гренер, кивая в сторону детей. – Я обеспечил им идеальный уход.
Да, я собственными глазами созерцал этот “идеальный” уход!
У многих детей руки на локтевых сгибах были перевязаны бинтами…
Маленькие доноры играли и гуляли, и счастливый возраст избавлял их от печальных мыслей о неизбежной судьбе.
– И много воспитанников в вашем детском саду? – спросил я.
– Что-то около тридцати, – ответил Гренер. – Мне приятно, когда вокруг звенят детские голоса. Они так милы… – Тусклые его глаза влюбленно обратились к Янковской. – Вкусу госпожи Янковской мы обязаны тем, что можем любоваться этими прелестными крохотными существами, именно она привозила сюда наиболее красивых особей…
Для характеристики Янковской не хватало только этого!
Возвращение мое с Янковской в Ригу было далеко не таким приятным, как утренняя поездка. Я молчал, и ей тоже не хотелось говорить.
Только в конце пути, точно оправдываясь, она спросила меня:
– Вы не сердитесь, Андрей Семенович? – И еще через несколько минут добавила: – Мне не остается ничего другого.
При въезде в город мы поменялись местами, я отвез ее в гостиницу и поспешил домой. Железнов уже спал, но я разбудил его.
