...Начинают и проигрывают - Квин Лев Израилевич (книги онлайн полностью .txt) 📗
Крутая лестница на второй этаж настораживающе покряхтывала под ногами. Влекомая массивным отвесом в виде обрезка рельса, мягко хлопнула приземистая одностворчатая дверь, сбитая из широких плах.
Седая женщина в очках с очень выпуклыми стеклами, не отрываясь от пишущей машинки, посмотрела мельком на мою кандидатскую карточку:
— Проходите, пожалуйста, они ждут.
Это про секретаря райкома — они! Я усмехнулся: старая школа! Невольно подумалось, что и сам секретарь здесь такой же, ей под стать, — седенький, сгорбленный, с нечеловечески большими глазами за сильно увеличивающими стеклами очков.
Рывком сорвал с себя шинель, оглянулся, куда бы ее пристроить. Вон гвоздь.
— Нет, нет, не снимайте, — замахала руками женщина. — У нас хоть и подтапливают, но все равно очень холодно.
Сама она сидела в платке, в ватнике и рыжих подшитых валенках.
— Молодой, не замерзну… Можно? — приоткрыл я дверь в кабинет.
— Да, да…
Секретарь, никакой, конечно, не старый и совсем не сгорбленный, тоже сидел в пальто. На письменном столе лежала ушанка, почему-то придавленная сверху пресс-папье, словно по комнате гулял ветер и мог ее снести на пол.
— Товарищ секретарь райкома, гвардии лейтенант Клепиков… — начал я по армейской привычке и запнулся: какой же я гвардии лейтенант!
— Да ладно! — Он чуть приподнялся, протянул руку. — Моя фамилия Гравец, — произнес отчетливо, почти по складам. — Познакомьтесь, товарищи!
Тут только я заметил, что в кабинете мы не одни. Слева от меня, почти у самых дверей, сидел полный мужчина с широким скуластым лицом. Значит, верно: они ждут, никакая не «старая школа».
И сразу подумалось: этот по мою душу! Откуда? С завода? Со стройки?
Свою фамилию, в отличие от секретаря, он назвал невнятно, да и что она бы мне сказала? И по внешнему виду тоже ничего не определишь. Легко было Конан-Дойлю: сначала придумать всякие признаки профессии или характера, а уж потом по ним конструировать мгновенное «узнавание». Так бы и я сумел выйти в Шерлоки Холмсы! А что здесь узнаешь, если стоит перед тобой мужчина лет сорока — сорока пяти, тоже в пальто, как и секретарь, улыбается приветливо, жмет твою руку своей мягкой, но, чувствуется, сильной рукой и, так же как ты, на него, глядит на тебя во все глаза. Тоже, наверное, думает: ну-ка, что за подарочек преподнесла мне судьба в обличьи бывшего лейтенанта Красной Армии?
— Садитесь!
Секретарь указал на черное кожаное кресло рядом с письменным столом. Посреди сиденья резко выделялась аккуратная коричневая заплата. Мне понравилось: вот правильно, хоть война и точно такого материала не достать, а все равно должен быть порядок.
У себя в роте я тоже требовал порядка; ну пусть ничего нельзя было сделать с подворотничками и почти ничего с бритьем, зато за минометы я давал разгону. И когда ребята ворчали, что, мол, не все ли равно, из каких труб лупить по фрицам, из чищеных или закоптелых, они все равно не обидятся; старшина Филарет Егорыч, дед Бульба, как его звали в роте за почтенный возраст и крепкое сложение, всегда шуткой смягчавший мои, может быть, излишние строгости, убеждал обиженных: «Вот к тебе, скажем, гости заявились, из какой посуды их потчевать станешь? Из чугунка замаранного? Из черепка псиного?… Вот и хрицы. В гости пришли, так и подавай им гостинцы из самого что ни на есть чистого!»…
Жду. Кошусь на того, у двери.
— Ну, как жизнь?
Секретарь понимает, конечно, мое состояние, начинает с подходцем, издалека.
— Ничего, спасибо. Бьет ключом… И все больше по голове.
— Вот как! А мне говорили — по ноге, — улыбнулся секретарь.
О, да он не сухарь!
— А они взаимосвязаны, как все в природе, — отозвался я ему в тон. — По ноге стукнуло — голове новые заботы.
— Насчет диалектики товарищ явно подкован, а, Василий Кузьмич? — обратился секретарь к молчавшему третьему. И сразу опять ко мне: — Вот, продаю тебя, лейтенант. Кто дороже даст.
Он встал, и сразу же бросилась в глаза его левая рука, которая до тех пор была от меня скрыта столом. На руке чернела перчатка. Протез!
Фронтовик! Свой!
Секретарь заметил мой взгляд.
— Да, — он торопливо, словно смущаясь, завел руку за спину. — Меня тоже… ключом.
— Случайно, не на Северо-Западном? — поинтересовался я.
— Финляндия. Еще в тридцать девятом. Ранение ерундовое, да потом обморозил… Твое слово, Василий Кузьмич!
— Я-то за! — отозвался тот от двери. — Да вот он сам как?
— Ну, он тоже — за! — покосился на меня секретарь. — Работа интересная, ответственная.
Отвергая кота в мешке, я решительно покачал головой:
— Нет, так не пойдет. Вы сначала все разъясните. И потом, есть одно соображение…
Я имел в виду Арвида. Решено вместе с ним — и точка!
— Куришь?
Секретарь вынул расшитый кисет, пачку тонкой папиросной бумаги.
— Нет, спасибо.
Он нарочно тянет. Не уверен, что я соглашусь? Значит, что-то такое — не слишком соблазнительное.
Одной рукой, прижимая кисет к груди, он быстро и ловко свернул цигарку, закурил. Снова опустился на свой секретарский стул.
Спросил неожиданно строго и официально:
— В Московском юридическом учился?
— Один курс.
— Почему ушел?
— Война.
— Причина уважительная… А вообще, как это дело — нравится? — продолжал расспрашивать секретарь.
Вон куда он гнет! Я сразу припомнил, что у нашего третьего, у Василия Кузьмича, когда он со мной здоровался, на миг мелькнул из-под расстегнутого пальто кусочек чего-то белого на плече.
— Вообще, да.
— Ну вот и договорились! — Секретарь глубоко затянулся и, подержав дым в легких, с видимым удовольствием пустил его через ноздри.
— Но ведь и знать что-то надо, а я все перезабыл. Разве одно только определение. — Вспомнив, я не удержался от улыбки, пояснил: — Преподаватель уголовного права заставил вызубрить. В наказание за невовремя сданный зачет.
— Ну-ка, ну-ка! — почему-то заинтересовался Василий Кузьмич, даже встал, подошел ближе, остановился рядом в ожидании. — Давайте, тут уже по моей части.
— Пожалуйста! — И я отчеканил на одном дыхании: — «Противоправное умышленное или неосторожное причинение одним лицом вреда здоровью или физических страданий другому лицу путем нарушения анатомической целостности тканей или правильного функционирования тканей или органов человеческого организма называется телесным повреждением».
— Вот так да!
Василий Кузьмич округлил глаза и даже прищелкнул языком. Я покосился неприязненно: зачем этот деланный восторг?
— Значит, подойдет? — спросил секретарь.
— С такими теоретическими знаниями?!
Нет, он нисколько не иронизировал. Тогда только одно: Василий Кузьмич давал понять, что все уже решено, и он не откажется от меня, даже если я вдруг закукарекаю или пройдусь на руках.
— У нас большинство людей вообще без всякой подготовки… Вот как раз вчера у меня был разговор в Октябрьском отделении, со Щукиным, — вы его знаете, Аркадий Петрович…
— А, тот… «Милисия»?
— Во-во! Сотрудник наш, — пояснил мне Василий Кузьмич. — Обычную схватку малолетних озорников квалифицировал как хулиганство. Я его спрашиваю: «Ты хоть понимаешь, Щукин, что такое хулиганство?» А он: «Это, товарищ майор, когда без всякой надобности морду бьют!». Вот вам, пожалуйста!
Мы рассмеялись, и я про себя отметил, что Василий Кузьмич — майор.
— А ведь, между прочим, Щукин — один из самых старых наших участковых уполномоченных.
Он поднял палец, словно приглашая меня обратить на это обстоятельство особое внимание: мол, учти, какие широчайшие возможности открываются для тебя среди таких людей.
— Ваше слово, товарищ лейтенант, — секретарь смотрел на меня выжидающе.
— Бывший лейтенант, — уточнил я.
— Зачем бывший? — поправил майор. — Звание у вас сохраняется. Почти все наши работники уголовного розыска — офицеры.
Вот как! Даже не просто в милицию — в угрозыск? Честное слово, лучшее из всего, чего можно было ожидать!
