Операция «Феникс» - Прудников Михаил Сидорович (читаем книги онлайн бесплатно TXT) 📗
— Сходство полное. Безусловно, это тот, кого мы ищем, — проговорил Максимов, когда они отошли от дверей. — Что будем делать, Сергей Николаевич?
— Для начала установим за ним наблюдение. Возьми-ка это на себя.
Теперь каждый шаг Кушница, каждая его встреча становились известны. В тот же вечер Рублёву сообщили, что Кушниц виделся с Рыжим.
— Теперь становится ясно, — докладывал Рублёв своему шефу, — что Рудник, Кушниц, Кларк и Маккензи — звенья одной разведывательной цепи. Их объединяют подрывные, грязные цели.
— Ну что ж, — подытожил доклад Рублёва Петраков, — дело идёт к развязке.
Глава девятнадцатая
Последнее рандеву
«Откуда всё же этот тип так детально знает моё прошлое?» — вот вопрос, который без конца задавал себе Рудник. От Кларка? Возможно, какие-то подробности этот тип и рассказывал своему коллеге. Но не станет же Кларк давать полную справку о своём агенте. Это было бы нарушением правил той рискованной игры, которая называется шпионажем.
И тут Рудник вспомнил лето сорок четвёртого. Красная Армия стремительно приближалась к городу. Гитлеровцы бежали из Могилёва в панике. Им теперь было не до какого-то рядового полицейского. А Руднику хотелось в Германию.
В эти дни в туалете к нему подошёл человек. Рудник знал его как сотрудника гестапо.
— Послушайте, — сказал он Павлу, — я давно наблюдаю за вами. Мы могли бы поговорить о сотрудничестве.
— О каком сотрудничестве, когда все бегут, — с раздражением ответил Рудник, — разве только на том свете.
— Бегут немцы, — загадочно ответил собеседник, — а не мы.
— Кто это вы? — удивился Рудник.
— Англичане. Я предлагаю вам легализироваться в России. Вы нам скоро понадобитесь.
Рудник отверг это предложение, опасаясь провокации, и совсем забыл об этом разговоре и об этом загадочном типе.
Но те, кого он представлял, помнили Рудника до сих пор.
Рудник не очень верил Маккензи. Вполне вероятно, что он заманивал его в ловушку. Но выхода не было, приходилось принимать условия Джозефа безоговорочно. Этот последний день у Вадима он провёл в каком-то лихорадочном возбуждении, предчувствуя, что кончается целая эпоха в его жизни и начинается другая. Он переходил черту, за которой его ждала неизвестность.
Отчёт занял у него целых полдня. На десяти страницах убористого текста вместилась вся его тайная жизнь, его тревоги, страхи и надежды. Здесь были и подробности подслушанной беседы о новом ракетном топливе, и характеристика Смелякова. Здесь был пересказ документа, касавшегося военного сотрудничества между Советским Союзом и ГДР, который он незадолго до операции «Феникс» на несколько минут похитил из портфеля советника Штрассера и перефотографировал. Здесь было краткое описание окружавших Москву дорог и характеристика некоторых видов самолётов.
Рудник подумал, что вот такой примерно отчёт ему пришлось бы написать, попадись он в руки советской контрразведки. Мысль об этом всегда окатывала его холодным страхом. Она отравляла всё его существование. Иногда, ведя машину по улицам Москвы, он смотрел на торопившихся людей и с завистью думал: им хорошо вот так жить, им не надо ничего скрывать. Они ложатся спать спокойно. Они спешат на работу, растят детей и хлопочут по хозяйству. У них всё просто и ясно. Им не надо вздрагивать при каждом стуке в дверь и обливаться пoтом, поймав на себе пристальный взгляд незнакомого человека. Кто виноват, что ему, Павлу Руднику, выпала роль отщепенца?
Он часто обвинял войну.
Да, пожалуй, всё началось с жаркого июля сорок первого, когда в Могилёв вошли немцы. Тогда Паша Обухович был костлявым черноволосым юнцом, только что окончившим школу. Определённых планов у него не было. Но многие его сверстники мечтали стать лётчиками — было тогда такое поветрие. Ему тоже хотелось когда-нибудь приехать в родной город и пройтись по центральной улице в скрипучих хромовых сапогах и в синей пилотке, лихо сдвинутой набок. И чтобы на груди сверкал орден, и все знакомые показывали на него глазами и уважительно перешёптывались: «Как, вы не узнаёте этого молодого человека? Так это же Паша Обухович — сын парикмахера Аркаши Адамовича».
За несколько дней до окончания школы Паша подал заявление в лётное училище. Но, едва сдав последний экзамен, он слёг в постель, мучимый жесточайшими приступами лихорадки. Он пришёл в себя, когда к городу уже подходили немцы и раскатами отдалённого грома грохотал фронт.
В городе стояла суматоха, и кривая соседка, по кличке Суботиха, рассказывала всякие ужасы: где-то бомба угодила прямо в бомбоубежище, где-то поймали немецкого парашютиста, переодетого милиционером, и тут же расстреляли, где-то ограбили винный склад.
Все знакомые эвакуировались на Восток. Но Обухович-старший, знаменитый на весь город парикмахер, имел на происходящие события свою точку зрения.
— Мы люди маленькие, — твердил он. — Нас немцы не тронут.
Их действительно не тронули. Обухович-старший брил и стриг клиентов всё в той же парикмахерской, только теперь стриг немецких офицеров и солдат.
«Если бы я тогда ушёл на фронт или эвакуировался, — часто думал Рудник, — жизнь могла повернуться иначе».
На службу в полицию Павел Обухович попал по рекомендации отца: вероятно, на сей счёт он договорился с кем-то из своих клиентов в промежутке между стрижкой и бритьём. Обухович-младший было упёрся:
— Неудобно, меня в городе знают, а вдруг наши вернутся?
— Не вернутся, — возразил отец. — Вон они, немцы, где — под самой Москвой! У них сила, хочешь но хочешь, а придётся танцевать под их дудку. И потом ты что, хочешь на шее у отца сидеть?
Павел сдался. В конце концов надо как-то кормиться: ведь немцы дают паёк только тем, кто работает на них. Да разве он один будет сотрудничать с гитлеровцами: вон Степан Корнеич, бывший завмаг, сосед ихний, и то устроился в комендатуру…
— Ты вот что, парень, — наставлял его отец, — ты меня слушай, отец худому не научит. В полиции тоже можно по-разному служить. В дурное дело не ввязывайся, кровью руки не пачкай. А там, глядишь, хорошему человеку и помочь сможешь.
В полиции Павла принял поджарый немец с повязкой на глазу… Он заставил его заполнить анкету и дать подписку, что отныне он, Павел Аркадьевич Обухович, семнадцати лет от роду, будет служить великому рейху верой и правдой. Недели две его вместе с разношёрстной компанией будущих полицаев гоняли по плацу за городом, учили шагать в строю, ползать на животе, стрелять из карабина и автомата, а потом им выдали удостоверения, повязки и оружие.
Сначала Павел патрулировал город, участвовал в облавах и арестах. Не нравилась ему эта работа, хотя он иногда и испытывал возвышающее чувство власти над людьми. Но он ещё был молод и слишком близко к сердцу принимал человеческие несчастья.
Но вскоре его взяли на серьёзное «дело». Нужно было расстрелять группу арестованных. За огородами, на опушке леса они сами вырыли для себя могилу, длинный ров. Обуховичу досталась роль конвоира. Он выводил арестованных со связанными руками из подвала, конвоировал их до рва, и там немецкий фельдфебель стрелял жертве в затылок, и трупы падали в яму. Обухович вывел из подвала семьдесят с лишним человек. Наверное, гитлеровский фельдфебель просто выполнял свой «долг». После этой зверской экзекуции Павла несколько ночей преследовали кошмары.
Потом жизнь закрутилась в пьяном угаре. Почти все полицейские пили, ибо самогон был дармовой: его отбирали у крестьян. Павел тоже стал пить. Аресты, облавы, пытки, расстрелы — он потерял счёт своим жертвам. В редкие минуты просветления он понимал, что назад ему пути нет. Он сам сжёг за собой мосты. Потом, когда возмездие было где-то рядом, напоминая о себе победоносным грохотом орудий, он бежал в Прибалтику. С тех пор он жил в постоянном страхе перед разоблачением. Даже спустя много лет после войны на улице, в метро или троллейбусе он украдкой оглядывал людей, нет ли среди них знакомого, могущего его опознать. Страх стал вечным его спутником.
