Шпион, выйди вон - ле Карре Джон (читать онлайн полную книгу txt) 📗
– Именно в этот момент, я думаю, меня начало охватывать это странное предчувствие неудачи. Жapa меня окончательно доконала. Смрад стоял невыносимый, и я помню, что сидел и тупо слушал, как капли моего пота выбивают дробь о железный стол: к а п , к а п… И не столько, наверное, молчание, сколько его физическая неподвижность начала действовать мне на нервы. О, я знал массу перебежчиков, которые не торопились заговорить! Те, кого всю жизнь учили быть скрытным даже со своими ближайшими друзьями, должны пройти через немыслимые муки совести, прежде чем открыть рот и выдать секреты своим врагам. А еще мне вдруг пришло в голову, что тюремные власти могли из любезности к нам «обработать» его перед тем, как привести ко мне.
Они, конечно, уверяли, что не делали этого, но кто может знать наверняка?
Итак, первоначально я отнес его молчание на счет психологического шока. Но эта неподвижность, эта подчеркнутая напряженная неподвижность говорила мне о чем-то совершенно ином. Особенно, если учесть, что у меня внутри все так перемешалось: Энн, удары моего сердца, действие жары и долгого путешествия…
– Могу себе представить, – тихо заметил Гиллем.
– Правда? М-да… То, как человек сидит, говорит о нем красноречивее всяких слов, это тебе может подтвердить любой актер. Мы сидим сообразно нашему характеру – развалившись, широко расставив ноги. Мы отдыхаем, как боксеры в перерыве между раундами; мы беспокойно ерзаем, сидим нахохлившись, закидываем ногу на ногу, потом снова вытягиваем ноги, теряя терпение и выдержку. Герстман же не делал ничего подобного. Его поза оставалась непоколебимой; его маленькое угловатое тело было похоже на каменистый утес; он мог бы так просидеть целый день, не дрогнув ни единым мускулом. В то время как я, – прервав свой рассказ неловким смешком, Смайли еще раз попробовал вино, но, увы, от этого оно почему-то лучше так и не стало, – в то время как я не знаю что готов был отдать, чтобы передо мной на столе что-нибудь оказалось: документы, книга, доклад… Пожалуй, я довольно беспокойный человек, суетливый и неугомонный. Во всяком случае, тогда я это ощутил особенно отчетливо. Я чувствовал, что мне не хватает какой-то философской умиротворенности. Философского взгляда на вещи, если угодно. Моя работа угнетала меня гораздо сильнее, чем я это осознавал; даже сейчас, подозреваю, я не понимаю этого до конца. Но тогда, в той вонючей камере я почувствовал неподдельную обиду. Мне показалось, что вся ответственность за победу в «холодной войне» вдруг целиком легла на мои плечи. Разумеется, это была полная чушь, просто я был измотан и немного болен. Он снова выпил.
– Я еще раз повторяю тебе, – подчеркнул Джордж, внезапно снова разозлившись на самого себя. – Никому нет никакого дела до того, чтобы извиняться за то, что я сделал.
– Да что уж такого ты сделал? – рассмеявшись, спросил Гиллем.
– Так или иначе, но именно в этот момент я почувствовал, что нас разделяет громадное расстояние, впоследствии оказавшееся непреодолимым, – продолжал Смайли, пропустив вопрос мимо ушей. – Едва ли в этом есть какая-то заслуга Герстмана, если уж на то пошло, он изначально был само воплощение недосягаемости; но то, что в этом нет и моей заслуги – это факт. Я произнес положенные слова, я помахал у него перед носом фотографиями, на что он абсолютно никак не прореагировал – можно подумать, он был уже готов к этому известию и не выказал никакого сомнения в провале сети в Сан-Франциско. Я повторял одно и то же на разные лады, убеждал его и так и эдак, пока в конце концов не выдохся окончательно. Или, вернее сказать, я плюхнулся на стул, мокрый как мышь. Черт побери, любой дурак знает, что в такой ситуации нужно встать и уйти, бросив через плечо что-то типа: «Выбирайте одно из двух» или «Пока, до завтра», ну в крайнем случае: «Ступайте, подумайте часок». Что же сделал я? Насколько я помню, я начал говорить об Энн. – Он оставил без внимания приглушенное восклицание Гиллема. – Ну не о м о е й Энн, конечно же, это я так фигурально выразился. О е г о Энн. Я решил, у него ведь должна быть своя Энн. Я задал себе вопрос: о чем бы стал думать мужчина в такой ситуации, иначе говоря, о чем бы подумал я? И мой мозг выдал мне ответ, достаточно субъективный, конечно: о своей женщине. Как это называется в психологии: проекция или замещение? Терпеть не могу все эти термины, но, по-моему, один из них подходит. Я попытался представить себя на его месте, вот в чем вся соль, и, как я теперь уже понимаю, таким образом устроил допрос самому себе – он ведь так и продолжал молчать, представляешь? Что-то было в его внешности такое, что дало мне основание для подобной попытки.
Понимаешь, он действительно выглядел как человек, обремененный брачными узами, он выглядел как половинка этого брачного союза, он в ы г л я д е л чересчур уж цельной натурой, чтобы быть всю жизнь одиноким. И потом, в его паспорте стояла отметка о том, что он женат, а ведь все мы привыкли, чтобы легенды хотя бы наполовину соответствовали действительности. – Мысли Смайли снова ушли куда-то в сторону. – Я часто думал об этом. И я даже сказал как-то раз Хозяину: нам бы следовало серьезнее относиться к легендам наших противников. Чем больше у человека придуманных им отличительных черт, тем разительнее они говорят о своем обладателе, пытающемся скрыть за ними свою сущность. Пятидесятилетний субъект, который сбавил себе пяток лет. Женатый мужчина, который выдаст себя за холостяка; выросший без отца человек, придумавший, что у него двое детей… Или следователь, проецирующий себя на допрашиваемого им человека, который упорно не желает говорить. Немногие могут удержаться от того, чтобы не выдать своих наклонностей, когда начинают фантазировать по поводу самих себя.
Смайли снова ушел в какие-то дебри, и Гиллем терпеливо ждал, покуда тот из них выберется. В то время как Джордж, вероятно, был поглощен воспоминаниями о Карле, Гиллем всецело был поглощен самим Смайли; только при этом условии он мог не отвлекаясь следовать за его мыслью и не пропустить чего-нибудь важного из его рассказа.
– Я также знал из рапортов американцев, что Герстман заядлый курильщик: ни минуты без «Кэмела». Я послал охранника, чтобы он купил пару пачек – «пачка» это американское слово, не так ли? – и, помню, испытал довольно странное чувство, когда давал ему деньги. У меня, видишь ли, возникло такое впечатление, будто Герстман усмотрел нечто символическое в самом акте вручения денег этому индийцу. Я тогда носил такой кошелек на поясе, и мне пришлось на ощупь выуживать из стопки нужную банкноту. И тут Карла так на меня уставился, что я почувствовал себя каким-то заштатным империалистическим оккупантом. – Джордж улыбнулся. – А я ведь, конечно же, н е т а к о й . Билл – может быть. Или Перси. Но только не я. – Он подозвал мальчишку, чтобы отослать его подальше:
– Не могли бы вы принести нам воды?
Будьте так добры, графин и два стакана. Спасибо. – И он снова продолжил свой рассказ:
– Итак, я спросил его о госпоже Герстман, Где она сейчас?
За ответ на подобный вопрос об Энн я бы дорого заплатил. Ответа не последовало, но глаза его тревожно застыли. По обе стороны от него стояли двое охранников, и в сравнении с его глазами их зрачки выражали полную безмятежность. Она должна начать новую жизнь, сказал я, другого пути нет.
Есть у него такие друзья, на которых можно рассчитывать, которые смогут за ней присмотреть? Может быть, нам стоит попытаться тайно войти с ней в контакт? Я уверял, что его возвращение в Москву никоим образом ей не поможет. Я говорил и слушал самого себя и не мог остановиться. Наверное, я и не хотел этого. Я всерьез думал о том, чтобы уйти от Энн, видишь ли; я думал, что время для этого наконец пришло. Вернуться домой будет пустым донкихотством, говорил я ему, и ничего хорошего ни его жене, ни кому-нибудь другому это не принесет, скорее наоборот. Ее подвергнут гонениям; в лучшем случае ему разрешат увидеться с ней перед тем, как расстреляют. С другой стороны, если он решит доверить нам свою судьбу, нам, возможно, удастся обменять ее; у нас тогда, я помню, был большой запас, и кое-кто из тех людей вернулся в Россию «по бартеру», хотя мне совсем непонятно, зачем мы транжирили этот запас на такие цели. Ну, бог с ними, это не мое дело.
