Ромашка - Далекий Николай Александрович (читаем книги онлайн .txt) 📗
— Это — садизм, — сказал Горяев и сжал зубы. — Вот у такого молодчика побывала в когтях наша молоденькая разведчица. И, представьте, улизнула.
— Да–а! — генерал откинулся на спинку кресла. — Оч–чень интригующие снимочки. Садитесь, Владимир Георгиевич. Сейчас я познакомлюсь с личным делом, но я сперва хотел бы узнать историю этих снимков. Как они попали к вам?
— Разрешите, товарищ генерал, рассказать вам всю историю. Она не займет много времени. А документы… документы не всегда дают точное представление о человеке.
— Вы знали Стожар лично?
— Да, она окончила краткосрочные курсы, которыми я руководил.
— Ага! Ваша воспитанница. Почему же вы сразу не сказали, Владимир Георгиевич? Это другое дело! Пожалуйста, слушаю!
— Двадцать третьего июня, на второй день войны, я вылетел на юг с особо секретным заданием.
— Знаю, — кивнул головой генерал. — Я сам рекомендовал поручить это дело вам.
— Среди других документов, с которыми мне пришлось познакомиться в первые же дни после прилета в крупный город на юге, — продолжал Горяев, — я встретил личное дело студентки третьего курса пединститута Оксаны Стожар.
Горяев затянулся дымом и умолк. Прищурив глаза, он следил, как генерал листает бумаги в папке, знакомясь то с одним, то с другим документом. И Горяеву вспомнилась сцена первой встречи с будущей «Ласточкой», вспомнилась ярко, со всеми подробностями.
…В кабинет вошла красивая, хорошо сложенная девушка в нарядном шелковом платье и туфлях на высоких каблуках. Протянула пропуск и неторопливо села на предложенный стул. Светлокарие глаза ее смотрели куда–то в сторону и казались пустыми, словно у слепой. Это странное, отсутствующее выражение на лице девушки озадачило и испугало Горяева. Он уже многое знал об Оксане Стожар: активная комсомолка, отличница учебы, спортсменка, занимается в кружке по изучению немецкого языка, принимает участие в художественной самодеятельности. Сведения о ее родных также были положительными: отца убили кулаки в период коллективизации, старший брат погиб в бою с японцами у озера Хасан, два брата в первый же день войны записались добровольцами в армию. Но это были так называемые анкетные данные, а перед ним сидел вялый, апатичный человек.
Стараясь поскорей выполнить первую часть ответственного задания — подобрать будущих слушателей школы, Горяев работал почти круглые сутки и уже несколько дней подряд не выходил из своего кабинета. Он успел перерыть гору документов, побеседовать со многими людьми, и все они, даже те, кого он по какой–либо причине не счел возможным зачислить в школу, приходили сюда подтянутыми, бодрыми, немного возбужденными. Война! Почему же у этой комсомолки такой полусонный, безучастный вид?
Оксана сидела, слегка наклонив голову, не обращая внимания на хозяина кабинета. Было похоже, что она забыла, где находится. «Ошибка. Подвела анкета, — думал с раздражением Горяев, рассматривая застывшее лицо девушки. — Даром буду терять с ней драгоценное время. Нет, скажу, что вызвал ошибочно, и на этом закончим».
Но вот Оксана Стожар, очевидно, удивленная затянувшимся молчанием, подняла голову и посмотрела на Горяева. Глаза ее по–прежнему казались равнодушными, но Горяев умел расшифровывать чужие взгляды. Несомненно, мысли девушки были заняты не тем, что она видела. Все же она составила какое–то представление о человеке, сидевшем за столом. Видимо, ее удивили седые, совершенно белые волосы, не подходившие к его усталому, но молодому лицу. Девушка, несомненно, заметила, что его глаза покраснели от бессонницы, скользнула взглядом по левой, обезображенной шрамом, руке. Но она смотрела на Горяева так, точно их разделяло толстое, тусклое, запыленное стекло. Странное, застывшее, безучастное лицо. Что с ней происходит? Внезапная догадка осенила Горяева:
— Скажите, с вами что–то случилось? Несчастье?
— Нет. Я немного задумалась, простите… Жду ваших вопросов.
Голос тихий, покорный, бесцветный.
— О чем вы думали?
— Это личное, сугубо личное.
— А все–таки?
В глазах Оксаны неожиданно отразились боль и протест. Она вспыхнула, строго посмотрела на Горяева. Зачем он спрашивает? Ведь она уже объяснила, что это ее личное, сокровенное и не имеющее никакого отношения к делу. Но седой человек упрямо и требовательно смотрел в ее глаза, словно намекая, что в этом кабинете нужно отвечать на все вопросы.
— Хорошо, скажу, — наклонила голову девушка. — Полчаса назад я проводила на фронт дорогого мне человека. Я думала о нем…
Она говорила спокойно, с достоинством, и только таявший на щеках румянец выдавал ее волнение и девичью стыдливость.
— Попрошу отвечать более определенно. Этого человека вы любите, он ваш жених?
В голосе Горяева не было сочувствия. Готовя новые испытания для девушки, он задал вопрос нарочито грубоватым, бесцеремонным тоном. Он ожидал, что Оксана снова вспыхнет и чего доброго разрыдается. Если бы это произошло, ему оставалось бы только произнести слова утешения, извиниться и, отметив пропуск, проводить ее из кабинета. Ему нужны были волевые, мужественные люди. Только им он объяснял цель вызова.
Но Оксана не заплакала. Вместо ответа она кивнула головой и твердо сжала губы; в глазах появился сухой блеск. Для Горяева это было хорошим признаком. «Девушка с характером, — отметил он про себя. — Любит, страдает, изнемогает от горя, но, наверно, не плакала, когда прощалась с любимым. Держится. Молодец! Такие мне и нужны».
Он спросил у Оксаны, не случалось ли ей совершать героические поступки. Девушка иронически усмехнулась одним уголком рта и отрицательно покачала головой. Горяев уточнил: героический поступок в данном случае нужно понимать широко. Речь идет о любом происшествии, в какой–то мере связанном с риском для жизни и потребовавшем смелости, выдержки.
Оксана снова покачала головой.
— Вы обиделись или скромничаете, — с укором сказал Горяев. — Припомните, пожалуйста. У каждого человека что–либо такое было в жизни: тонул, заблудился в лесу, прыгал на ходу с трамвая. Расскажите все, даже то, что, по–вашему, не заслуживает внимания. Начнем с вашего детства.
В детстве Оксаны нашлось несколько необычных эпизодов. Она отличалась от своих подруг некоторыми странностями, и в селе ее называли «хлопцем в юбке». Однажды, желая испытать свою храбрость, она отправилась ночью на кладбище и принесла оттуда цветы, сорванные с могилы. В другой раз ей пришло в голову покататься на диковатом, горячем колхозном жеребце, на которого отваживался садиться только ухаживавший за ним конюх. Оксану спасло то, что она успела вцепиться лошади в гриву. Жеребец носил ее по полям часа два, пока не выдохся и не присмирел. Когда «наездницу» сняли с коня, на ее пальцах, изрезанных конской гривой, запеклась кровь. Мать сводила дочку к фельдшеру, а вернувшись домой, безжалостно отстегала ремнем.
В двенадцатилетнем возрасте Оксане довелось сражаться с «привидением». Дело обстояло так. С некоторых пор в селе начали говорить о привидении. Оказалось, что привидение действительно существует. Темной ночью на гребле у ставка появлялась какая–то белая фигура, выходившая навстречу возвращавшимся из клуба молоденьким девушкам. Напугав девушек диким воем, привидение исчезало, точно сквозь землю проваливалось. Случалось это не часто — раз или два в месяц, и именно тогда, когда девушек не сопровождал кто–либо из взрослых.
Оксана одела темное платье, захватила хороший ременный кнут на гибком кнутовище и, спрятав его в кустах лозняка, росшего на гребле, пошла в клуб. Несколько вечеров ее ожидала неудача — привидение не появлялось. Наконец, когда она шла в стайке жавшихся друг к другу девушек, впереди на гребле что–то завыло, и появилась высокая белая фигура. С отчаянным криком девушки бросились врассыпную, и только Оксана, сжимая в руке кнутовище, затаив дыхание, побежала вперед. Темное платье делало ее фигуру невидимой в темноте, мягкая пыль под босыми ногами скрадывала звук шагов. Вот и воющая белая фигура. Кнут свистнул в воздухе. При первом же ударе привидение испуганно ойкнуло обычным человеческим голосом, а когда посыпался град ударов, завопило благим матом и пустилось наутек, волоча за собой белую простыню. На следующий день жившая возле ставка тетка Горпина ходила заявлять в сельсовет на неведомых ей хулиганов, якобы избивших ее Мыколу, когда он шел по гребле из клуба. Сам Мыкола — пятнадцатилетний парень с блудливо–насмешливыми глазами — вышел в тот день на улицу унылым. Его пухлое лицо пересекало несколько вздувшихся пунцовых рубцов.
