Рекламное бюро господина Кочека - Тевекелян Варткес Арутюнович (книги без сокращений .TXT) 📗
До конца студенческих каникул оставалось немногим больше месяца. За этот короткий срок ей нужно многое успеть в чужой стране, в которой она не знала ни одной живой души, не имела ни одного надежного адреса. Знала по имени только профессора Николаи, производящего археологические раскопки…
Последним пунктом своего путешествия по Италии Лиза избрала Венецию. Прожив пять дней в одной из гостиниц на Лидо, совершенно очарованная этим сказочным городом — «каменным лотосом», она купила билет второго класса и села на небольшой пароход, похожий на тот, на котором они плыли с Василием в Марсель.
Было очень жарко, даже море не приносило прохлады. Пассажиры, изнемогая от скуки и жары, не знали, куда себя девать. Слонялись по палубе, часами дремали под тентами в шезлонгах.
На второй день плавания Лиза заметила двух детей — семилетнего мальчика и девочку лет пяти, бегающих по палубе. Когда дети, устав от беготни, присели возле нее, Лиза заговорила с ними. Они пришли в восторг от того, что она говорит с ними на их родном языке.
— В Италии никто нас не понимал! Итальянцы такие невежественные, не знают немецкого языка, — сказал мальчик.
Подошла молодая женщина.
— Вот вы где! Мои дети не наскучили вам? — спросила она улыбаясь.
— Мы только что познакомились, — ответила Лиза, — и потом, они такие милые!
Женщина, продолжая улыбаться, протянула ей маленькую руку:
— Гертруда Дитрих!..
Лиза назвала себя.
Они разговорились. Выяснилось, что Гертруда — жена директора немецкого банка в том самом городе, куда должна была поехать из Италии Лиза. Они всем семейством проводят отпуск в Италии.
Подошел рослый мужчина с рыжими усами, в белом костюме.
— Познакомьтесь, мой муж Иоганн Дитрих, — представила его Гертруда, а сын ее сказал:
— Папа, знаешь, фрейлейн Марианна разговаривает по-немецки, как мы!
— Очень приятно, — Дитрих поклонился. — По-видимому, фрейлейн немка?
— Не совсем, — ответила Лиза. — Отец мой словак, а мать немка из Восточной Пруссии. Хотя и ношу фамилию отца, но его помню плохо, — он умер, когда мне было три года, и мы с мамой остались одни.
— Насколько мне известно, национальность по закону определяется по отцу! — сказал Дитрих.
— Ну, какая же я славянка! Не знаю ни одного словацкого или чешского слова…
— Приведенные вами доводы кажутся убедительными, — в самом деле, вы не только рождены немкой, но и воспитаны ею. Следовательно, вас можно считать немкой. Немкой от смешанного брака, — подчеркнул все же Дитрих. И спросил: — Вы тоже проводили отпуск в Италии?
— Нет, я учусь в Сорбонне. И мне нужно было собрать материал для дипломной работы… Сейчас направляюсь туда же, куда и вы… Ведь там, в окрестностях города, проводятся археологические раскопки не то древнеримского городища, не то военного укрепления под руководством профессора Николаи. Вот только не знаю, допустит ли он меня к раскопкам…
— Профессор Николаи большой оригинал. От него всего можно ожидать!
— Вы знакомы с профессором?
— Немного, — усмехнулся Дитрих. — По приезде мы попросим его оказать вам содействие. Думаю, что профессор не откажет. Как ты полагаешь, Гертруда?
— Разумеется, он не откажет тебе, Иоганн! — поспешила с ответом жена.
— Я буду вам так благодарна, герр Дитрих!..
Лиза была сегодня, что называется, в ударе: легенда об умершем отце и матери-немке пришла в голову мгновенно. Этот Дитрих, без сомнения, наци или сочувствующий им. Она сразу поняла, что случайное знакомство с немецкой семьей на пароходе может послужить ей мостиком для проникновения в немецкое общество города. И тут же, на ходу, приняла решение, что нужно использовать для знакомства с профессором Николаи не письмо из Чехословакии, а влияние директора немецкого банка в том городе, где ей предстояло некоторое время жить и работать. Конечно, она затеяла рискованную игру, но, как любит повторять Василий: «В нашем деле без риска нельзя. Только риск должен быть разумным…»
Настало время обеда. Девочка так и вцепилась в ее платье: «Фрейлейн Марианна, пойдемте с нами, пожалуйста!»
— Действительно, почему бы вам не пообедать с нами в первом классе? — обратился к ней Дитрих.
— С удовольствием, я только должна переодеться!
За табльдотом кроме Лизы и семьи Дитрих сидел еще мужчина средних лет, круглолицый, чисто выбритый, с солидным брюшком. Когда Дитрих представил ему Лизу, он церемонно поклонился и сказал:
— Альберт Орковский, к вашим услугам!
Гертруда шепнула Лизе на ухо:
— Очень влиятельное лицо в нашем городе…
За обедом больше и громче всех говорил Дитрих. Соковский, сказав две-три незначительные фразы, пил свое пиво.
— Наш город очень красив, фрейлейн Марианна, — говорил Дитрих, обращаясь к Лизе. — Много зелени, большая река, внушительных размеров парки и площади. Поживете у нас — и вам не захочется возвращаться обратно, к своим изнеженным французикам!
— Но они вовсе не мои! — ответила Лиза, мысленно попросив прощения у французских друзей.
— Однако вы, немка, предпочли учиться не в Германии, а избрали Сорбонну.
— Это зависело не от меня. Мой дядя, мамин брат, переехал в Париж и взял меня с собой, — у него нет своих детей…
— Чем он занимается, ваш дядя, в Париже? — Дитрих без малейшего стеснения задавал вопрос за вопросом, словно вел допрос подсудимого, а не беседовал за столом с девушкой.
Это заметил даже Соковский.
— Ну знаешь, Иоганн! — пробурчал он.
— Но ведь нужно знать своих попутчиц!.. Надеюсь, фрейлейн ничего не имеет против моих вопросов?
— О, разумеется! — ответила Лиза, улыбаясь. — Мой дядя коммерсант и довольно богатый человек.
— А ваша мать живет в Чехословакии?
— Да, у нее там небольшой стекольный завод — наследство отца.
— И много дохода приносит этот завод?
— Думаю, что да. Иначе мама не стала бы жить среди словаков, а переехала бы к себе на родину, в Восточную Пруссию, или к дяде в Париж, — он ее все время зовет.
— Ничего! Скоро немцы будут чувствовать себя в Чехословакии совсем по-другому, — вашей маме недолго терпеть! — сказал Дитрих, переглянувшись с Соковским. Обед пришел к концу, и мужчины, извинившись перед дамами, поднялись на палубу покурить.
Лиза занялась детьми. Пока убирали со стола, она мастерила им из бумаги разных птиц, потом села за пианино, и под ее аккомпанемент дети пели и танцевали, а фрау Гертруда, сидя в сторонке, с улыбкой смотрела, как ее дети веселятся в обществе этой малознакомой девушки…
Вечером, сославшись на головную боль, Лиза рано ушла к себе в каюту. Она долго лежала неподвижно с открытыми глазами и думала, что пролог к спектаклю сыгран как будто неплохо. Сыграть бы взятую на себя роль удачно до конца — до занавеса! Если бы Василий был здесь, он нахвалил бы ее…
Напряжение дня давало себя знать, — голова и вправду разламывалась. Лиза только сейчас поняла, как она устала за эти несколько часов… «А что, если у тебя не хватит сил сыграть роль до конца? — спросила она себя и тут же ответила: — Зачем задавать такие глупые вопросы? Ты же видела холодные глаза Дитриха, — такие люди пощады не знают. Значит, нужно быть сильнее его!..»
Утром Лиза, свежая, отдохнувшая, поднялась на палубу. В Италии она успела загореть — лицо и руки приобрели бронзовый оттенок. Загар очень шел к ней, а белое платье из тонкого полотна подчеркивало цвет ее золотистых волос.
Утро было тихое — ни малейшего дуновения ветра. Вовсю светило солнце, дышалось легко. Тишину нарушал только шум двигателя. Пароход медленно плыл, оставляя за собой на искрящейся глади моря широкую полосу белой пены.
К Лизе подошел толстяк Соковский, в спортивном костюме, с толстой сигарой в зубах.
— Доброе утро, фрейлейн! Как ваша голова?
— Благодарю вас, все хорошо!
— Я всегда утверждал, что покойный сон лучший целитель, чем десять ученых врачей, вместе взятых! В этом платье вы выглядите просто очаровательно. Боюсь, молодежь нашего города, увидев вас, потеряет покой…
