Игольное ушко - Фоллетт Кен (книги без регистрации .txt) 📗
– Только не я.
– Я тоже.
– Нет, констебль.
– Никогда не видел.
– Спасибо, ребятки. Если увидите, сообщите. Пока.
– Констебль?
– Да, Билл?
– По-моему, вы забыли заплатить за булочки.
Бензоколонка Сметвика в Карлайле:
– Доброе утро, миссис. Можно вас на минутку?
– Да, сейчас подойду, только рассчитаюсь с этим джентльменом… с вас двенадцать фунтов, шесть пенсов, сэр. Спасибо. Всего доброго…
– Как дела?
– Ужасно, как обычно. Чем могу быть полезна?
– Зайдем в помещение, ладно? Есть разговор.
– Пойдемте.
– Внимательно посмотрите на фотографию и скажите, не обслуживали ли вы недавно этого человека?
– Совсем не трудно. Сейчас у нас с клиентами туго. Да, точно, он заправлялся у меня.
– Когда?
– Позавчера утром.
– Вы уверены, что это он?
– Дайте еще раз взгляну. Конечно, мужчина старше, чем на фото, но лицо одно и то же.
– Какая была машина?
– Серая такая, с брезентовым откидным верхом. Двухместная. Спортивного типа. Да, там у подножки висела запасная канистра. Ее я тоже наполнила.
– Помните, как был одет мужчина?
– Смутно… вроде что-то из рабочей одежды.
– Высокий?
– Да, повыше вас.
– Где тут телефон?
Вильяму Дункану шел двадцать второй год. Это был высокий малый ростом более пяти футов, вес 150 фунтов, парень отличался крепким здоровьем. Такие показатели возникли не на пустом месте: Вильям почти все время проводил на открытом воздухе, его абсолютно не интересовали сигареты или спиртное, в общем, вел благопристойный образ жизни. И все-таки в армию его не взяли.
Казалось, он рос нормальным ребенком, может быть, лишь немного запаздывающим в развитии, пока в возрасте восьми лет его мозг не потерял способности развиваться дальше и остался на прежнем уровне. Вроде, никакой психической травмы, ушиба, сотрясения, поэтому непонятно, что явилось истинной причиной срыва. Какое-то время явно никто ничего не замечал, и в десять лет его считали немного умственно отсталым, в двенадцать – стали подозревать, что дебил, в пятнадцать все стало окончательно ясно, а в восемнадцать его уже вовсю звали Полоумный Вилли.
Родители Вилли входили в малочисленную фундаменталистскую религиозную группу, членам которой разрешалось жениться или выходить замуж только за своих же братьев и сестер по вере (возможно, это и послужило причиной слабоумия Вилли). Они, естественно, молились за него, но так как это не помогало, его повезли к врачу-специалисту в Стерлинг. Доктор, пожилой уже человек, дал ему несколько тестов и потом печальным тоном констатировал, сверкая очками в позолоченной оправе, что у парня мозг восьмилетнего ребенка и сделать ничего нельзя, так сказать, медицина бессильна. Родители продолжали за него молиться, но начали думать, что такой ребенок послан им Богом, чтобы испытать их веру, поэтому окончательно определились, что Вилли – блаженный и с нетерпением ждали дня, когда встретят его в раю в здравом рассудке, уже после исцеления. Однако пока он на земле, ему нужна работа.
Восьмилетний мальчик может разве что пасти коров. Какая-никакая, а работа, поэтому Полоумный Вилли стал пастухом. Малый пас своих коров в тот день, когда впервые заметил ту машину.
Он сразу решил, что там влюбленные.
Насчет влюбленных Вилли был в курсе. То есть знал, что такие существуют и проделывают друг с другом разные интересные штучки, специально выбирая места потемнее, например, густые кусты, кинотеатры или автомобили; подобные вещи держатся в секрете, болтать не принято. Итак, Вилли поспешил быстрее отогнать коров от кустов, за которыми стоял припаркованный двухместный «моррис», модель «Каули», 1924 года выпуска (впрочем, относительно автомобилей познания Вилли также были на уровне восьми лет). Он изо всех сил старался не заглядывать в машину, чтобы быть подальше от греха.
Вилли отвел свое маленькое стадо в коровник на дойку, пошел домой окольным путем, поужинал, старательно прочел вслух одну главу из Левитикуса, а затем поспешил лечь в постель, чтобы немножко помечтать о влюбленных.
На следующий день машина все еще стояла за кустом.
Несмотря на свои скромные познания и наивность, Вилли знал, что в любом случае влюбленные не вытворяют всякую чертовщину двадцать четыре часа в сутки, поэтому, не раздумывая, сразу подошел к машине и заглянул внутрь. В кабине никого не было. Земля рядом оказалась черной и липкой от вытекшего масла. Вилли подумал и решил, что дело тут, наверное, не в проделках влюбленных: очевидно, автомобиль сломался, водитель его оставил. Юноша мало задумывался над вопросом, почему машину старательно упрятали за куст.
Придя в коровник, он сообщил фермеру об увиденном.
– Там на тропинке, что сворачивает с дороги, сломанный автомобиль.
Фермер, высокий широкоплечий мужчина, заинтересовался, насупил густые желтые брови.
– Рядом что, никого нет?
– Нет, и вчера тоже не было.
– Почему же ты мне вчера ничего не сказал?
Вилли покраснел.
– Я думал, может там внутри… ну, как их… влюбленные.
Фермер оценил его простодушие, потрепал по плечу.
– Ладно, иди домой, я сам займусь этим делом.
Фермер подоил коров, пошел вниз по тропинке… Ему сразу показался странным тот факт, что машина упрятана в кусты. Он уже слышал об убийце из Лондона, орудовавшем стилетом, и, хотя не усматривал здесь связи с покинутым автомобилем, все равно думал, что дело тут непростое, и если потянуть за ниточку, чем черт не шутит, вдруг и впрямь откроется какое-то преступление. После ужина он послал старшего сына на лошади в деревню связаться по телефону с полицейским участком в Стерлинге.
Полиция явилась к нему в дом так быстро, что сын даже не успел вернуться. Полицейских было не меньше дюжины, и каждый – любитель чаевничать. Буквально полночи фермер с женой, не переставая, подливали и подливали чай.
Позвали Полоумного Вилли; он несколько раз подробно рассказал, как впервые увидел машину днем раньше, и опять смутился, объясняя, что он подумал в тот момент.
Для фермера и его семьи ночка выдалась, пожалуй, самой хлопотной за всю войну.
В тот вечер Персиваль Годлиман готовился к четвертой подряд бессонной ночи в конторе, поэтому забежал домой помыться, сменить одежду и захватить кое-что из вещей.
Он получил служебную квартиру в Челси. Квартирка была небольшой (впрочем, для одного вполне достаточной) и чистой, разве что, за исключением кабинета, куда уборщице входить не разрешалось. Кабинет постепенно оказался весь заваленным книгами и разными деловыми бумагами. Мебель, разумеется, сплошь довоенная, но подобранная со вкусом, вентиляция в квартире отменная. В гостиной удобные стулья с кожаной обивкой, граммофон, на кухне новенький комбайн.
Пока ванна наполнялась водой, Годлиман курил сигарету – он перешел на сигареты недавно, с трубкой было слишком много возни – и с любовью рассматривал предмет своего обожания – фантастический пейзаж позднего средневековья, выполненный в довольно мрачных тонах; возможно, картину писал сам Бош. Вещь передавалась в роду по наследству, поэтому Годлиман относился к ней с благоговением и даже в самые трудные для себя времена, остро нуждаясь в деньгах, не помышлял ее продать.
В ванне он почему-то вспомнил о Барбаре Диккенс и ее сыне Питере. Персиваль никому не рассказывал о ней, даже Блогсу, хотя уже собирался было сделать это тогда, в разговоре насчет повторной женитьбы, но неожиданно помешал полковник Терри. Барбара Диккенс – вдова, мужа убили на фронте в первые дни войны. Точного возраста Годлиман не знал, но на вид ей около сорока, так что двадцатидвухлетний сын имел довольно молодую маму. Она работала в спецслужбе, дешифровывала перехваченные сообщения противника. Забавная женщина, одновременно умная и привлекательная. К тому же Барбара богата, хотя это и не так важно. Годлиман давно приметил ее и уже трижды приглашал обедать до начала погони за Фабером. Он считал, что Барбара его любит.
