Последний ворон - Томас Крэйг (читать книги полностью без сокращений TXT) 📗
Эта мысль лениво проникала в сознание, побуждая к действию. Он еще может выбраться из этой страшной дыры.
...Выходящие на Кутузовский проспект апартаменты никак не назовешь скромными. "Сколько роскоши!" – подумал Петр Диденко в то время как телохранитель из КГБ, сняв с него пальто, куда-то понес его, скорее всего в одно из помещений, в котором Петр никогда не бывал. Никитин встречал его в дверях главной гостиной, положив большие ладони на позолоченные ручки дверей. Александр Александрович Никитин, генеральный секретарь советской Коммунистической партии. У его головы на обоях с ворсистым рисунком висела яркая изящная иконка. Диденко помедлил, давая утихнуть дурным предчувствиям. А вообще-то, какое это имеет значение, сказал он себе, и кольнувшие его чувства презрения и подозрительности понемногу исчезли. В конце концов вся эта роскошь в основном дело рук Ирины. Даже "Правда" высмеивала ее за это. А "Крокодил", теперь свободно продающийся на улицах, называл ее не иначе как царицей. Здесь были искусно позолоченные иконы, столики резной работы, картины, позаимствованные ею в Москве и даже в Эрмитаже, толстые ковры и много цветов. Никитин провел его в гостиную, закрыв за собой створки дверей.
– Садись, Петр. Выпьешь? Разумеется, шотландское? – ухмыляясь, спрашивал Никитин, словно прочитав мысли, промелькнувшие в голове Диденко. Почему Диденко считает, что проводимые ими реформы должны обязательно нести на себе печать уродливого пуританства? Водка вместо виски, грубые деревянные столы, потертые половики? Почему он воображает, в наше-то время, что революции должны сопровождаться аскетизмом и даже нищетой? Он ни на минуту не сомневался в искренности Никитина. – Давай! – Никитин поднес ему почти полный стаканчик. – Выпьем, как всегда, за твое доброе здоровье, Петр! Казалось, даже всегдашняя грубовато-добродушная сердечность Никитина не вписывалась в перестройку – их бескровную революцию, попытку, говоря словами Никитина, перевести часы вперед. "Правда" окрестила его "ничем не примечательным героем", подразумевая, что он вовсе не герой!
Никитин отпил полрюмки коньяку. У Диденко дернулась кисть – до того захотелось взглянуть на циферблат простеньких часов. Но он удержался. Никитин, улыбаясь, приподнял рюмку, словно давая понять, что очередной тост за Диденко.
– За успех Ирины, – поспешно произнес Диденко, поднимая стаканчик. Его грани ловили проникавшие с улицы последние яркие лучи осени, отражая их на потолке. Никитин, кивнув, почти неслышно пробормотал: "За Ирину". Осушил рюмку и налил еще.
Стоя спиной к Диденко, спросил:
– Какие у нее шансы, Петр? Только честно! – На последних словах он почти сорвался на крик. И снова Диденко уловил притворство, игру, нечто, на его взгляд, непростительное, вызывающее тревогу. То обстоятельство, что Ирина была умна и сильно влияла на Никитина, не играло никакой роли! Все шло своим чередом. Изменения происходили сами по себе. Начатые ими реформы прочно укоренились и начинали давать плоды. Консерваторы отступали по всем фронтам. Никитин, как писали о нем американские газеты, не тратил слов попусту.
– Я думал, что ты хотел поговорить о заседании ЦК, – начал было он, но Никитин отрицательно затряс своей большой головой. Пряди волос, слишком жидкие для пятидесятилетнего мужчины – слишком жидкие для героя, заметил "Крокодил"! – упали на лоб. Никитин смахнул их и уселся напротив Диденко. Кресло под ним важно вздохнуло.
– Петр, давай начистоту. Ты же один из менее десятка людей, которые знают, как обстоят дела, и единственный, на кого я полностью полагаюсь! Лично тебе не кажется, что, рассчитывая на соглашение с Кабулом, Ирина слишком подставилась? – Он почти прикончил вторую изрядную дозу коньяка. На бутылке из простого стекла от руки проставлена дата. Еще одно из бесчисленных излишеств, над которыми потешались все, кому не лень.
Диденко поставил свой стаканчик и сложил руки на коленях. Поднял глаза на собеседника.
– Не знаю, что и думать, Александр. Хочу только сказать, что она не...
– Однако?
– Однако... – Он поглядел на высокий потолок, украшенный вычурным бордюром и гипсовой розеткой над хрустальной люстрой. В квартире царила тишина, если не считать проникающего сквозь двойные рамы и стеклянные двери двух балконов еле слышного шума уличного движения. Снова перевел взгляд на Никитина. – Однако не могу представить, чтобы муллы отступились от своего! – решительно выпалил он, подчеркивая сказанное взмахом руки. – Там не осталось ни одного умеренного деятеля, если не считать самого короля, да и тот фактически король лишь по названию. Они слушают льстивые голоса из Тегерана, и им очень нравится происходящее в наших мусульманских республиках! – вздохнув, пожал плечами и печально покачал головой. – Хотелось бы видеть вещи в лучшем свете, Александр, но, увы...
Никитин хмуро глядел на него, похоже, смирившись с мучительной, но неприукрашенной правдой. Он молча кивал. Поглядел на пустую рюмку, потом на полный бутылок буфет и поставил рюмку на стол. На голубоватом потолке отразился кружок света. Никитин тяжело откинулся в кресле.
– Трудно не согласиться с тобой, дружище... если бы не Ирина! – воскликнул он, всплеснув руками. – Она-то определенно считает, что у нее еще есть возможность успокоить обстановку. – Он помрачнел. – И это надо сделать, иначе наша тихая революция пойдет под аккомпанемент кровавой гражданской войны! А я этого не хочу. Эта авантюра в Непале, в которую меня втянули вопреки моим опасениям... – он ожидал упрека. Диденко невозмутимо глядел на него и лишь слегка кивал. – Я не хочу, чтобы армия превратила часть Советского Союза во второй Афганистан. Это положило бы конец всем нашим планам. Однако я не понимаю, на что рассчитывает Ирина, даже при всех уступках и обещаниях помощи с нашей стороны. Не думаю, что эти фанатики будут ее слушать! – Он потер лоб. – Но она должна добиться соглашения, верно? Если я не представлю Политбюро и армии ничего убедительного, то придется соглашаться по крайней мере на усиление давления вплоть до ограниченных боевых действий в Узбекистане, Таджикистане и Туркмении... – В глазах сверкнула решимость. – И не напоминай мне, что нам в Советском Союзе не впервой подавлять внутреннее религиозное инакомыслие. Пилюля от этого слаще не станет!
И сразу, уйдя в себя, угрюмо замолчал. Лицо приобрело землистый оттенок. Взгляд блуждал по лежавшему под ногами ковру. Бессильно опустились плечи.
– Согласен, – поддержал Диденко. – Этого не должно произойти. Просто немыслимо... все пойдет прахом.
– Теперь ты знаешь, почему я отпустил Ирину в Кабул со списком обещаний, словно школьницу с дополнительным домашним заданием! Зачем я позволил себе хотя бы наполовину поверить в ее замысел!
И он снова, словно сдаваясь, поднял руки. Не без причин. Оставшиеся в Политбюро консерваторы будут давить на него; армия предложит решение, которым он не сможет пренебречь; а недоверчивый, нерешительный советский народ начнет терять веру в Никитина, в гласность, в реальность последних перемен, так же как и остальной мир, который уже выслушал извинения Никитина в связи с непальским фиаско, когда два груженых военных транспортных самолета случайно сбились с курса и были вынуждены совершить аварийную посадку. Что за тем последовало, было прискорбно, даже трагично. Некоторые генералы ушли в отставку. Мир равнодушно пожал плечами и сделал вид, что ничего не заметил. Никитин не был намерен повторять ошибку, доверяясь советам военных. Он не позволит им гадить у себя под дверью!
Тем не менее, Ирина снова отправилась с секретной миссией в Кабул, ставший еще одним рассадником мусульманского фундаментализма после того, как моджахеды окончательно свалили кабульский коммунистический режим. Удастся ли ей спасти что-нибудь из огня? Диденко не знал. "Царица" была умна и решительна. Никакие издевки и насмешки, когда Никитин сделал ее министром культуры, не поколебали ее уверенности и решимости. Но это?.. С этим даже она могла не справиться...
