Предают только свои - Щелоков Александр Александрович (онлайн книги бесплатно полные .txt) 📗
Корицкий помолчал, походил по комнате.
— Я вас не испугал тем, что аплодисментов не будет? Нет? Тогда продолжим работу.
Это было давно, но чтобы себя подбодрить, Андрей сказал, обращаясь к себе по-русски:
— Что ж, продолжим работу. И взялся за кисти.
22
Он писал несколько часов подряд, лишь изредка подходя к окну. Погода снова испортилась. По стеклам, как слезы, струились капли воды. Серая мгла, повисшая над землей, опустилась еще ниже, и казалось, что вот-вот наступит вечер, хотя было всего два часа дня. Андрей зажег свет и прошелся по комнате. Янгблад поглядывал на него с портрета доверчиво и благодарно.
Какое-то беспокойство не давало Андрею сосредоточиться. Он бросил кисти, вытер руки полотенцем, взял с вешалки черный блестящий плащ с капюшоном.
Ветер и дождь хлестали в лицо.Вокруг было до удивления пусто. Андрей любил такиедни, когда все живое пряталось в домах, и вымерший город не мешал сосредоточиться.
Он шел широкими размашистыми шагами. Все вокруг было залито водой и отливало жирным блеском: крыши, окна, лужи. У воздуха, чаще всего дымного, пахшего бензином и горячим асфальтом, вдруг обнаружился первобытный вкус. Он отдавал свежестью, принесенной с моря.
Андрей вышел на берег, когда уже кончался отлив. Сразу за полосой ухоженного пляжа, почти до самого горизонта, где пенились валы отступившего океана, серела удивительно неприглядная пустыня, грязная, покрытая клочьями бурых водорослей и тины. Меж плоских, отглаженных водой камней в след за отступившими волнами океана стекали грязные ручьи. В радужных лужах шевелились крохотные рачки. А издалека, прорываясь сквозь равномерный шум дождя и ветра, доносился угрожающий рокот волн.
Ветер дул в спину. Плащ то и дело попадал между колен и мешал идти. Ноги вязли в сыром тяжелом песке. Но Андрей шел и шел, наслаждаясь плохой погодой и волей, которую на время обрел.
Углубившись в размышления, Андрей натолкнулся на человека, который разгребал кучу водорослей, оставленных на песке отступившим океаном.
Это был седой старик в промокшей до нитки одежде. Он стоял на песке, засучив по щиколотку выцветшие от времени джинсы. Его широкую грудь, еще не утратившую мужской красоты, обтягивала матросская полосатая тельняшка. Всем видом и поведением старик бросал вызов дождю и ветру. В его возрасте такие прогулки под силу далеко не каждому.
Увидев Андрея, старик распрямился, оттолкнул водоросли босой ногой, и на мгновение задержал взгляд у ног Андрея. Машинально опустив голову, тот заметил на песке крупную красивую раковину. Видимо, старик очень хотел взять ее, но стеснялся.
Поняв его состояние, Андрей нагнулся и на открытой ладони протянул моллюска старику. Тот принял дар и широко улыбнулся. Андрей заметил, что было в старике что-то от короля Лира: проницательный взгляд из-под косматых бровей, посиневшие от холода ноги, седая, спутанная ветром борода.
— Я, наверное, произвожу впечатление человека безумного? — спросил старик и засмеялся чисто и звонко.
— Нет, — ответил Андрей, смутившись, поскольку в самом деле подумал о том, не безумен ли встреченный им старик. — Это вы чересчур…
— Может быть, и безумный, — сказал старик, будто рассуждая с собой. — Но летом в дождь так лучше. Все равно промокнешь, а так приятнее. Кстати, в такую погоду блюстители этикета сидят по домам и меня некому осудить…
И тут же без видимой причины перевел разговор в другую плоскость:
— Извините, сэр, вы, должно быть, очень одинокий человек. Очень.
Андрей внутренне содрогнулся от неожиданных слов. А старик, ощутив неловкость своего предположения, извиняющимся тоном добавил:
— Одинокий, как я. Вы спросите, почему? Потому что только одинокие люди любят прогулки в непогоду. Тогда им легче. Они общаются с природой, которую понимают и ценят.
И тут же предложил:
— Если вы не сторонник церемоний, я представлюсь. Доктор Гернетт.
— Художник Стоун, — сказал Андрей в свою очередь.
— Художник? — переспросил старик. — Очень приятно, хотя не совсем похоже. У вас лицо мыслителя. Я бы сказал больше — человека, скрытно изучающего мир…
Неприятно задетый словами о «скрытном изучении мира», Андрей все же улыбнулся.
— Вот в чем не грешен, так это в философии.
Старик ему понравился. Он располагал своей откровенностью и пренебрежением к светским условностям. Видно, что-то безошибочно подсказывает людям, когда они встречают других с родственными душами и близкими взглядами.
— Вы не замерзли? — спросил Гернетт. — Если не откажетесь, могу пригласить вас к себе на чашечку кофе.
Жил Гернетг в особняке, который ничем не уступал дому Андрея. Жил также на Оушн-роуд, в квартале людей обеспеченных и денежных. Но в доме бросалась в глаза не роскошь, а приверженность хозяина науке.
Рабочий кабинет Гернетга был сплошь загроможден каким-то невероятно пестрым хламом. Стены до потолка закрывали многочисленные полки, заставленные книгами. Книги лежали стопками на подоконниках и на полу. На столе громоздились кипы рукописей. В самых неожиданных местах лежали и висели резные фигурки из кости, черного дерева, ритуальные африканские маски, маски японских театров «Кабуки» и «Но». Трудно было даже представить, чем занимается или увлекается хозяин кабинета.
В груде журналов Андрей с удивлением заметил несколько советских изданий. С видом небрежным и безразличным он взял «Реферативный журнал общей психологии». Полистал. Спросил:
— Странная книга. На каком это языке?
— Русский.
— Вы знаете этот язык?
— К сожалению, только читаю.
Андрей держал журнал словно случайно попавшее в его руки хрупкое сокровище и не хотел его выпускать
— Трудно поверить, — сказал ему в одной из бесед Корицкий, — но там я очень часто тосковал, что не могу держать под рукой хороший русский. словарь. Вы не представляете, какое чудо наш русский язык. Сколько радости он дарит посвященным…
Андрей — русский от роду и по воспитанию — никогда не задумывался над такими вещами. Он обитал в атмосфере языка, как все обитают в атмосфере воздушной. Потому не замечал, какое счастье говорить и дышать.
Цену воздуха вдруг начинаешь понимать, когда его перестает хватать. А если его достаточно — какой разговор о кислороде?
Корицкий однажды сказал:
— Чего вам там не будет хватать — это языка. Я как вернулся домой, не могу удовлетворить испытанный там голод. Вечерами и сейчас беру словарь. Не детективный роман. Не Толстого или Чехова. Беру Даля. И погружаюсь в удивительный мир русской речи. Вот, скажите, какие образы рождает в вас английский глагол «to go»? — идти? Если скажете, что он четко определяет характер действия человека, я соглашусь. А теперь вспомним, как то же действие можно описать русскими словами. Вот, смотрите, я беру несколько русских фраз. «Гляди, мужик шкандыбает». Или: «Васька, куды поперся?» Или: «Вали, брат, проваливай». «Топай, друг, подобру-поздорову!» А какое богатство в звучании слова «выпить»? Тяпнуть, дерябнуть, дербалызнуть, кирнуть, бухнуть, квакнуть, приложиться, выцедить, высосать пузырек, вытянуть банку, отметиться, надраться… Мало? Тогда еще: врезать по сотке, раздавить пузырь, хряпнуть, взять на грудь, алкануть. Или то же самое слово «идти». Брести, шлепать, ползти, ковылять, тащиться, тилипать, маршировать, переваливаться с боку на бок… Что ни слово — то образ. Не просто обозначение действия, а обрисовка сути характера того, кто пьет, кто идет.
— Я этому как-то не придавал значения, — сказал Андрей.
— Придадите, будет возможность.
Корицкий словно в воду глядел.
Андрей потряс журналом.
— Русский язык, наверное, это трудно?
— Все трудно для безделья. Нет ничего трудного для работы.
С деланным безразличием Андрей положил журнал туда, где его взял.
— Простите, доктор, чем вы все-таки занимаетесь? Честное слово, я не знаю, что и думать…
