С открытыми картами - Шмелев Олег (лучшие книги без регистрации .txt) 📗
За окном сверкнула зарница, потом послышался дальний гром, а может быть, это поезд прогрохотал по мосту — километрах в полутора от дачи проходила железная дорога. Полковник продолжал, обращаясь к Тульеву:
— Ну что же. Кажется, мы обо всем договорились… Впрочем, если чувствуете хоть малейшую неуверенность, еще не поздно все повернуть, можно найти приличную отговорку. Вы и здесь будете полезны.
Полковник сказал это только во имя одного: чтобы между ними не оставалось решительно ничего недоговоренного, никаких недомолвок.
Михаил Тульев был взволнован и, как всегда в такие моменты, заговорил отрывисто.
— Остаться сейчас — жить в долгу. Я слишком много задолжал России. Мне с ними надо расквитаться.
— Месть будет вам плохим попутчиком.
— Это не месть. Деловые соображения. Они сами когда-то учили меня этому.
— В таком случае — прочь колебания. Вопросы и просьбы будут?
— Нет, Владимир Гаврилович. С Павлом мы уже обо всем договорились, — ответил Тульев.
— Можешь быть спокоен. Все будет исполнено, — откликнулся Павел.
— Я знаю. И хочу, чтобы и вы были спокойны. Спасибо вам за все.
— В таком случае у нас говорят: ни пуха, ни пера, — закончил полковник Марков.
Прошло несколько дней. Поезд увозил Михаила Тульева в Киев, когда посольство, в штате которого состоял Антиквар, получило от МИДа ноту. В ноте сообщалось, что атташе имярек, изобличенный в шпионской деятельности, направленной против Советского Союза, объявляется персоной нон грата и лишается права дальнейшего пребывания на территории нашей страны (в доказательство приводились факты: задания, дававшиеся завербованному им Николаю Николаевичу Казину, контакт с Кондратом Акуловым, попытка получить от него микропленку и пр.). Атташе предлагалось покинуть страну пребывания в 24 часа.
Пробыв недолго в Киеве, Тульев выехал в Одессу.
Глава XXII
ЧЕРНОЕ МОРЕ, БЕЛЫЙ ПАРОХОД
Это был славный и веселый пароход, который, если быть точным, именовался турбоэлектроходом. И вез он в своих каютах и на своих трех палубах веселых, жизнерадостных людей — туристов из европейских стран. Там, у себя на родине, они отличались друг от друга профессией, доходами, партийной принадлежностью. Да и на пароходе существовали различия: кто-то обитал в роскошных каютах-люкс, а кто-то во втором и третьем классе. Но все-таки, сделавшись в одно прекрасное утро туристами, люди обрели некую общую черту, которая сразу сгладила и затушевала разобщавшие их в обыденной жизни социальные грани и трещины, — правда, лишь на время круиза. Черта эта чисто туристская — острое любопытство и интерес к новым краям.
Да, вообще-то пароход был славный и веселый. Он совершал рейс вдоль берегов Черного моря. Он швартовался в Сухуми, Сочи, Ялте, спуская по трапу на солнечный берег яркую, пеструю, смеющуюся толпу своих трехсот пассажиров. Но к Одессе он подходил невеселым. Почему?
Были две основные причины. Во-первых, в Ялте он задержался против расписания на десять часов по вине одной немолодой, но легкомысленной пары, которая, отправившись в Массандру, отдала такую щедрую дань великолепным марочным мускатам, что ее потом искали целую ночь. Это опоздание украло десять часов из срока, отпущенного на Одессу, а ведь в Одессе есть что посмотреть. Поэтому туристы были расстроены, а злополучная пара заперлась в своей каюте, пережидая, пока гнев собратьев остынет.
Во-вторых, Одесса встречала пароход сильным дождем и неожиданным для этого времени года холодным ветром. А меж тем давно известно, что ни на кого дождь и прочие атмосферные невзгоды не действуют так удручающе, как на туристов.
Пароход должен был ошвартоваться у пассажирского причала Одесского порта ранним утром, а ошвартовался вечером. Больше всех сокрушались те, кто рассчитывал попасть на спектакль в оперный театр, — представление там давно началось. Их досада не поддавалась описанию, но и у остальных настроение было не лучше.
Наконец долгожданный миг настал: трап спущен, на борт поднялись офицер-пограничник с помощниками, карантинный инспектор и представитель «Интуриста».
Опоздание, дождь, нетерпение туристов поневоле скомкали обычную процедуру, через которую проходят иностранные суда.
Офицер-пограничник и два его помощника в широких плащах-накидках пристроились у трапа, повернувшись спиной к ветру, к косым струям дождя. Один из пограничников держал полированный ящичек, бережно укрывая его полой плаща.
Сходили группами, и порядок был такой: старший группы предъявлял пограничникам список и сдавал паспорта. Пограничник складывал паспорта в ящичек. Затем мимо него к трапу проходили члены группы. Каждому пограничник вручал пропуск на берег, оставляя себе контрольный талон. В общем процедура довольно необременительная, если бы не эта проклятая погода…
На причале туристов ждали комфортабельные автобусы, но, несмотря на дождь, большинство отказалось ими воспользоваться. Они попросили вести их к лестнице — к той самой лестнице, каждую ступень которой сделал знаменитой на весь мир эйзенштейновский «Броненосец «Потемкин».
Но оставим двести девяносто девять пассажиров парохода на попечение гостеприимного города, а сами последуем за трехсотым туристом, который сразу же, едва его группа вышла на Дерибасовскую, откололся и незаметно исчез. Он интересен во многих отношениях. Во время путешествия он вел себя странно для туриста — сказался больным и лежал один в своей каюте в первом классе. Не сходил на берег, не прельщался танцами и хоровым пением, ни с кем не вступал в контакт, делая исключение лишь для старшего своей группы, с которым, судя по их отношениям, был давно знаком. Никто из пассажиров не мог бы описать его и вообще внешность хотя бы мало-мальски достоверно.
Турист торопился и нервничал, потому что опаздывал. Его утешала мысль, что тот, кто ждет свидания, догадался справиться в морском порту о задержке парохода.
Он никак не мог найти такси — не было свободных машин в этот дождливый вечер. В конце концов по совету прохожего сел в автобус и через полчаса приехал в аэропорт.
В зале ожидания на первом этаже в низких темных креслах с изогнутыми металлическими подлокотниками сидели серьезные и унылые авиапассажиры: самолеты не выпускались.
Обойдя зал и не обнаружив того, кто был ему нужен, турист по широкой пологой лестнице поднялся во второй ярус и, окинув взглядом двойной ряд кресел, стоявших спинками друг к другу, сразу увидел его. Лицо было хорошо ему знакомо и в фас и в профиль.
Турист уверенно подошел к читавшему книгу человеку в спросил громко, не стесняясь сидящих поблизости:
— Простите, вы не Уткина ждете?
Тот поднял глаза.
— Алексей Иванович? Очень рад. Я уж заждался.
— Да я не виноват. Обстоятельства…
Тульев встал с кресла.
— Все равно спешить некуда. Идемте покурим…
Они спустились вниз, в туалет. Зашли в кабину. Но здесь долго говорить было крайне неудобно: в гулком, выложенном кафелем подвале даже шорох был отчетливо слышен из конца в конец. Непрерывно входили и выходили люди.
— Все спокойно? — шепотом спросил Тульев.
— Да. Давай поменяемся одеждой.
Поменялись костюмами и плащами. Затем Тульев дал своему партнеру билет до Москвы на рейс, который из-за непогоды откладывался на неопределенное время, а от него получил пропуск на туристский пароход. Затем они вышли из туалета и поднялись на второй этаж.
Перед входом в ресторан был просторный холл, одна стена которого, стеклянная сверху донизу, глядела на перрон. Они остановились в углу и, прижавшись лбами к стеклу, будто стараясь рассмотреть мокнущие на бетоне самолеты, начали тихий разговор.
— Почему задержался? — спросил Тульев.
— Опоздали на десять часов.
— Ладно, к делу.
— Ты должен быть у входа в морской порт к одиннадцати. — Уткин посмотрел на свои часы. Это был советский хронометр «Спортивные». — Сейчас восемь, времени хватит. Подойдешь к старшему в группе. Вы друг друга знаете — это Виктор Круг.
