Ночной администратор - ле Карре Джон (хорошие книги бесплатные полностью TXT) 📗
Но кто заставил всех побегать, так это Пит Пенгелли.
– Ну, конечно, это случилось у него в сарае, – внушал он сержанту полиции. – Резал это чертово стекло, резец соскользнул и все в крови. Он, значит, ее перевязал крепко-накрепко и поехал на своем мотоцикле в госпиталь – одной рукой рулил! Говорил, вся дорога в Труро была залита кровью! Такое не придумаешь, парень. Как припрет, так сделаешь.
Сунувшись в дровяной сарай и тщательно все осмотрев, полиция не нашла ни резца, ни стекла, ни крови.
«Убийца всегда вынужден лгать, – объяснял Леонард Джонатану. – Опаснее всего, если все со всем сходится. Кто не ошибается, тот не преступник».
И еще: "Роупер всех проверяет. Даже если кто вне подозрений, он все равно проверяет. Так что мы подкинем вам эту маленькую оплошность, чтобы ненастоящий убийца выглядел настоящим.
А хороший шрам красноречивее всяких слов".
В какой-то из этих последних дней Джонатан плюнул на все инструкции и, без ведома и согласия Берра, приехал к своей жене, Изабелле, ища примирения.
– Буду проездом в твоих местах, – врал он ей по телефону-автомату из Пензанса, – не пообедать ли нам где-нибудь в тихом месте. – На мотоцикле он приехал в Бат, в одной перчатке на левой руке, снова и снова отрабатывая слова и выражения, пока в голове не зазвучало словно героическая песнь: «Газеты будут писать всякий вздор обо мне, Изабелла, но ты не верь ничему. Сожалею, что причинил тебе много горя, Изабелла, но были у нас и хорошие деньки». Затем он пожелает ей всего доброго и, может быть, воображал он, услышит в ответ то же самое.
В мужском туалете он влез в костюм и вновь превратился в служащего отеля. Они не виделись пять лет, и он едва узнал ее, опоздавшую на двадцать минут и на чем свет стоит ругавшую транспорт. Когда-то у нее были длинные волосы, падавшие на обнаженную спину, когда она освобождала их от заколок, собираясь лечь к нему в постель. Теперь она была коротко подстрижена, что, разумеется, было практичнее. Просторная одежда скрывала ее фигуру. В руках у нее была сумка на «молнии» с радиотелефоном. И он вспомнил, что в самом конце их совместной жизни телефон остался единственным ее собеседником.
– Боже, – сказала она. – У тебя цветущий вид. Не волнуйся – сейчас отключусь. – Она имела в виду телефон.
«Стала болтушкой», – подумал он и вспомнил, что ее нынешний муж – заядлый охотник.
– Не верю собственным глазам, – воскликнула его бывшая жена. – Капрал Пайн. Собственной персоной. После стольких лет. Что ты там вытворил со своей рукой?
– Уронил на нее яхту, – пошутил Джонатан, но это объяснение, по-видимому, целиком устроило ее. Он спросил, как дела. Этот вопрос как нельзя более соответствовал его костюму. Кажется, она занималась дизайном интерьеров.
– Ужасно, – сказала она в сердцах. – А у тебя? О Господи, – снова вскричала она, услышав, чем он занимается. – Тоже индустрия развлечений. Мы обречены, дорогой. Надеюсь, ты не строишь яхты?
– Нет-нет. Перегоняю. Перепродаю. Мы неплохо начали дело.
– Кто это «мы»?
– У меня компаньон из Австралии.
– Он или она?
– Он, И весит восемнадцать стоунов.
– А в личной, так сказать, жизни? Я всегда полагала, что здесь у тебя не без странностей. Ты часом не гомик?
В свое время она его просто преследовала своими подозрениями, но, как видно, уже забыла об этом.
– Боже упаси, нет, – рассмеялся Джонатан. – Как Майлз?
– Достойно. Очень ласков. Банковские операции, и все такое. Он обещал оплатить мне перерасход кредита в следующем месяце, за что я ему очень признательна.
Она заказала салат с уткой и «бадуа» и закурила.
– Почему ты ушел из гостиницы? – спросила она, окутав дымом его лицо. – Надоело?
– Потянуло на новое, – ответил он.
«Давай убежим, – шептала дочь капитана, юная и неукротимая, прижимаясь к нему своим девственным телом. – Армейская кухня однажды доведет меня, я взорву ее собственными руками. Возьми меня, Джонатан. Сделай из меня женщину. Сделай мне больно. Сильнее. Увези меня куда-нибудь, где я могла бы дышать!»
– А твоя живопись? – Он вспомнил, как они оба носились с ее талантом, как ему приходилось забывать о себе, лишь бы она могла развивать его, как он готовил, стирал и подметал, веря, что она будет писать еще лучше, видя его самопожертвование.
Она фыркнула.
– Последняя выставка была три года назад. Куплено шесть из тридцати работ, да и то друзьями Майлза. Наверное, нужен рядом кто-нибудь вроде тебя, чтобы носиться со мной как с писаной торбой. Боже, ты меня и доставал. Какого черта ты хотел? Я-то хотела стать Ван Гогом, а ты? Кроме того чтобы быть армейским Рэмбо?
«Тебя, – подумал он. – Я хотел тебя. Но тебя-то и не было. Никогда». Но он ничего не смог ответить. Ему захотелось вдруг всю свою воспитанность отправить к чертям собачьим. Плохие манеры – это свобода, говорила она когда-то. Заниматься любовью – неучтиво. Но спорить с этим уже не имело смысла. Ему хотелось просить прощения за то, что будет, а не за то, что уже прошло.
– Кстати, а почему ты просил не рассказывать Майлзу о том, что я виделась с тобой? – Это почему-то сердило ее.
Джонатан улыбнулся старой неискренней улыбкой.
– Мне бы не хотелось расстраивать Майлза.
На какое-то волшебное мгновение она, некогда юная полковая красавица, вновь предстала перед ним такой, какой была в первую минуту их близости: живое, непокорное лицо, распаленное страстью, губы полуоткрыты, злой огонек в глазах. «Стань прежней, – взмолился он в глубине души. – Попробуем снова».
Но юный призрак исчез, уступив место настоящему.
– Ты все еще не завел себе кредитную карточку? – спросила она укоризненно, увидев, как он отсчитывает банкноты. – Легче подсчитать, куда деваются деньги, когда у тебя карточка, дорогой.
«Берр был прав, – понял он. – Я по натуре холостяк».
8
Съежившись на заднем сиденье автомобиля Рука, нырнувшего в опустившиеся над Корнуоллом сумерки, и еще тщательнее закрыв уши воротником пальто, Берр мыслями перенесся в Майами, вспоминая анфиладу комнат без окон в окрестностях города, где, меньше чем двое суток назад, их команда, участвовавшая в операции «Пиявка», проводила не совсем обычный «день открытых дверей».
В этом не было бы никакой необходимости, но у Берра и Стрельски имелись свои причины слегка ввести в курс дела некоторых резидентов и кое-каких специалистов. Все действо смахивало на чрезвычайную конференцию по проблемам воскресных гостиничных распродаж. Делегаты прибывали поодиночке, предъявляли удостоверение, спускались на лифте, снова предъявляли удостоверение и сдержанно приветствовали друг друга. У каждого к лацкану была приколота карточка с именем и должностью, придуманными специально к этому дню. Расшифровать аббревиатуру на карточках подчас было сложно даже опытному глазу: «ДЕП ДР ОПС КООРДС» – красовалось на одной из них, «СУПТ НАРКС & ФМС СВ» – на другой. Куда большей ясностью радовал, например, «Сенатор США», «Федеральный прокурор» или «Офицер связи, Соединенное Королевство».
Ривер-Хауз был представлен огромных размеров англичанкой с идеально уложенными локонами, упакованной под Маргарет Тэтчер. В официальной жизни она была миссис Кэтрин Хэндисайд Дарлинг, экономический советник посольства Великобритании в США, Вашингтон, но в своем кругу ее звали Милашка Кэти. Уже десять лет она держала в своих руках все нити связи Уайт-холла с бесчисленными американскими спецслужбами. У нее, как у священника, был свой приход, состоящий из служащих военных, морских, воздушных, сухопутных и прочих федеральных, центральных и национальных ведомств, включая всемогущих наушников и шептунов из личной охраны обитателей Белого дома – абсолютно здоровых, чуть-чуть больных и опасно невменяемых, которых она использовала, с которыми вела переговоры и которых запугивала и шантажировала, принимая за своим знаменитым обеденным столом.
