Дом без ключа - Азаров Алексей Сергеевич (лучшие книги читать онлайн txt) 📗
Шустер взглядом испрашивает у фон Бентивеньи разрешение говорить, но генерал преувеличенно озабочен чернильным пятнышком на ногте мизинца и полирует ноготь платком. Отвечать или не отвечать? Вправе ли Рейнике быть посвященным в технические тонкости радио-абвера?
— Я жду! — говорит Рейнике.
— В Версале мы нащупали кое-что.
— Конкретнее?
— Бригаденфюрер разрешит мне доложить ему позже?
— Здесь все свои!
— Я плохо выразился или дурно понят — для доклада требуется точность: адреса, цифры координат. Боюсь, что на память я не смогу привести их.
Фон Бентивеньи прячет платок в задний карман брюк.
— Задержитесь, Шустер, и мы поговорим.
Шустер щелкает каблуками.
— Вечером я улетаю, — говорит фон Бентивеньи. — В Берлине мне будет задан вопрос: когда? Когда, к какому сроку история с ПТХ станет достоянием архивов? Что мне ответить, бригаденфюрер?
— Мне нужен…
— Месяц? — подсказывает фон Бентивеньи. И продолжает: — Я так и думал. Тридцати дней должно хватить на проведение операции. Вы свободны, господа…
Рейнике ждет, что генерал попросит его не спешить, им есть о чем поговорить, но фон Бентивеньи со старомодной галантностью провожает его до двери, и Рейнике только и остается что откланяться, щеголяя выправкой.
— Хайль Гитлер!
— Хайль, — негромко откликается фон Бентивеньи и интимно добавляет: — Искренне завидую вам, бригаденфюрер. Рейхсфюрер Гиммлер так настаивал на вашей кандидатуре, что даже у адмирала не нашлось желания возражать. Но это — между нами, маленький военный секрет, не так ли?
К себе, в Булонский лес, Рейнике едет один. По дороге он приказывает шоферу свернуть в сторону от площади Согласия и ехать к набережной. Здесь, на третьем этаже доходного дома, живет мадам д'Юферье, знаменитая гадалка. Ее гороскопы отличаются точностью.
На лестнице густо пахнет кошками. Рейнике прижимает к носу надушенный платок и борется с тошнотой. У него с детства очень нежное обоняние.
К мадам он входит без доклада, как свой человек… Карты и таблицы складываются в магические системы. Кости, брошенные поверх карт, своими цифрами предопределяют страницы книги пророчества. Звезда Рейнике — Марс. Мадам нараспев читает из книги, заставляет Рейнике трепетать.
— На что мне надеяться?
— На успех, — говорит мадам торжественно. — На полный успех всего задуманного, мой победитель!
Черный кот у нее на коленях сладострастно изгибается и мяукает, словно подтверждает пророчество. У него желтые глаза и профиль Мефистофеля. За это его и терпят.
7, Ноябрь, 1942. Париж, бульвар Осман, 24
После отъезда Жака-Анри прошло всего несколько часов, а Жюль уже беспокоится. Они не просто привыкли друг к другу, но словно стали одним человеком с общими мыслями, чувствами и ощущениями. Кроме того, Жюль для Жака-Анри что-то вроде няньки, но попечение о друге для него не обязанность, а скорее приятная необходимость. Аккуратный и точный в делах, Жак-Анри удивительно беспечен и непрактичен во всем, что касается его самого. Ему ничего не стоит уехать без платков или теплой пары белья; и Жюль прекрасно помнит, как в Испании, под Пинелем, Жак-Анри отдал раненым всю воду из фляжки, и на вторые сутки выяснилось, что он на грани жестокого обморока от жажды. Это произошло в те дни, когда термометр в тени редко опускался ниже отметки 30 градусов…
Поболтав на углу со слепым Люсьеном о погоде и сунув ему в карман пару сигарет — традиция, введенная Жаком-Анри, — Жюль идет в контору. На вокзале все обошлось благополучно. Жюль издали наблюдал за посадкой и не отметил признаков слежки. Жак-Анри стоял у окна вагона с развернутой газетой, и это означало, что в купе нет подозрительных попутчиков. Патрули на перроне держались спокойно, гестаповцы в черных плащах с плюшевыми воротничками тоже не проявляли прыти, следя за посадкой; фельджандармы, подталкивая в спину, провели подвыпившего штаб-фельдфебеля; французский полицейский в крылатке спорил о чем-то с пожилым железнодорожником в измятой рубашке без галстука. Обычные для вокзала сцены. Скорый на Марсель отошел по расписанию.
«Три дня пролетят быстро, — думает Жюль, возвращаясь в контору. — Оглянешься — и нет их». В задней комнате он достает из тайника расписание связи и, сверившись с ним, намечает программу на сегодня. Курьер из Берлина приедет вечером; от аэропорта Орли до «Эпок» он доберется часа за полтора, если повезет с машиной. С полковником из организации Тодта можно будет повидаться в полдень или чуть позже за аперитивом в баре. Там же назначена встреча со связным, осуществляющим контакт между «Эпок» и одним товарищем, внедренным в окружение Геринга. Товарищ этот не имеет ни имени, ни кодового псевдонима. Его сообщения связной берет из «почтового ящика», оборудованного в гараже разведки имперских ВВС. Знали бы фельдмаршал Мильх и генерал-полковник Йешоннек, кому они доверительно пересказывают новости!
Связь — самая хрупкая и нежная деталь механизма, созданного в силу непреложной необходимости. И самая уязвимая. Курьеры рискуют больше всего. Их немного, и на каждого можно положиться, как на самого себя. Разными путями и в разное время вошли они в организацию. Одних привлек Жак-Анри, других — Жюль, третьи сами отыскали их — маленькую группку друзей в стане врагов. Объединившись, они второй год воюют там, где смертные рубежи не означены линией окопов и где гибель в открытом бою считается не подвигом, а легким исходом: для большинства уход из бытия будет предварен долгими месяцами пыток в камерах на Принц-Альбрехтштрассе… Сверхлюди? Нет, нисколько. Им все присуще — увлечения, порывы, большие или меньшие слабости. Одного не дано — проявлять эти слабости, где бы то ни было и когда бы то ни было.
Во имя чего? Для Жюля лично ответ ясен. Он кадровый командир РККА и воюет там, где это необходимо. Но вот товарищ из министерства авиации Геринга — он немец. Один из курьеров эльзасец, еще один — француз. Что привело их в один лагерь с Жюлем и Жаком-Анри?.. Жюль проездом через Берлин встретился на несколько часов с тем товарищем. Это было в сорок первом, на третью или четвертую неделю войны. Жюль в упор посмотрел на полковничьи крылышки в петлицах мундира, на лицо собеседника и, не выдержав, отвернулся: согласно германским сводкам, самолеты Люфтваффе уже бомбили Москву. Товарищ понял его взгляд.
— Да, — сказал он твердо, и скулы его напряглись. — Ты думаешь о том, что и я повинен в этом? Киев, Минск, теперь Москва…
В чужом произношении названия городов звучали незнакомо.
— Извини, — сказал Жюль.
— Можешь не подавать мне руки — операции разработаны в моем отделе.
— Тобой?
— И мной тоже.
— Ты мог бы уклониться! — сказал Жюль опрометчиво.
— Разумеется. Но их все-таки разработали бы… Не думай, что я лишился сна от сознания вины за одно это. Я не сплю давно, с самого тридцать третьего…
— И служишь у наци?
— Не упрощай, товарищ! Постарайся понять: ненавидеть Гитлера и пассивно сопротивляться — не для меня. Концлагеря переполнены не только активными борцами, но и теми, кто думал тихим неприятием нацизма остановить его продвижение в стране. Католики, пацифисты, социал-демократы, тысячи и тысячи избирателей, полагавших, что с помощью бюллетеней они преградили Гитлеру дорогу в рейхстаг — где они?.. Хорошо, не хочу больше об этом! Подумай лучше о другом, товарищ, — завтра русская авиация перехватит германские самолеты на подступах к своим городам, ибо время налетов она узнает от меня. Погибнут немцы. Для тебя они только фашисты, враги, а для меня — люди одной крови. Некоторых из тех, кого собьют, я знаю лично, с тем — учился, с этим — ухаживал за девушкой…
— Извини, — сказал Жюль.
