Кованый сундук - Воинов Александр Исаевич (книга жизни .TXT) 📗
Якушкин удивленно пожал плечами:
— Все искали, и я искал… Только, очевидно, я искал более удачливо, чем другие… А нашел я их в подвале гестапо — под нарами… Меня туда ребята из детского дома затащили показать стену с надписями погибших. Вот я случайно и обнаружил…
Воронцов взглянул на Стремянного и усмехнулся краешком губ, как бы призывая внимательно следить за ходом допроса. Стремянной все это время внимательно наблюдал за Якушкиным и невольно заметил, что за его внешним спокойствием кроется настороженность.
— Значит, все искали, и вы искали, — сказал Воронцов. — Хорошо. — Он вдруг встал и, обойдя вокруг стола, сел напротив Якушкина. — А если я вам скажу, что картины вы взяли не в подвале гестапо, а в элеваторе?.. В тот самый вечер, когда там были ребята из детского дома, вы тоже побывали там и забрали оттуда картины, которые из машины перетащил туда Курт Мейер. Это было самое ценное из того, что он, раненый, мог унести с собой… Что бы вы на это ответили?
Якушкин пожал плечами:
— Это уж вы совсем зря! Ни в каком элеваторе я не был… Правда, я встретил на дороге, детей, они мне рассказали о своем походе, но я не был… И зачем мне туда идти?..
— Мы не дети, — строго сказал Воронцов. — В ту же ночь вы перенесли картины в одно укромное место, а затем решили их найти… Сделать подарок советской власти!.. И могу вам сказать точно: до последнего дня их не было в подвале гестапо…
— Ну, а где они были раньше — мне неизвестно, — сказал Якушкин. — Где я их нашел, там и нашел.
Воронцов опять подался вперед:
— Хорошо. А зачем вы, Якушкин, соскребли под нарами имя предателя? Помните, там написано — «остерегайтесь»… Это слово вы оставили, а вот имя стерли…
— Я ничего не стирал… Ничего не знаю… Какая надпись?.. Какое имя?..
Воронцов придвинул к себе газету с вещами и вытащил из нее нож со сломанным лезвием.
— Где вы сломали этот нож, Якушкин?
— Уже не помню, — наморщил лоб фотограф. — Как-то однажды неудачно открывал консервную банку…
Воронцов встал, вернулся на свое место, вытащил из ящика стола маленький сверточек и развернул его. Якушкин, вытянув шею, следил за тем, что делает майор, заглядывая в развернутый пакетик, но, должно быть, ничего не видел. Стремянной встал и подошел поближе. На бумаге лежал какой-то блестящий кусочек железа.
— Смотрите сюда, Якушкин! — Воронцов приложил сломанное лезвие к кусочку металла: сразу стало ясно, что кусочек металла был кончиком лезвия. — Вы очень торопились и сломали нож. И вот вам недостающая часть… Она была найдена под нарами. Что вы на это скажете?
Якушкин нервно потер ладонями колени.
— Ничего не скажу, — резко бросил он и вдруг глубоко закашлялся. — Дайте… дайте мой платок.
— Возьмите. — Воронцов вынул из кармана свой и протянул Якушкину. — Он совершенно чистый, только что из чемодана.
Но Якушкин уже перестал кашлять и с замкнутым лицом, исподлобья наблюдал за Воронцовым.
— Товарищ Стремянной, подойдите-ка поближе, — сказал Воронцов, снова разглядывавший в это время вещи фотографа. — Вот интересное открытие… Смотрите.
Воронцов разостлал перед собой старый платок Якушкина и кончиком лезвия безопасной бритвы, которое он хранил между листками своей записной книжки, осторожно отрезал один из уголков платка… Тотчас же из полой части широкого рубчика на стол выпала маленькая черная пилюля.
— Яд, — сказал Воронцов. — Стоит раздавить сквозь платок зубами пилюлю — мгновенная смерть! — Он закатал пилюлю в кусочек бумаги и спрятал в спичечную коробку. — Ну, Якушкин, теперь вы будете разговаривать?
Якушкин, не поворачивая головы, краем глаза посмотрел на Воронцова. Он как-то сгорбился и еще больше постарел, голова глубоко ушла в плечи.
— Говорите же. Я слушаю, — спокойно сказал Воронцов.
— Да, действительно, я был связан с гестапо, — глухо проговорил Якушкин. — Но только как фотограф… Они не давали мне покоя… Когда я отказывался снимать расстрелы советских людей, они грозили мне смертью. Из-за этого в городе стали считать меня предателем… Я мучительно переживал это, но не мог вырваться из-под власти гестапо… Но вот пришли вы, и я решил, что этот кошмар окончен навсегда. Я старался доказать, что я не предатель. Поэтому так активно стал вам помогать… Да, я старался завоевать доверие, мне казалось, что разоблачением врагов я, хоть в малой степени, этого добьюсь… Да, я стер имя предателя под нарами… Это было мое имя…
— Это все, что вы имеете сказать? — спросил Воронцов.
— Все, — ответил Якушкин.
— Все до конца? — переспросил Воронцов, акцентируя на последнем слове.
— Все до конца… Да вот, что касается яда. Мне его подарил Курт Мейер из жалости, на случай, если партизаны схватят меня как предателя и я не смогу доказать свою невиновность.
— И пять минут назад вам показалось, что вы этого не сможете сделать?
Якушкин испуганно поднял руку:
— Нет, нет, что вы!
— Однако вы просили у меня платок… Ну хорошо, хорошо, — словно поверив ему, сказал Воронцов. — Объяснения, которые вы мне дали, логичны…
Якушкин с облегчением откинулся на спинку стула. Тыльной стороной ладони он отер со лба пот.
Стремянной с любопытством смотрел на этого человека.
«Вот и открылось второе дно», — подумал он и невольно взглянул на Воронцова.
Воронцов смотрел на Якушкина. Он перегнулся через стол и во взгляде его было что-то такое пристальное, напряженное, острое, что Стремянной, поймав этот взгляд, спросил про себя: «Почему он так смотрит? Неужели тут есть и третье дно?»
В эту минуту Воронцов поднялся со своего места и коротким движением руки бросил перед Якушкиным какую-то монету, вернее неправильно обрубленный кусок медной пятикопеечной монеты, вынутой из свертка.
Увидев монету, Якушкин отшатнулся. Кровь отлила от его раскрасневшегося, потного лица.
— Ну что ж, Якушкин, кончайте свою игру, — негромко сказал Воронцов, — Кузьмина в соседней комнате — у нее другая половина монеты. Очную ставку хотите?
— Нет, не надо. — Якушкин обнажил свои желтые зубы. Можно было подумать, что он готов вцепиться в горло Воронцову.
— Товарищ Стремянной, — сказал Воронцов, — разрешите вам представить. Перед вами агент гестапо Т-А-87!
Якушкин рванулся с места и тут же бессильно привалился к краю стола. «Вот и третье дно открыто», — подумал Стремянной.
А Воронцов между тем поднялся с места и, заложив руки в карманы, остановился перед Якушкиным.
— А теперь скажите мне, куда вы дели планшет, который сняли с бургомистра, пока он лежал без сознания? Ну, знаете, там в автобусе, который вы подорвали противопехотной ми ной? В этом планшете был план укрепленного района.
Какой-то живой, хитрый огонек мелькнул в потускневших глазах Якушкина. Он пожал плечами.
— Зачем мне было хранить этот план? Разумеется, я его уничтожил.
— Нет, — сказал Воронцов. — Вы его не уничтожили.
— Почему вы так думаете?
— Вы слишком расчетливы для этого. Вы знаете цену фотографиям, картинам. Знаете, чего стоят и военные планы, особенно если они нужны для предстоящих операций.
— Дорого стоят, — вдруг сказал Якушкин и весь как-то подобрался, словно готовился к прыжку. — Вы правы, я действительно знаю им цену и дешево не отдам.
— Какова же ваша цена? — усмехнулся Воронцов.
— Жизнь.
— Этого я вам обещать не могу. Это не от меня зависит. Хотите рискнуть — рискуйте.
Якушкин минуту помедлил. Потом, прищурившись, посмотрел куда-то в угол, поверх головы Воронцова.
— Что ж, рискнем, пожалуй.
Он протянул руку к лежащему на столе штативу фотоаппарата.
— Разрешите?
— Подождите, — сказал Воронцов.
Он придвинул штатив к себе и рознял ножку на две части. Потом осторожно вынул из полой части трубки свернутую фотопленку.
— Это? — спросил он.
