Желтый дьявол (Т. 1 ) - Мат Никэд (читаем книги онлайн бесплатно без регистрации .TXT) 📗
Не мешает все таки, — хотя чешеньки и воздерживаются трогать Раева в ЦЕБЕ. Ну, да известна их «дружба» предостаточно… все до времени…
И Коваль, нет-нет, да и выглянет вдоль по улице — и вверх и вниз, к бухте; и, успокоившись, сядет — там ребята на страже похаживают.
А улица за окном бурлит.
У Семеновского базара, в гуще китайских кварталов-харчевен и театров, лавчонок с шелком, чесучей и чаем, где сидят всегда флегматичные, то толстые и потные, то тонкие и желтые купезы.
В гортанном шуме разноязычной толпы, то там, то здесь, кричит желтыми зубами и мутными глазами, полутрупом, качаясь на ходу, тощий, ходя:
— Чу-да-Яна [10].
В руках у него трубка с длинным бамбуковым чубуком и заженная фитильная лампочка.
В гуще этого шума, специфической вони китайских кварталов — в центре, у бухты, откуда соленым туманом дышит море, находится Центральное Бюро Профессиональных Союзов Владивостока. Там же и Рабочий Красный Крест.
Это единственное место — маленький большевистский островок, пока еще легальный, — где рабочие собирают свои разрозненные разбитые силы, залечивают свои раны. Это настоящий пролетарский остров среди огромного моря врагов всех мастей, всех наций.
Он — всегда на страже.
А за стеной, в комнатке, — балконом в бездну китайских лабиринтов уличек и улиц — происходит Конспиративное Заседание.
— Бомба… — раздумчиво говорит Раев — как бы не вышло из за нее какой заварухи…
Снизу, за балконом, китайской дудочкой — свист.
Студент — на балкон…
— Кто? — Раев спрашивает.
— Андрюшка Попов… — И веревочную лестницу — быстро вниз.
…Кудрявая белая голова, веселые глаза, широко улыбающееся лицо… и Попов, упруго, без шума, на мускулах, через перила балкона легко перебросил свое тело — в матросском бушлате и клеше.
— Игорь, вот на тебе, с губы!.. — И он передал ему папиросу, а сам прошел в комнату.
— Ты знаешь про бомбу? — встречает вопросом Раев.
— Знаю, и кто бросил — знаю.
— Ну?!
— Индивидуальный террор, — понял?.. Один железнодорожник, Журавский… Он уже пойман…
Вошел Игорь. С раскрученным мундштуком папиросы. Там и была записка. Услышав Попова:
— Ну, — произнес. — Теперь готовиться к налету, пожалуй, нечего…
— Напротив… — И Попов шопотом добавил: — с первой речки ребята сообщили…
Опять сигнал за балконом, внизу.
И таким же манером поднялась Ольга-большая.
Убрана лестница.
Все в комнатке шопотом…
А Игорь Сибирцев слушает, а сам достал лимонную кислоту да кисточкой по записке… И, одна за другой. Цифры по проведенным полоскам строятся рядами…
Читает шифр — и тоже шопотом:
— Надо устроить побег с гауптвахты, — сообщают, что удобно в час дня, когда происходит смена караула чешского японским.
— Немедленно, пока не поздно… — шопотом Ольга. И Попов также твердо головой.
Решают быстро:
— В субботу, в час.
Дальше… — а когда Ольга сообщает — Игорь и Андрей улыбаются хитро и переглядываются.
Также быстро все решают: послать двух Зой, маленькую и большую — выследить.
А ночью опять собраться на Гайдамаковской…
Только хотели кончить, разойтись — сигнал из большей комнаты: свист Коваля…
Все насторожились.
И…
…Коваль еще свистит…
Входят быстро, с револьверами в руках, два контр-разведчика, расталкивают рабочих и прямо к Ковалю:
— Ты что свистишь?! — и револьверами на него.
— Зуб с дырочкой выломал… — Видишь, пробую!.. Сдавленный смех в комнате.
— Я тебе попробую!.. — и один контр-разведчик рукоятью револьвера на него. — Видал?
Тому хоть бы что:
— Видал…
5. Мать Огарческая
Ночь.
По под'ему Гайдамаковской улицы метет пылью с бухты — ветром свистит, визжит по окнам, хлопает по ставням, завывая в трубе.
…тук-тук-тук-тук… ииу-ииууу…
— Маша! — с кухни голос — отвори, наши стучат…
— Да это ветер, Прокопьевна…
…тук-тук-тук-тук…
— Слышишь, опять четыре раза… свои это, отвори!
…Ешьте, товарищи! Ешьте…
Целая ватага ребят за столом, здоровых, краснощеких, веселых…
Смеются:
— Ах, Любовь Прокопьевна, да разве нас нужно еще просить?! — скулы как жернова, — работают — только хруст стоит за столом, да сочное прихлебывание из большой миски — общая она на всех…
И Любовь Прокопьевна на них смотрит — стоит над ними — довольная, что ее ребята едят хорошо…
Любит она их до страсти, как и боится за них еще больше: с'едят белые ее соколиков, неровен час — поймают…
А ребята и в ус не дуют — только за ушами пищит, вот как уплетают!..
Они все знают хорошо, как она их любит и заботится о них. Платят они ей тем же, и зовут в шутку:
— Мать ты наша, Огарческая…
— Любовь, ты, свет, да наша Прокопьевна!..
Она отмахивается и серьезное лицо делает — будто сердится. Только глаза выдают — хорошие, добрые, простые, так и смеются, сияют материнской любовью…
Три головы вместе уткнулись — тихо разговаривают.
— …Да, ну…
— Я тебе говорю, — правда!.. Дядя Володя до того изнервничался, что все равно сидеть не в состоянии. А потом — эти смены караулов, удобно…
— …Сделаем… Только приготовьте место… Паспорта Игорь имеет…
… А что остальные? Ты видела их всех.
— В прошлую передачу видела. — Говорила…
— Ну?..
Голос маленькой Ольги падает до шопота болью:
— Не хочет, по-прежнему…
— Раев прав…
— Ну да, Андрей, а что делает…
Вот… И еще тише разговор.
Совсем не слышно.
А за дверями, рядом, слышно, как Коваль рассказывает про свое сегодняшнее председательство в ЦЕБЕ и разговор с контр-разведчиками.
По временам оттуда долетает смех.
…Зеленый огонь, — значит путь свободен, — входят в полумрак комнаты двое.
— Ольга! Идите сюда! — им навстречу с кровати, где примостились трое, — голос маленькой Ольги.
— Вот, ребята, это Александра Николаевна, про которую я тебе рассказывала, Ольга.
И они подсаживаются на кровать дружно, тесно.
— …Там я ее с Игорем свела, а здесь, Андрей, ты с ней договорись, а потом с Раевым уже устроите сами… я же с Ефимом, на днях, должна уехать в Харбин…
И опять общий разговор… тихо, полушепотом.
Ольга улыбается, рассказывает…
…А она поедет с Танечкой.
— Еще бы, куда угодно!., ты видишь какая она… Да вот, мы сейчас ее позовем и расскажем ей все, увидишь. И Ольга в соседнюю комнату приоткрыла дверь:
— Любовь Прокопьевна!
— А, что?
— Сюда! к нам, на минуточку…
— Сейчас, Ольга Семеновна! Иду!
Вошла, подсела к ним близко, и тоже шопотом… Так увлеклись, что не слыхали, как кто то тихо стукнул по раме окна. Еще раз, — сильнее…
Тогда все насторожились.
Попов бесшумно в соседнюю комнату — предупредить. А Любовь Прокопьевна к окну:
— Кто там?
… — Ну, что, дочка, из деревни пишут?.. — смотрит по простому. Пожилая женщина; из-под шарфа выбились белые пряди волос.
А возле, на лавочке — дочка: молодая, беленькая, с веселыми светлыми глазами — читает газету, смеется…
— Да пишут, что Москву взяли уже…
— А который-то раз? — и седая женщина качает головой, — грехи!..
— И, да уж и не знаю который… — дочка весело, а сама острыми глазами по вагону.
Мало пассажиров.
Стучит и гремит расхлябанный, старый жесткий вагон. Давно уже рассвело, а темно в вагоне. Весь Амурский залив в тумане. Мутными клочьями врывается в дверь, соленою слизью оседает по стеклам, стенкам, скамьям…
… — Читать, мамаша, еще? — остроглазая белая, хитренько так, на старушку.
— Не стоит, дочка…
Подумала, покачала головой.
— Нэма в свити правды, колы брехливый свит настал…
