Утро — еще не день - Райнов Богомил Николаев (бесплатные версии книг TXT) 📗
— Да, — бормочу я, поворачиваясь спиной к окну. — И все, что вы собираетесь сейчас сказать мне, вы также уже говорили: снов что-то перепуталось, отъезд отменяется, но не будем терять надежды, есть еще один вариант.
— Ничего не перепуталось, — крутит головой американец. — И никаких новых вариантов нам уже не нужно.
— Имеете в виду, что операция завершена?
— Именно это я и хотел вам сказать.
— Следовательно, я свободен!
— Конечно, свободен, друг.
И, перехватив мой недоверчивый взгляд, добавил:
— Вы можете в любой момент, не боясь, что я окликну «стойте» или выстрелю вам в спину.
Конечно, я никуда не ухожу — жду, что будет дальше.
— И все же, если вы спросите меня, я вам не советую торопиться. Сейчас вокруг уже полно военной полиции. А я не имею власти над военной полицией. Вы же знаете, что я не военный человек.
— Следовательно, дарите мне свободу, когда я уже не могу воспользоваться ею.
— Я говорил, Майкл: вам страшно не везет!
8
Сонную послеобеденную тишину разрывают выстрелы. Несколько пуль пролетают у меня над головой с едва слышным свистом. С веток кустарника, где я припал к земле, сыплются засохшие листья.
Не надо было убегать из виллы, думаю я, лежа в кустарнике и прислушиваясь. К сожалению, как это часто бывает, полезные мысли приходят с опозданием. Трудно представить себе более неудобное положение: они расположились на вершине холма, а мы внизу, под ненадежным прикрытием редкого кустарника. Они методически простреливают кустарник из автоматов. Когда именно нас продырявят — это лишь вопрос времени.
— Надо перебежками подняться наверх и швырнуть в их логово пару гранат, — обращается ко мне человек, что лежит рядом.
Он уже ранен, следовательно, вполне понятно, что перебегать придется мне.
Между кустарником, где мы затаились, и вершиной холма, откуда стреляют они, пролегает голый скалистый склон, пустынный и страшный, пепельно-серый под жарким летним небом. Надо пробежать этим зловещим склоном, над которым свистят пули, и остаться живым. Надо преодолеть эту территорию смерти и упасть. А если упадешь… Ох, все равно придется клгда-нибудь упасть. Главное, прежде чем упасть, взобраться наверх и швырнуть в них гранату.
Перестаю вслушиваться в жужжание пуль и пробую подняться, да ноги отяжелели, стали словно свинцовые, и я понимаю, что это свинец страха. Надо преодолеть этот страх — и вперед!. Потому что, если хоть на секунду задержишься, впереди уже ничего не будет, все полетит ко всем чертям.
Страшным напряжением воли заставляю себя подняться и… просыпаюсь.
Мои давние страхи. Еще с тех пор, когда мы преследовали вражеские банды в приграничных кручах. Мой давний кошмар. Настолько давний, что я уже почти забыл о нем.
Тот кошмар, что преследует меня после событий в Копенгагене, совсем иной. В нем нет ни выстрелов, ни зловещей крутизны, есть лишь голая комната, что тонет в полутьме. «Вы свободны, Майкл, — с ледяной улыбкой кивает американец, — я не смею вас задерживать, идите». Исчезай быстрее, говорю себе, пока ему не пришло на ум что-то иное, и, пробормотав что-то наподобие «бывай», направляюсь к выходу. В вот выхода нет. Дверь исчезла бесследно, а с нею и окно. Я хорошо помню, что было два окна, а теперь нет ни одного. Осматриваюсь в полутемной комнате и встречаю взгляд Сеймура. Довольно красноречивый взгляд, в котором застыла мрачная улыбка. Чувствую, как меня охватывает не страх, а ледяной ужас полной безвыходности. Такой безвыходности, что мне не остается ничего другого, как проснуться.
Время, когда мы с врагом перестреливались в кустарниках и лесах, ужа давно миновало. Пришлось привыкать не перестреливаться, а пожимать руку противнику, шутить, заключать торговые соглашения, приглашать на ужин и разговаривать о погоде. Если прикинуть, то, наверное, выйдет, что я провел больше времени среди врагов, чем среди своих.
Темные ветви деревьев за окном таинственно покачиваются. Движение темно-фиолетовых туч словно подсказывает мне направление. Чего ты ждешь? Прыжок в окно — и ты на свободе! До шоссе, видимо, не больше километра. А машины там идут круглосуточно. Как-нибудь доберешься до Штутгарта, до Саарбрюккена или еще куда-нибудь — лишь бы подальше от этой дыры.
А что Сеймур? Он спит. Спит или не спит, он за тебя не даст и медного гроша.
Отхожу от окна и снова растягиваюсь на диване. Выпрыгнуть в темноту — нет ничего проще. А потом? Прыжок во мрак, прыжок вслепую, и в такое время! Зачем прыгать в лапы противника?
С такими мыслями я уснул, и сон приснился уже спокойный.
На следующее утро я выхожу в кухню сполоснуть лицо и вижу там Сеймура, который возится около электрической плитки.
— Не работала, — говорит он. — Но теперь все хорошо.
— Никогда не думал, что вы можете варить кофе и даже чинить электрические плитки, — замечаю я, когда мы сидим перед фаянсовыми чашками с темной горячей жидкостью.
— Я могу делать миллион дел. Кажется, я уже говорил вам, что в молодости прошел все этапы нищеты.
— И очень радуетесь, что вырвались из нее.
— Человек никогда не может вырваться из нищеты, Майкл. Он может только заменить одну нищету на другую, — качает головой американец.
Он вынимает изо рта сигарету, отпивает из чашки и констатирует:
— Эта бурда сохранила из всех своих натуральных качеств только горечь. Но и это лучше, чем совсем ничего.
— Вы уверены, что тут ничего не найдется съестного?
— Я все обшарил. Два ящика виски, только что распакованный кофе да еще вода в кране — это все наши пищевые продукты.
— Надеюсь все-таки, что Мод возвратится раньше, чем мы вспухнем с голода, — говорю я.
— Надейтесь, — подбадривает меня Сеймур. — Это способствует кровообращению.
— Но вы не убедите меня, что сидеть тут без какой-либо связи с окружающим миром…
— Конечно, нет. В нашей работе связь всегда необходима. Но что сделаешь, если тебе не отвечают…
Я намереваюсь спросить что-то еще, когда с поляны перед виллой доносится шум мотора.
— Если кто-то попытается войти, вам придется исчезнуть, конечно, через окно, — быстро бросает Сеймур, поднимаясь и направляясь к двери.
Иду вслед за ним и припадаю глазами к щели между створками дверей первой комнаты. На поляне остановился военный «джип» с четырьмя американцами в униформе и в белых касках. Военная полиция. Двое из них направляются сюда, небрежно держа в руках автоматы. Сеймур выходит навстречу гостям. Обмен репликами, которых мне не слышно. Предъявление документов, которых я не могу увидеть. Документ, кажется, вызывает уважение к Сеймуру, ибо суровые полицейские становятся приветливей. Еще несколько реплик, потом гости возвращаются в «джип».
— Разыскивают какого-то бельгийца, — объясняет мне американец, когда шум мотора затих вдали.
— Искали меня, а нашли вас, — уточняю я, в свою очередь. — Не очень волнуетесь, что вас застукали?
— Почему вы считаете, что меня застукали? — сводит брови Сеймур. — Неужели только вы можете иметь два паспорта?
Он умолкает. Потом говорит:
— Следовательно, разыскивают вас. Этого надо было ожидать. Интересно только, кто поднял тревогу — Райен или Томас?
— Райен не заинтересован в этом после того, как он забрал деньги.
— Банкноты были фальшивые, все до единого, Майкл. Служебный реквизит — и не больше. Неужели вы допускали, что я отдам какому-то мошеннику настоящие доллары! У Райена есть все основания выдать вас, потому что вас ему рекомендовал Томас. Томас тоже может это сделать после того, как вы заключили соглашение с Райеном.
Он задумчиво втыкает в уголок рта сигарету и щелкает зажигалкой.
— Как у нас с сигаретами? — спрашиваю я, тоже закуривая.
— Этого больше, чем нужно. Так же, как и виски. А что, если выпить по стакану шотландского?
— Я согласен на все, лишь бы притупить адскую боль в желудке.
— Да, Райен или Томас — вот в чем проблема, — вслух размышляет Сеймур.
