Твердый сплав (Повесть) - Воеводин Евгений Всеволодович (читать книги онлайн бесплатно серию книг txt) 📗
— В убийстве? — подсказал Фролов. — Да, я этого не хочу скрывать. Я уверен, что ваш знакомый сбил на шоссе женщину. И рядом с ним в машине сидели вы. Это так.
Васильева молчала. Фролов наклонился к ней.
— Не упрямьтесь. Вы и так виноваты в том, что пытались скрыть преступление. Не стоит усугублять свою вину.
Васильева вздрогнула, отняв от лица руки:
— Скажите, разве та женщина умерла?
— Да, она умерла… Но ее можно было спасти, если бы вы отвезли ее в больницу.
— Как это ужасно! А он… он обманул меня! Борис на другой день сказал, что узнавал, справлялся. Женщина, сказал он, жива, у нее перелом руки. Он просил никому не говорить…
И, постепенно приходя в себя, Васильева рассказала все. Как гнал Похвиснев машину по обледеневшему шоссе, как из-за поворота показалась женщина и он не мог свернуть в сторону, как они потом петляли, заметая следы. Она очень испугалась тогда за Бориса.
Рядом с Фроловым и Пылаевым теперь сидела словно другая женщина — поникшая, съежившаяся, подавленная. Пылаев нарушил тягостное молчание:
— Никто, кроме вас, не знал об убийстве?
Васильева покачала головой. По ее щеке медленно скатилась слеза. Смотрела она в какую-то одну точку и, казалось, едва расслышала вопрос. Пылаев снова спросил ее о том же.
— Нет, я никому не рассказывала. Только вам.
— Жанна Петровна, а сам Похвиснев — он тоже никому не мог рассказать?
— Нет, не мог. Мне так кажется. Он все время напоминал мне, чтобы я молчала. Борис страшно боялся, что кто-нибудь узнает…
— Значит, вы утверждаете, что никогда никому не говорили о преступлении Похвиснева? Вспомните, пожалуйста. Может, случайно, а?
Васильева будто поняла, наконец, о чем ее спрашивают:
— Говорила ли? Да, говорила. Мужу актрисы Татариновой.
— Когда это произошло?
— Я уже точно не помню… Хотя, подождите, сейчас… Да, это было в день премьеры. Они, Лева и Борис, прошли к нам за кулисы… Знаете, это меня поразило. Лева, возвращаясь в зал, вдруг вошел в мою уборную и стал выпытывать, что натворил Борис. Я не хотела говорить, я опаздывала, но он не отпустил меня, пока я не сказала, что мы сшибли машиной женщину.
— А потом что?
— Вот и все. Я сказала, и он ушел.
Фролов поднялся и потянулся к пепельнице, чтобы бросить окурок. Пылаев тоже встал.
— Спасибо, товарищ Васильева… Нам пора, — обратился он уже к Фролову.
Капитан кивнул.
— Попрошу вас познакомиться с этой бумагой, — сухо сказал он Васильевой. — Подписка о невыезде. Прочтите и распишитесь. Нам придется еще встретиться. Понимаю, как вам трудно, но…
Фролов попробовал улыбнуться на прощанье, но улыбка вышла кривой, невеселой.
Раненое плечо было туго забинтовано, и Шилков часто сгибал и разгибал пальцы, чтобы рука не занемела. Когда он пробовал повернуться на бок, в плече остро кололо и на лбу выступала испарина.
Но больше всего Шилков страдал от безделья. Лежал он в отдельной палате — поместили его сюда сразу, как привезли, еще в беспамятстве, и так и не перевели в общую. Разговаривать было не с кем. Лечащий врач оказался человеком замкнутым и, даже ощупывая плечо, не спрашивал, как обычно: «больно? не больно?» Сестра, правда, была хохотушкой, но норовила поскорее убежать к соседям, видимо, там кто-то из больных интересовал ее больше.
Читать Шилкову не разрешали. Писать — тоже. Он только продиктовал коротенькую записку хозяйке квартиры, сообщил, что уехал в командировку и скоро приедет. Единственное, что оставалось, — это слушать радио.
И Шилков часами слушал музыку, лекции, литературные передачи, даже уроки гимнастики.
Он как раз слушал радио, когда за матовой стеклянной дверью раздался знакомый голос:
— Здесь, да?
Пылаев был в белом халате и оттого показался Шилкову ниже ростом. В руке подполковник держал «авоську» с какими-то пакетиками, и вид у него был смешной. Шилков улыбнулся, подумав, что Пылаев вовсе не был похож сейчас на подполковника и что, конечно, снабдила его этой «авоськой» Нина Георгиевна. Шилков хотел приподняться, но Пылаев испуганно зашептал:
— Ты лежи, я найду, где присесть.
Он пододвинул к кровати стул и сел, натягивая на колени халат. Сестра сложила пакетики в тумбочку и вышла.
— Ну, как ты здесь? Не обижают?
— Не-ет. Скучаю, правда.
— Брось ты мне эти жалобы. За свое здоровье ты знаешь как сейчас отвечаешь? То-то… Кормят ничего? Я даже не знаю, чего мои прислали тут…
Шилков лукаво усмехнулся: знаю я тебя, Сергей Андреевич. Небось, сам смотрел, что женщины заворачивают, советы давал да напоследок в магазин бегал. Не обманешь! Но уличать подполковника Шилков не стал.
— Это все ерунда, Сергей Андреевич. Лучше вы объясните, что со мной тогда сталось. Я ведь словно в яму какую провалился.
— Ты о чем это? Вот выздоровеешь — тогда скажу. — Но, оглянувшись на дверь, он все-таки добавил: — Обыкновенное дело. Кожаная перчатка, к пальцам выведены обнаженные провода. В кармане батарея и катушка-усилитель. Коснулся он твоей щеки — ну, тебя и ударил сильный разряд. Немудрено сознание потерять. А в плечо простым ножом стукнул… Знаешь ли, кто это был?
— Разглядеть-то мне не удалось. Но…
— В том-то и дело, что «но»… — Пылаев говорил уже почти шепотом: — Похвиснев, фотолаборант.
— Похвиснев? — Шилков удивленно открыл рот. — Но…
— Что «но»? Я с этим «но» уже второй день бегаю, — вдруг передразнил его Пылаев. Он, забывшись, достал портсигар, размял папиросу, потом, опомнившись, сунул ее обратно. — Ясно, что он не по своей инициативе пошел на такое дело.
Пылаев говорил так, словно они находились сейчас в служебном кабинете и Шилков был здоров.
— Но Похвиснев с кем-то виделся? Ну так, значит, надо…
— Надо-то надо, да как? Похвиснев не знает, с кем, и где, и когда он должен был встретиться. Впрочем, он, может быть, еще далеко не все сказал. Но… ты знаешь, у меня мыслишка одна есть. А что — если тут замешан…
— Савченко? — выпалил Шилков.
— Да, он…
И Пылаев коротко рассказал о беседе с Васильевой. Когда он кончил, оба помолчали раздумывая.
— К Савченко ведет еще один след, — сказал Пылаев. — Кто мог достать слепок с ключа? Только тот, кто вхож к Трояновскому. Перебрал я примерно всех — и снова столкнулся с Савченко…
Дверь в палату открылась, и Пылаев замолчал. Сестра подала Шилкову конверт и укоризненно взглянула на подполковника:
— До чего же несознательный народ. Стоит мне задержаться, как вы готовы здесь весь день просидеть. Время посещения вышло!
— Да, да, верно. — Пылаев встал.
— Ведь, наверное, сами хотите, чтобы ваш друг скорее поправился, а сидите…
— Ничего, это тоже помогает — когда товарищ приходит. Да и вы, кажется, сейчас ему замечательное лекарство принесли! — Пылаев подмигнул Шилкову: — От нее? — и перевел глаза на конверт.
Шилков покраснел.
— Читай, читай. А я пойду. И в самом деле — засиделся.
— Сергей Андреевич, когда же еще?
— Заскочу как-нибудь. Ты свое дело делай — поправляйся. Нам еще с тобой придется поработать.
По дороге на службу Пылаев всячески «честил» себя: вот, угораздило его столько наговорить Шилкову, парень теперь будет тоже беспокоиться. Чего доброго, рана нескоро заживет, ведь недаром говорят, что главное — нервная система. Эх, начальник, не сумел сдержать себя! Зачем-то о Савченко сказал…
На «оперативке» у генерала Черкашина было решено разрешить Трояновскому приступить к выплавке твердого сплава в заводских условиях, чекистам начать интенсивные поиски вербовщика, за Савченко установить наблюдение. Вернувшись к себе, Пылаев вызвал на допрос Похвиснева, обвинявшегося теперь еще и в убийстве.
15
Для инженера Савченко эти последние дни были полны тревоги. Он старался быть прежним: приветливым, деловым и скромным на работе и, что плохо удавалось, — ласковым и внимательным дома, потому что его вторая жизнь была как никогда деятельной и беспокойной.
