Марафонец - Голдман Уильям (читать книги полностью без сокращений бесплатно txt) 📗
– Он неожиданно появился в двери, прислонился к косяку, произнес мое имя, потом громче и упал. Я подхватил его и не отпускал, пока он не умер.
– Я думаю, тот, кто убил Сциллу, не пошел бы на такой риск, если бы где-то не назревали какие-то события. Вероятно, они подозревали, что Сцилла что-то знал. А раз он жил здесь, когда бывал в Нью-Йорке, раз он умер здесь, они посчитают, что ты тоже что-то знаешь. Если бы я убил Сциллу, я бы непременно задал тебе несколько вопросов.
– Но я ничего не знаю! Я и понятия не имел о его работе, ни о чем!
– О твоем незнании они не догадываются. А теперь слушай, Том.
– Да, сэр.
– Сейчас я скажу тебе кое-что, и скажу по двум причинам. Во-первых, это вполне вероятно, а во-вторых, я хочу, чтобы ты наложил в штаны от страха и сделал так, как я тебе скажу.
– Послушайте, мистер Джанеуэй, я все равно буду делать по-своему, я упрямый.
Джанеуэй начал собирать пожитки Дока.
– Отлично, я только хотел сказать тебе, что, по моему мнению, случится с тобой в ближайшем будущем.
– Я не хочу знать, что со мной будет в ближайшем будущем, – сказал Бэйб, но, помолчав, спросил: – Так что же, по вашему мнению, случится со мной?
– Я думаю, они поймают тебя, сначала будут пытать, потом убьют...
20
Джанеуэй закончил сборы в полной тишине.
– Ты еще слушаешь?
Бэйб кивнул.
– Это только предположение, но со временем начинаешь чувствовать, как работает чья-то мысль. В нашем деле, когда нанесен вред кому-нибудь из наших близких родственников, мы автоматически предполагаем, что это не случайность. Дэйв рассказал мне про нападение на вас в парке и что прибыл уговорить тебя ехать в столицу на время. – Джанеуэй принялся застегивать сумку. – Он еще что-то здесь оставлял, так, на случай?
– Не пытайтесь перехитрить меня: вы уже спрашивали об этом, и я ответил – нет.
– Да, все-таки ты достойный брат своего брата.
Бэйб подошел с Джанеуэем к двери.
– Я живу в «Карлайле». Мы, нефтяники, живем на широкую ногу. Заходи, если захочешь, мой телефон семьсот сорок четыре шестнадцать ноль-ноль, комната две тысячи один. – Джанеуэй взялся за ручку двери. – Теперь слушай: до утра нашего наблюдения за тобой не будет, потому что сейчас работает полиция, я не доверяю даже лучшему из них. Так что запрись и просиди всю ночь здесь, идет?
– Господи, наблюдение?
– Сиди и не выходи наружу, пока я не проверю личный состав.
– И что потом? Мне всю жизнь придется терпеть таскающегося по пятам сыщика-болвана?
– Для тебя в виде особой привилегии выберем только интеллектуалов и длинноволосых. Мы проработали с Дэйвом вместе много лет, были очень близки, поверь, когда мы встретимся в аду, мне будет в чем отчитываться, и я не хочу, чтобы он пилил меня еще и за то, что я плохо смотрел за тобой. В общем, сиди смирно.
– Если вы так заботитесь о моей безопасности, тогда почему оставляете одного?
Джанеуэй поставил сумку на пол.
– Я полагаю, что это очевидно. Как еще мы найдем убийц, если они сами не придут за тобой? Ты думаешь, мы имеем дело с недоумками? Ты думаешь, они ворвутся сюда и скажут: «Ах черт, он переехал», – а тут мы выпрыгнем из чулана и скажем: «Руки вверх, ребята!»? Если тебя здесь не будет, они это узнают и не придут. Если ты будешь здесь, все равно они могут не прийти. Слишком рискованно, они понимают, что мы тоже не сидим без дела, они догадаются о наблюдении. Но если у них будет безнадежное положение, а я на это рассчитываю, они придут.
– Другими словами, вы хотите охранять меня, но еще и использовать как приманку?
В первый раз за все время Джанеуэй показался усталым.
– Я хочу поймать убийц. Других намерений у меня нет. Может, ты что придумаешь? Если ты хочешь пойти со мной в «Карлайль», ради Бога, пошли. Я сниму тебе номер, я отвезу тебя в Вашингтон, мы спрячем тебя, пока все не успокоится. Все, что захочешь, будет сделано, только скажи.
Бэйб не размышлял ни минуты.
– Я не испугался, мистер Джанеуэй, клянусь. Теперь, когда я все знаю, я думаю – это здорово. Понимаете, историкам не часто выпадают приключения, профессия у меня малоподвижная, вы понимаете? Сиднем торчишь целый день, читаешь, читаешь, читаешь. Да я и не собирался никуда идти до обеда. То, о чем вы меня просите, нетрудно сделать.
Джанеуэй пристально смотрел на Бэйба, пытаясь определить, говорит ли он правду. Бэйб же подумал о себе: храбрился бы я, если бы не умел стрелять и у меня не было бы заряженного пистолета в ящике письменного стола. Хоть бы Джанеуэй оказался прав, тогда можно быстро отомстить убийцам. Вот придут они, и он их пристрелит. Бэйб потрогал рукой кровь Дока, запекшуюся на его рубашке.
– Ладно, – сказал Джанеуэй. – Я ухожу, ты остаешься. Как ты найдешь меня?
– "Карлайль", семьсот сорок четыре шестнадцать ноль-ноль, две тысячи один.
Джанеуэй искренне удивился.
– Я достойный брат своего брата, – похвастался Бэйб.
– Запри за мной дверь, – приказал Джанеуэй. Он взял сумку и ушел.
Бэйб запер за ним дверь.
Теперь все ушли.
И Док ушел.
Время траура.
Бэйб вернулся к своему креслу и сел. Теперь никто не вмешается, не будет лезть в душу. Он сидел один, единственный, кто остался от союза Г. В. и Ребекки Леви.
Он действительно был теперь один. Какое это мертвящее слово «один». Не было старого семейного очага, куда можно было бы вернуться. Теперь страшненькая комната студента стала таким очагом, и одно это было уже поводом для отчаяния и траура. Старая конура, чулан с грязной раковиной, ржавой водой, крохотной ванной без окна и почти незаметным, затерявшимся в углу окном с потрескавшейся рамой, через которое и воздуха-то толком не поступало, ни ветерка...
Бог ты мой! Окно... Проклятое окно! Оно ведь не заперто, а рядом пожарная лестница. Убийцы Дока проберутся к нему по пожарной лестнице, спрячутся в темноте, достанут свои винтовки с глушителями и ворвутся, будут его пытать, убьют и уйдут.
Бэйб метнулся к окну: конечно, закрыто.
Придурок, сказал он себе. Треплешь себе нервы по пустякам вместо того, чтобы предаваться скорби.
Бэйб вернулся к своему креслу и сел. Попробовал предаться скорби. Не вышло.
– Док, – сказал он вслух, – придется тебе подождать до следующего раза.
За всю сознательную жизнь у Бэйба не было ни одного приключения, и радостное волнение охватило его.
Т. Бэйбингтон Леви был в опасности!!!
Фантастика!
Пусть теперь шпана попробует назвать меня Гусем, пусть кто угодно попробует. Возьму-ка я пистолет, суну его в карман, так, чтобы видно было, и пройдусь мимо крыльца со шпаной, пускай посмотрят на пушку, может, наложат в штаны. Главарь их, возможно, и наберется смелости спросить шепотом: «О, сэр, это что?.. Ну, вы понимаете?» А я, Леви, повернусь и отвечу: «Не знаю, зайдем за угол, посмотрим?» Нет, надо придумать ответ получше. Чтобы отбрить так отбрить. Ну-ка, ну-ка...
Можешь не мучиться, сказал он себе, Джанеуэй велел не высовываться до обеда.
А, пошел он. Я уже не мальчик.
– Я уже не мальчик, – произнес Леви вслух.
Он историк, а у историков есть право выбора, если только они не марксисты: с ними Леви было не по пути. Он свободен, он мог уйти и прийти, когда ему вздумается, как он и делал все время, что живет в этой дыре.
Разве он не прожил здесь целое лето без единого несчастного случая, не считая парка, – здесь, на 95-й Западной улице Нью-Йорка? А если ты пережил лето на 95-й, и если ты в августе без кондиционера, тебе не нужны никакие оперативники с их представлениями о безопасности.
Бэйб сидел совершенно спокойный, пока не услышал, как кто-то взламывает окно.
Он не ударился в панику, не завопил и не бросился бежать. Подскочил к столу, рванул на себя нижний ящик – и вот пистолет у него в руке. Он взвел курок и пошел к окну.
Естественно, там никого не было.
Просто что-то скрипнуло, как это всегда бывает в старых домах, а остальное дорисовало его воображение. Бэйб стоял неподвижно с пистолетом в руке и не чувствовал ни гордости, ни стыда.
