Нелегалы 1. Операция «Enormous» - Чиков Владимир (библиотека электронных книг .TXT) 📗
Уверовав во всесильность сотрудников резидентуры Квасникова, Центр не учел одного обстоятельства: Оппенгеймер и назначенный к тому времени руководителем отдела технической разработки атомной бомбы Ферми находились уже в Лос-Аламосе и оказались с первого дня под неусыпным контролем ФБР и «Джи-2». [67] Под особым надзором спецслужб США в связи со своими либеральными взглядами, дружбой с членами американской компартии и контактами в среде левой интеллигенции находился Роберт Оппенгеймер. Контрразведка следила за каждым его шагом. Особенно усердствовал в этом полковник Борис Паш. Он умышленно сгущал краски, даже «постукивал» на него в Пентагон и пытался доказать, что научный руководитель «Манхэттенского проекта» под воздействием коммунистов может допустить утечку информации, и потому требовал лишить его допуска к атомным секретам. Но ни у кого — ни у ФБР, ни у «Джи-2», ни у Пентагона — фактов усомниться в его нелояльности и непорядочности по отношению к своему народу не было. Да и сам Оппенгеймер, во-первых, как ученый, был глубоко заинтересован в приобретении мировой известности и в том, чтобы занять свое достойное место в истории атомной физики, а во-вторых, он прекрасно понимал, появись малейшее подозрение — и Пентагон может перечеркнуть его имя, репутацию и карьеру. Но если бы советская разведка и смогла бы найти к нему подходы, то работать с ним было бы весьма сложно, а практически и невозможно — суперконспирация вокруг Лос-Аламосской лаборатории была высочайшая: генерал Гровс принял такие меры безопасности, что и речи не могло быть о появлении вблизи суперсекретного объекта посторонних лиц, тем более иностранцев. Здесь боялись шпионов, особенно из нацистской Германии. Потому и были сконцентрированы здесь гигантские службы безопасности. Для въезда в район Лос-Аламоса требовалось особое разрешение ведомства Уильяма Донована. [68] Всем проживающим в «городе атомной бомбы», как работающим, так и членам их семей, выезжать с территории разрешалось раз в месяц, в последнее воскресенье. Цензуре подлежала входящая и исходящая корреспонденция. Опускать письма за пределами местожительства запрещалось. Жители Лос-Аламоса (в переписке он значился почтовым ящиком № 1663) обязаны были сообщать военной администрации и службе безопасности о всех своих знакомых и всех контактах при нахождении в отпуске, а также о тех, кто вел с ними разговоры о «Манхэттенском проекте» или пытался узнать их адрес.
Для всех Лос-Аламос словно не существовал в природе. Его обитатели могли, например, сколько угодно нарушать правила движения на дорогах Америки, поскольку извещения о штрафах оперативно уничтожались секретной службой. В водительских правах проставлялся только номер и имя владельца машины. Делалось все это во имя того, чтобы никто не мог узнать, что то или иное лицо как-то связано с атомным центром, расположенным на краю пустыни в далеком штате Нью-Мексико. Вновь прибывавшие ученые и инженерно-технические работники за неимением жилья в Лос-Аламосе селились временно в ближайшем городке Санта-Фе, где им строго запрещалось обращаться друг к другу по званиям и научным степеням. Вызвано это было только одним: опасениями, что местные горожане обратят внимание на то, как много появилось в их маленьком городке ученой публики, и, не дай Бог, они заподозрят что-то неладное, начнут любопытствовать у пришлых людей, зачем они здесь и куда их ежедневно отвозят на автобусах на целый день. Что-либо узнать о «пришельцах» по документам тоже было невозможно: их подлинные имена и фамилии заменялись псевдонимами или они просто значились под каким-то номером.
Даже сенатору Гарри Трумэну было дано понять, что есть вещи (имеется в виду «Манхэттенский проект»), о которых дозволено знать предельно узкому кругу допущенных лиц. Впоследствии став вице-президентом Америки, Трумэн даже не знал и не догадывался, что на «Манхэттенский проект» тратились сотни миллионов долларов.
Стратегия в области обеспечения безопасности, по признанию генерала Лесли Гровса, сводилась к трем основным задачам: «…предотвратить попадание в руки к немцам сведений о секретной программе; сделать все возможное для того, чтобы применение бомбы было полностью неожиданным для противника, и, насколько это возможно, сохранить в тайне от русских открытия и детали наших проектов и заводов…»
Стремление сохранить исследования по урановой проблеме в глубокой тайне не только от Германии, Италии и Японии, но и от своих союзников побудило американцев воздвигнуть вокруг Лос-Аламоса такую стену секретности, что ни одна разведка мира, казалось, не смогла бы проникнуть через нее. Но одна все-таки прошла!
Об этом свидетельствовала шифротелеграмма, направленная из Нью-Йорка:
Совершенно секретно.
Москва. Центр. Лично т. Виктору На № 834/23 от 14.05.43 г.
Информация по Карфагену [69] оберегается, как самая важная государственная тайна Монблана. [70]
Разработанная система обеспечения секретности вокруг Карфагена сводится к следующим основным задачам:
— предотвращению утечки любых сведений о Горгоне; [71]
— сделать все возможное, чтобы применение Горгоны было для всех государств неожиданным;
— сохранить в тайне от Аттики [72] научные открытия и строительство заводов по получению взрывчатых материалов для Горгоны;
— ограничить информацию каждого сотрудника Парфенона [73] кругом его непосредственных обязанностей: он должен знать только то, что относится к его работе, и ничего сверх этого. Каждый получает строго необходимые для его работы сведения, и ничего больше. Никто из персонала не должен знать, что все вместе они работают над изготовлением Горгоны;
— все отделы работают автономно, не зная, что делают другие.
В составе Парфенона особое место занимает служба безопасности. Она возглавляется полковником Борисом Пашем — сыном митрополита Русской православной церкви. Плотно насыщен агентами Спрута [74] Карфаген и Везувий, [75] где проживают ученые и специалисты. За наиболее известными из них ведется слежка. Они не имеют права покидать своих квартир после 10 вечера. В служебных помещениях установлены замаскированные микрофоны. Телефонные переговоры постоянно прослушиваются. Под особым контролем находятся ученые неамериканского происхождения, которые могут, по мнению Спрута, поддаться соблазну раскрыть тайну Парфенона своим правительствам.
Несмотря на ужесточенный режим секретности, «наши люди» уже есть и в Карфагене, и в Парфеноне, и мы продолжаем предпринимать необходимые меры по возможному физическому проникновению именно в Карфаген. Что касается охоты [76] на названных вами «Ф» [77] и «О», [78] то это невозможно: они имеют личных телохранителей и находятся под постоянным и пристальным наблюдением гонщиков. [79] Возможности же нашей небольшой секции [80] ограничены.
Несколько позже в письме на имя П. М. Фитина Квасников пояснил, что каждый шаг Роберта Оппенгеймера известен военному контрразведчику полковнику Б. Пашу. Неприязнь Паша к ученому объяснялась тем, что в молодости тот был близок к левым, водил дружбу с профессорской дочкой, коммунисткой Джейн Тэтлок, с которой он якобы тайно встречался. Это была одна из основных причин, по которой научного руководителя Лос-Аламосской лаборатории стали плотно опекать детективы «Джи-2». И потому, как отмечал Квасников, советская разведка не имела и не может иметь подходов к Роберту Оппенгеймеру.
