С открытыми картами - Шмелев Олег (лучшие книги без регистрации .txt) 📗
Борков присел к столу.
— Ну хорошо. Попробую сделать машинку. На этом мое участие в вашем предприятии кончится?
— Конечно, больше от вас ничего не требуется.
— А попробовать машинку нужно же.
— Вы получите от меня монеты и опробуете. Почему вас этот вопрос так беспокоит?
— Я не хочу иметь дело ни с какими вашими компаньонами. Это же чистая уголовщина.
— Милый Володя, поверьте, риск совсем невелик. Вы представляете себе, какого сорта люди будут покупателями самодельных монет?
— Какие-то подпольные миллионеры, наверное…
— Именно! Так неужели вы думаете, что такой покупатель вдруг захочет сдать продавца монет в милицию?
— Все равно, — сказал Борков. — Не совсем понимаю, для чего нужно людям, имеющим золото и желающим его продать, превращать это золото в монету.
— Я же вам говорю, что монета стоит дороже. И вообще штучным товаром торговать легче.
Но Кока, как всегда, говорил не всю правду.
Борков попросил денег на производственные расходы по изготовлению штампа. Кока дал ему триста рублей и еще пятьсот в качестве задатка.
Глава XVI
«МОНЕТНЫЙ ДВОР»
Изучая связи Николая Николаевича Казина, контрразведчики годом раньше вышли на одно узкое сообщество людей, которое показалось им по меньшей мере необычным.
Прежде всего поражала пестрота состава. Один из них, пятидесятилетний мужчина, семьянин, отец двух детей, имел высшее техническое образование и работал заместителем заведующего лабораторией твердых сплавов в большом институте. Второму было тридцать лет, он жил холостяком, имел на иждивении мать и работал гравером в комбинате бытового обслуживания. Третий числился инвалидом, получал на этом основании небольшую пенсию, а в далеком прошлом был известен Московскому уголовному розыску и блатному миру как высококвалифицированный фармазонщик и кукольник с непонятной, но довольно экзотической кличкой Звон-на-небе или просто Звон, что уже не так экзотично. В миру же его звали Антон Иванович Пушкарев. Выйдя в последний раз из тюрьмы перед самой войной, Пушкарев «завязал», сочтя, вероятно, что возраст уже не позволяет заниматься прежними делами, — ему сравнялось тогда сорок пять — и переквалифицировался в спекулянты. Не брезговал и краденым, но с тех пор в руки закона не попадался.
Четвертым в этом тесном содружестве был Кока, который его, собственно, и сколотил.
Собирались они всегда у Пушкарева, занимавшего двухкомнатную квартиру в районе улицы Обуха, недалеко от Курского вокзала.
Лаборант и Гравер, как именовали двух первых товарищи, занимавшиеся этой группой, приходили к Пушкареву всегда со свертками в руках. Иногда также и Кока являлся на сборище с ношей — туго набитым портфелем.
Весь шестьдесят третий год группа собиралась регулярно раз в неделю, по субботам. Лишь Кока пропустил несколько свиданий.
Что роднило столь разных во всех отношениях людей? Для чего они сходились вместе по субботам?
Сначала предположили, что компания собирается ради пульки. Просиживали они у Пушкарева часа по три-четыре — как раз столько, чтобы разыграть «разбойника». Состояла компания из четырех или — когда Кока отсутствовал — из троих: именно столько необходимо игроков для преферанса. А в приносимых свертках могла бы быть выпивка и закуска, что, как известно, преферансу не противопоказано.
Но скоро выяснилось, что друзья Коки не подвержены страсти к азартным играм.
С помощью некоторых технических средств установили, что содержимым пакетов Гравера и Лаборанта и вместительного Кокиного портфеля, когда они приходили к Пушкареву, почти всегда были металлические предметы. Возникла версия, что в дом Пушкарева проносятся части какой-то машины.
Затем стало известно, что Лаборант остается на работе и ставит какие-то опыты со сплавами, а с недавнего времени почему-то заинтересовался далекой от его основной специальности областью — гальваникой.
В мастерской у Гравера была обнаружена разбитая гипсовая форма с оттиском лицевой стороны десятирублевой золотой монеты. Ее нашли в куче мусора в углу. Видно, Гравер не очень заботился о конспирации и посчитал достаточным расколоть форму на несколько крупных кусков, растереть же ее в порошок поленился.
Три эти факта, сведенные воедино, позволяли выдвинуть правдоподобно и довольно убедительно выглядевшую версию, а именно: четверо во главе с Кокой всерьез намерены заняться изготовлением металлических денег.
Что привело каждого из членов этой корпорации к мысли организовать собственный монетный двор?
Относительно Коки вопрос был ясен. В свете всей его предыдущей деятельности это новое предприятие выглядело совершенно закономерно. Как выражаются театральные критики, тут все было в образе, Кока оставался верен себе. Сама идея выпуска золотых монет выкристаллизовалась у него уже давно, в процессе общения с подпольными дельцами, которые опасались держать нечестно нажитые деньги в Государственном банке и страстно желали обратить их в благородный металл. То один, то другой прибегал к посредничеству Коки с просьбой найти царские монеты — почему-то именно такая «расфасовка» пользовалась наибольшим доверием. Коке не всегда удавалось удовлетворить заявки, добывать настоящие царские монеты становилось все труднее. Поэтому однажды у него и явилась естественная и счастливая мысль: а нельзя ли наладить производство этих монет на дому? Перед ним открывалась обширная и почти абсолютно безопасная сфера приложения сил. Подделывать, скажем, советские деньги, находящиеся в обращении, Кока никогда ни за что и себе бы не позволил и другим бы не посоветовал. Этот путь быстро привел бы на скамью подсудимых. А фабрикация царских монет — совсем другой коленкор. Тут обе стороны — определяющая спрос и создающая предложение — одинаково преступны и обе действуют тайно, не вторгаясь грубо в область государственной финансовой жизнедеятельности. Возможность разоблачения со стороны представителей спроса практически мизерно мала. Есть, правда, возможность получить когда-нибудь по морде, но это, как считал Кока, нисколько не снижало рентабельности задуманного предприятия. Главное было — не нарываться на частнопрактикующих зубных техников, которые делают людям золотые протезы. Почему именно их следовало опасаться, станет понятно из последующего.
Итак, идея была налицо. Для ее воплощения требовались исполнители со специальными знаниями и техническим опытом. А поскольку Николай Николаевич Казин обладал идеальным нюхом на все, что было с душком и червоточиной, то ему вскоре удалось разыскать подходящих соратников.
Гравера Кока раскусил и обработал в два счета.
Путь Гравера в монетный двор был сложен. К слову сказать, молодой товарищ из опергруппы, занимавшийся расследованием этого дела, все никак не мог понять, почему сей человек стал преступником. Воспитанный на общих положениях о связи социальной среды с формированием личности, об отношении бытия к сознанию, он был поражен эволюцией Гравера. Старшие коллеги пытались ему как-то втолковать, что, кроме социальной среды, надо принимать во внимание и чисто человеческие особенности индивидуума, но объяснения их были невнятны и неубедительны. Они-то сами сознавали, что в таких ситуациях научно ничего не объяснишь, но им хотелось уберечь молодого товарища от преждевременного, хотя в конце концов и неизбежного, профессионального скептицизма.
Гравер окончил два курса Московского художественного института имени Сурикова. На третьем преподаватели ему объявили, что он совершенно не в ладах с перспективой и с рисунком и что живописца из него не получится. Вообще-то, полагалось бы сказать это еще на первом курсе, а вернее — до приема в институт. Но, как говорится, бывает в отдельных случаях…
Гравер, оскорбившись, перешел в Строгановское Высшее художественное училище.
Как раз в то время повсюду вспыхнула любовь к русской иконописи. И тогда же в России начали культивироваться отшумевшие моды Запада — подобно тому, как нам иногда присылают из разных стран ботинки таких фасонов, которые там уже никто не носит.
