Последний ворон - Томас Крэйг (читать книги полностью без сокращений TXT) 📗
Сунул голову в относительное тепло помещения – в лавке тихо. Снаружи раздавались крики базара, споры торгующихся, смех, музыка, передаваемая по радио или исполняемая обитателями окрестных домов, но остальные звуки слышались неотчетливо. Совсем близко заревел ишак, последовал удар палкой или кнутом, заставивший Хайда вздрогнуть всем телом. Ноги спокойно обнюхивал тощий черный пес.
Значит, во дворе спокойно.
Он двинулся вдоль стены, повернул за угол, прижимаясь к камням, стараясь, чтобы не было видно его силуэта. Оглянувшись назад, не смог различить в темноте собственные нечеткие следы. Из задней двери лавки сочился слабый свет, но человеческих фигур не было видно. Следя за дверью, он скользил спиной по неровным камням стены, пока не добрался до дыры. Высунул голову наружу. Проход шириной не более метра уже вблизи терялся из виду – тупик. Прислушался снова. Слабость прошла. Недолгое пребывание в темноте вернуло ощущение преимущества, от которого он успел отвыкнуть. Четверо, шестеро, сказала она. Точно не знала. Но наверняка не больше шести. Особенно если они копаются в его связях, явках, убежищах. В Кабуле не так уж много американцев, на которых можно положиться и привлечь к операции, да еще так скоро... в этом случае трое или четверо. Харрел! Рука сжала ствол, палец потянулся к предохранителю. Он уже не испытывал головокружения или дурноты.
Продолжал следить за дверью. Пес глухо ворчал и принюхивался, оставляя единственные следы на чистом снегу. В темноте виднелась тусклая желтая полоска света из задней комнаты. Прислонившись к стене, он ровно дышал. К нему вернулись выдержка, чуткая, кошачья настороженность. Снова послышались звонкие удары, и тот же ишак – а может быть, другой – запротестовал еще громче. Музыка, высокие звуки свирелей, глухой стук бубна. Болтовня и споры в десятках тесных лавок и прилавков. Плач младенца – видно, прорезываются зубы.
Полоска света потемнела, внутри появилась тень, но Хайд не слышал стука костылей. Дверь неслышно распахнулась, осветив двор, падающий снег, очертания человеческой фигуры. Было слышно, как снег шуршит по рукаву, по ложу "Калашникова"; казалось, было слышно дыхание стоявшего в дверях человека. Хайд услышал, как принюхивался, а потом беззлобно зарычал на незнакомца пес. Из дверей выглядывал человек в пальто западного покроя и в русской меховой шапке. Он ничего не видел – глаза привыкали к темноте. Но скоро придет ночное видение. Слишком поздно, чтобы ускользнуть незамеченным, подумал Хайд. Грязное небритое лицо, пожалуй, не разглядеть, но вот рукава слишком светлые.
– Есть кто-нибудь там? Погляди-ка следы, парень!
Американский говор.
Человек, привыкая к темноте, не поворачивал головы. Он наклонился, вглядываясь в рассеивающуюся темноту. Шапка съехала на лоб.
– Следов нет! – отозвался он. – Ничего такого не видать.
В Хайде все напряглось до предела – грудь, мышцы ног и рук. Указательный палец перебегал от предохранителя к спусковому крючку. Большим пальцем перевел собачку на одиночный огонь. Затаил дыхание.
Где этот паршивый пес? Он дернулся, подумав, что тот у него под ногами, но услышал только, как на свежем ветру по ногам полоскались штаны. А пес?..
Американец повернулся к обнюхивавшему его псу, потом стал снова всматриваться во двор. Глаза его быстро привыкали к темноте. Американец пристально вглядывался в темноту, сначала неуверенно, сомневаясь...
...Увидел. Хайд поднял АК-47 и выстрелил. Сильно отдало в пах. Американец согнулся, потом попятился назад. Силуэт исчез из виду. Хайд услышал, как тело, ударившись о дверь, рухнуло на ящики. Потом тишина.
Хайд видел, как пистолет упал на снег. Пес, почти не встревоженный, обнюхал его и скрылся в проходе. Стряхнув оцепенение, Хайд через дыру в стене проскользнул в узкий проулок. Следом послышались первые испуганные возгласы, яростные вопли, звуки панической суеты. Настороженная тишина в залитом жидкой грязью скользком проулке словно служила ответом на шум в доме. Он, должно быть, влез сапогами в сточную канаву, но холод приглушил вонь. Вызванное движением и стрельбой возбуждение подстегивало его, придавало уверенности.
– Здесь, пожалуй, подойдет, – сказал Диденко, замечая, что улыбка получилась натянутой и недоверчивой. – Вряд ли кому придет на ум заглянуть сюда. – Они находились в кремлевской квартире Ленина. Всего две комнаты в мрачном, довольно запущенном здании позади сводчатой галереи, соединяющей Кремлевский дворец с Оружейной палатой. Комната холодная, заброшенная, повсюду толстый слой пыли, тучами взлетающей при малейшем движении. Поблекшие ковры, потемневшие обои.
– Потакаешь своей склонности ко всему театральному, друг мой? – заметил Валенков. Диденко улыбался, глядя на стол, где лежала старая сложенная газета, рядом с ней старомодная ручка, рукопись. Он сдвинул ее, и узоры полированного дерева обозначили место, где лежала бумага. – Мы что, уже заговорщики? – шутливо добавил Валенков.
– Здесь, в этой комнате, он написал свою брошюру "Очередные задачи Советской власти"! – взвился Диденко Юрий Валенков, советский министр иностранных дел, улыбнувшись, пожал плечами, разглядывая пыльные ручки своего узкого кресла, торчащую, как нечесаные клочья седых волос, набивку.
– Так ты думаешь, что именно это у нас на руках – очередные задачи Советской власти? – спросил он.
Диденко провел руками но редеющим волосам и стал старательно протирать очки. Комната расплылась, выражения лица Валенкова не разглядеть, рукопись на столе – словно белое пятно.
– Как тебе сказать, Юрий!.. – Он надел очки. Валенков с любопытством, безмятежно поглядывал на него. – Я лишь... хотел поговорить с тобой. Да, я считаю, что у нас есть трудные задачи... или скоро будут. Теперь, когда... нет Ирины. Она была движущей силой многого из того, что мы пытаемся сделать!
– Мне кажется, он довольно хорошо держался на последнем заседании Политбюро... если учесть то, что произошло, его самочувствие... Что? Ты не согласен?
Диденко отрицательно покачал головой.
– Нет, не согласен... однако и согласен, в этом вся беда. Он хорошо справляется с горем. Взял себя в руки. Но, видишь ли, дело в том...
– Говори.
Диденко оглядел комнату и увидел себя в старом потемневшем зеркале – сутулая, довольно неуклюжая фигура, бегающие глаза. Массивная фигура Юрия, его солидность, напротив, внушали уверенность.
– Хорошо, как я уже сказал, Ирина была движущей силой, его движущей силой...
– Вряд ли это так. Он уже был секретарем на Украине до того, как они познакомились, не то что поженились! Не говоря уж о тебе. Ты был с ними... с ним... много лет. И тоже много сделал. – Валенков вздохнул, задев руками пыль на подлокотниках, закашлялся и широко улыбнулся, театрально воздев руки. Прокашлявшись, добавил: – Если ты беспокоишься о нем, то, думаю, преувеличиваешь. Уверен, он потянет.
– Нет, ты меня не понял!..
Валенков, слегка покраснев, прищурил глаза.
– Извини. Тогда просвети. – Правда, хорошее настроение тут же вернулось к нему. – И постарайся не давить на меня, Петр! Я ведь не принадлежал к "святой троице", а был лишь на подхвате.
– Извини, Юрий. Согласен с тобой на все сто процентов. Он действительно возглавлял партию на Украине. При Андропове. Тот его и продвигал. Черт возьми, он был восходящей звездой еще при Брежневе, когда мы с тобой не смели поднять головы, из кожи лезли, чтобы не отклониться от линии! – Он взмахивал руками, словно фокусник над цилиндром, где были спрятаны все нужные ему слова. – А он продвигался наверх, его выделяли Брежнев, Андропов, когда еще был во главе КГБ!
– Мало ли что было тогда! То, что это не относилось к нам, не делает нас лучше. Или делает нас праведниками – все мы жили в те скверные времена! – Он ухмыльнулся, глядя на Диденко, но тот в ответ лишь нахмурился. – Не дуйся, – по-отечески пожурил Юрий. – Ей-богу, не пойму, что тебе-то беспокоиться?
