Атомная крепость - Цацулин Иван Константинович (читать книги .TXT) 📗
Он пытался сочувственно расспрашивать о постигшем ее горе, но она отлично чувствовала в нем фальшь и неискренность. Что-то тут было не так… Он подтвердил, что действительно дал согласие уступить ей препарат, но, поскольку последнее время бывает в Западном Берлине лишь наездами – лекарство находится в другом месте, он назвал городок в Баварии, – и за ним придется туда отправиться. Вылететь можно хоть сейчас, он со своими делами уже успел покончить.
– Вы? Это вы, Шванке? – наконец-то она узнала его! Шванке как будто смутился. – Ведь вы специализировались как хирург…
– Вас удивляет, что я превратился в бизнесмена? Зато всю войну я провел на фронте.
Она знала, что он лжет. Он давно уже превратился в убийцу, еще при Гитлере занимался какими-то «специальными отборами» заключенных в концлагерях, ошивался возле Гиммлера…
– Меня обманули, – с гневом произнесла Ирма Эрлер. – Зачем вы заманили меня сюда, Шванке? – Она поднялась с места.
Он попытался улыбнуться.
– Я действительно могу выручить вас… Если вы не желаете ехать со мной дальше на запад, я прикажу доставить лекарство сюда. Как хотите, фрау профессор.
– Сколько это будет стоить? – Она взялась за сумочку, но Шванке сделал протестующий жест.
– Что вы! Ни единого пфеннига.
– Не ожидала такого благородства. – Она, конечно, не поверила ни одному его слову.
Как бы не замечая ее тона, Шванке продолжал:
– Что же, можно вручить вам лекарство для умирающей мамы и здесь. Когда? Это зависит от вас самой – как только управитесь с заданием, скажете.
– С каким заданием?
– Послушайте, давайте перестанем играть в прятки, доктор Эрлер, – холодно сказал Шванке. – Вы отлично понимаете, что находитесь на конспиративной квартире разведки, а не в благотворительном заведении… Садитесь за письменный стол и пишите. Нам известно, что вы только что возвратились из Москвы, работали там над проблемами атомной физики. Мы не сомневаемся: русские раскрыли перед вами все свои секреты, ведь вы «красная» с пеленок, не так ли? – Он вынул из бокового кармана сложенную вдвое тетрадь и протянул ей: – Тут вопросы, которые интересуют нашу разведку. Услуга за услугу, фрау Эрлер, поняли?
– Прочь! – Она швырнула тетрадь на пол.
– Успокойтесь же! – крикнул он. – Давайте обсудим хладнокровно ваше положение. Мы хотим помочь вам спасти вашу мать. И зря вы отказываетесь лететь со мной в ФРГ, я подготовил для вас там сюрприз, – Шванке как-то загадочно ухмыльнулся. – Не верите? Напрасно… Мне известно: вы писали в гостиницу «Великая Шарлотта»… Я привезу вас к человеку, который никогда не переставал любить вас, мечтает о встрече с вами. Ваш сын обретет наконец отца, которого никогда не видел.
До беседы с Эрикой доктор Эрлер была бы поражена таким предложением, растерялась бы, но сейчас, после того как Эрика заверила ее, что имеет возможность разыскать Рихарда, предложение Шванке не произвело на нее впечатления, на которое тот рассчитывал, и он это почувствовал.
– Выпустите меня отсюда!
С каким-то отсутствующим взглядом он отступил от нее на шаг, и в тот же миг она почувствовала движение позади себя, что-то обрушилось на нее сверху, на голову ей набросили плотное покрывало, сладковатый запах хлороформа проник в нос, в рот. Уже теряя сознание, слышала, как Шванке скомандовал:
– Несите ее во двор, кладите в мою машину – и на аэродром, мы и так опаздываем…
Глава четвертая
Перед окончанием первой смены к Прокудину подошел секретарь партбюро.
– Василий Михалыч, поезжайте в райком, – сказал он, – вас ждет секретарь райкома.
– Зачем я понадобился секретарю? – спросил Прокудин.
Секретарь партбюро пожал плечами: об этом, мол, мне ничего не известно.
– Возьмите такси, – посоветовал секретарь. – По всему видно, дело спешное.
– Доеду и в автобусе. – Он и вида не подал, как задело его известие о том, что он зачем-то понадобился и сам секретарь райкома желает встретиться с ним, да еще срочно. Высокий, худощавый, несколько сутулый, длиннорукий Прокудин сейчас старался производственной занятостью прикрыть овладевшие им чувства: обиду, досаду, горечь…
– Так не опоздайте, Василий Михалыч, – напомнил секретарь, перед тем как уйти к себе.
– Хорошо, не беспокойтесь.
Прозвенел звонок – заступала вторая смена. Прокудин вымыл руки, снял спецовку, сунул в карман пиджака свежую газету и через проходную зашагал к автобусной остановке. Он думал о том, что беспокоило его последние дни…
На даче Рушникова в Кратове столкнулись два по-своему сильных человека. Для коммуниста Прокудина эта встреча была случайной, для «пенсионера Рушникова» – нет. «Пенсионер Рушников» знал о коммунисте Прокудине все, но не видел «подхода» к нему; Прокудин не знал о своем новом знакомом ничего и никаких подходов к нему не искал. Зная о Прокудине многое, Рушников в характере его так до конца и не разобрался; Прокудин в Рушникове не ошибся – он с самого начала отдавал себе отчет в том, что ничего об этом человеке не знает. Первый визит в Кратово был данью вежливости, – а почему бы и не принять настойчивое приглашение пожилого пенсионера, члена партии, проявившего себя отзывчивым в тяжелые для Прокудина дни? Джим торжествовал: контакт с интересующим разведку человеком установлен, задание в этой части выполнено. Прокудин, приехав в гости на станцию Кратово, ни о чем не подозревал, вел себя непринужденно, отдыхал – это хозяин отлично видел и пришел к выводу, что, собственно, Прокудин человек недалекий и о ним, пожалуй, будет не так уж трудно. Позже ему пришлось изменить свое мнение на этот счет. Взявшись по заданию Грина и Годдарта «сформировать» политическое мироощущение Прокудина в нужном направлении хотя бы на короткое время, он принял к исполнению поручение, которое было просто нереально. Редкие посещения Прокудиным его скрытого в тенистом садике дома он воспринимал как результат своей шпионской удачливости, везучести. С Прокудиным же творилось нечто, о чем «пенсионер» и не подозревал…
Первый визит был визитом вежливости, но последующие были вызваны тем, что Прокудин заинтересовался и жизнью и обликом своего неожиданного знакомого.
Рушников выписывал много политической литературы, газеты и журналы заполонили все его жилище. Такая уйма печатных изданий безусловно требовала затрат, которые не всякому пенсионеру по карману. Однако Прокудин обратил внимание на то, что пристрастия к чтению газет и журналов у полкового комиссара Рушникова не отмечалось; казалось, вся эта печатная продукция не имела к нему никакого отношения. Так для чего же она ему нужна, к чему раскладывать литературу таким образом, чтобы она обязательно бросалась в глаза каждому посетителю дачи?
Прокудин не мог не обратить внимания: коммунист, политработник Рушников, партийный билет и воинские документы которого он видел своими глазами, всячески старается избегать разговоров на политические темы; ни разу не слышал он от него ни одного критического замечания по поводу неполадок, недостатков, упущений. Прокудин пытался вытащить Семена Семеныча из скорлупы, в которой тот старательно прятался, но безуспешно. Тогда у Прокудина сам собой возник законный вопрос: какие же должны быть у человека мысли, убеждения, если требуется тщательно их скрывать от посторонних? Особенно если этот человек – член партии?
После нескольких посещений дачи в Кратове у Прокудина возникло ощущение незаметного на первый взгляд несоответствия в семье Семена Семеныча. Молодую, жизненно неопытную женщину, жену пенсионера, не терзали смущения, подозрения, она глубоко верила мужу и все заботы и время отдавала детям и обработке дачного участка. О прошлом мужа она была осведомлена не больше Прокудина, все, что знала о нем, знала исключительно с его же слов. Таким образом, Семен Семенович Рушников был для Прокудина человеком с неизвестной биографией, с неведомым прошлым. Легко верить, особенно тем, к кому у него возникло недоверие, Прокудин не привык. К тому же он заметил: новый знакомый исподволь, в высшей степени осторожно, пытается прощупать его настроение – не озлобился ли он, оказавшись, да и то в результате помощи чужого, совершенно постороннего человека, на положении рядового рабочего? По крайней мере, три обстоятельства обратили на себя внимание Прокудина: Рушников возвращался к интересующему его пункту в жизни Прокудина неоднократно, через определенные интервалы во времени, как будто он был уверен, что не сегодня, так завтра Прокудин обязательно должен разозлиться на всех и вся: почему он так вел себя? Очевидно, был уверен: Прокудин от условий, в которых он оказался, от обиды, ему нанесенной, обязательно взвоет. Так это и понял Прокудин. И у него возникло подозрение, что «благодеяние» Рушников оказал ему не случайно, что он стремится на свой лад «перевоспитать» его. Первое, что Прокудин сделал, – отправился в райком партии и спросил, в какой первичной организации состоит на учете Рушников. В отделе учета ему ответили, что у них Рушников не числится и вообще райком о таком «старом коммунисте» понятия не имеет. Что же это значит? Ведь Прокудин лично видел у своего знакомого партийный билет! Он направился в военкомат – о «полковом комиссаре Рушникове» и там не слышали. Возвратившись домой, Василий Михайлович написал письмо в КГБ. Он делился своими сомнениями и обращал внимание органов безопасности на Рушникова.
