Атомная крепость - Цацулин Иван Константинович (читать книги .TXT) 📗
Все это Грин сообразил через несколько часов после нападения на Тимура Рахитова, а сообразив, остро пожалел, что не убил его: теперь оказалось необходимым срочно менять шкуру. В тот же день «полковник Сырцов» перестал существовать, – Грин переоделся в штатское; пиджак «под деревню», кепка, брезентовый плащ, кирзовые сапоги, положил в карман новый комплект документов. Отныне он бухгалтер одного из леспромхозов Корней Авдеев. Документы были не липой, человек такой действительно на Печоре работал. В паспорте лежали заблаговременно заготовленная справка о том, что бухгалтер Авдеев находится в отпуску еще за прошлый год.
Грин поспешно покинул Ленинград, однако не доезжая до столицы, ночью незаметно сошел с поезда на одной из маленьких станций, осторожно огляделся и углубился в лес.
Хорошо, что он всегда был предусмотрителен – заранее изучил местность, дорогу и теперь, даже в темноте, продвигался уверенно. Лес густел, становился труднопроходимым, за неширокой и мелкой речкой началось болото. Грин шел, тщательно сверяясь с известными ему приметами, перелезал через сгнившие стволы деревьев, продирался сквозь заросли кустарника. От станции надо было пройти не менее десяти километров.
К рассвету Грин забрался в дикую чащобу… Больше ему деваться сейчас некуда. Грин это хорошо понимал.
Час за часом Грин размышлял, анализировал, строил планы… Снова и снова возвращался к тому, что произошло в Ленинграде. Человек Харвуда, призванный оказывать ему всемерную помощь, чего-то недоглядел, и в решительный момент, когда настало время идти на связь с прибывшим в Советский Союз по вызову Грина Мордехаем Шварцем, нити оказались порваны. Так, неожиданно и вопреки всем правилам конспирации, Грину пришлось тогда уехать на дачу Ирэн Грант, для свидания с этой энергичной особой. Он ехал к ней с неспокойным сердцем, будто предчувствуя грядущие беды. И предчувствие не обмануло его! А что, если тот парень увязался за ним как раз тогда, когда он навестил Грант? Не значит ли это, что она провалилась? Но ведь мальчишка аспирант института, а не чекист с площади Дзержинского, в чем же дело?
Накануне отъезда в Ленинград Грин предварительно условился с Ирэн Грант: в случае какой-либо неожиданности, если ему нельзя будет вернуться в Москву, он спрячется в свое запасное убежище, – оно имело то бесспорное преимущество, что связь с ним можно установить без особых затруднений. Сегодня помощники Грина убедятся, что он не вернулся, следовательно, завтра кто-то из них явится в условленное место, чтобы взять из тайника шифровку от него.
Шифровку составил обстоятельную: информировал о событии в Ленинграде, дал указание не спускать глаз с Мордехая Шварца в течение всего времени пребывания того в Москве, приказал срочно выяснить, кто такой Тимур Рахитов и с какой целью он посетил Ленинград… Не имеет ли он отношения к агенту Серому? Если это предположение подтвердится – можно быть уверенными, что Тимур действовал по заданию чекистов… Ирэн Грант предписывалась строжайшая осторожность. Грин требовал немедленно сообщить ему сведения о Василии Прокудине.
С наступлением ночи Грин с ружьем за спиной и патронташем у пояса отправился к шоссе на Загорск, до которого от его убежища по прямой было километров шесть. И этот путь он заблаговременно изучил, шел быстро. Вышел точно к условленному месту. Вот и большой, покрытый зелеными лишаями камень, в углубление под который он осторожно положил металлическую коробочку с шифровкой. Убедившись, что за ним никто не следит, Грин быстро покинул шоссе и опять ушел в лес.
Секретарша заглянула в дверь.
– Михаил Борисович, возьмите трубочку.
Рахитов потянулся к телефону, не отрывая глаз от лежавших перед ним бумаг, буркнул:
– Слушаю.
Если бы секретарше взбрела в голову мысль снова взглянуть на своего шефа, она была бы поражена переменой, мгновенно происшедшей с ним. Услышав в телефонной трубке знакомый голос, он весь как-то съежился, побледнел – говорил Годдарт. Ему нужен был пропуск, срочно.
Рахитов послушно позвонил в бюро пропусков, дал указание пропустить к нему гражданина Егорова. Потом осторожно опустил трубку на рычажок и платком вытер холодный пот, проступивший на его физиономии. Итак, им опять что-то нужно! Чего еще потребует от него этот страшный человек с рыжей бородой и спрятанными за большими очками в золотой оправе жестокими глазами?
Как только за Годдартом закрылась дверь в приемную, выражение спокойной солидности точно стерли с его рыхлой физиономии, и Рахитов остро почувствовал какую-то беду.
Годдарт был немногословен.
– Сегодня, сейчас же, повидайте вашего сына и выясните у него, зачем он ездил в Ленинград?
– В Ленинград? – вскинул брови Рахитов в искреннем удивлении.
– Да, вы же слышали – в Ленинград, – с холодной угрозой подтвердил Годдарт. – Две недели назад. Вы должны добиться того, чтобы ваш сын сказал вам правду: что ему там понадобилось, за кем он следил и почему… – Годдарт говорил сухо, враждебно и, очевидно желая подчеркнуть, насколько срочно следует выполнить его поручение, даже не сел.
– Это имеет для вас значение? – спросил Рахитов, желая выиграть время и осмыслить услышанное от «Егорова».
Годдарт посмотрел на него с невероятным презрением.
– Очень большое значение, – подтвердил он, – и в первую очередь для вас лично… Выясните, не вызывали ли вашего сына в КГБ, о чем его там расспрашивали, какие он дал показания.
– КГБ… – в страхе произнес Рахитов.
– Дошло наконец? – Годдарт удовлетворенно хмыкнул: казалось, переживания Рахитова доставляли ему удовольствие. – Ваш прыткий сынок, если его вовремя не остановить, может подвести вас… понимаете?
– Да, да. Конечно… – Рахитов вскочил, засуетился. – Я сейчас же поеду домой, повидаю Тимура.
Годдарт бросил взгляд на наручные часы.
– Ровно в семнадцать тридцать мы встретимся на Гоголевском бульваре, у памятника, я буду вас ждать, – взял отмеченный Рахитовым пропуск и ушел.
Тимур оказался дома. Неестественно бледный, расстроенный, Рахитов плюхнулся в кресло и скверно выругался. Он заявил Тимуру, что сегодня его вызывали в Комитет государственной безопасности и там он имел крайне неприятный разговор. Это были общие слова, однако ничего иного Рахитов сказать и не мог, – ведь он пока что не располагал сведениями, касающимися этой странной поездки Тимура в Ленинград. Он был обязан заставить Тимура сказать правду, вызвать его на откровенный разговор и в то же время инстинктивно боялся и этого разговора и откровенности, чувствовал – юноша неспроста скрыл от него свою поездку. Подсознательно Рахитов опасался услышать от сына о возникших у того подозрениях. С ужасом понял: сейчас с этим пареньком он говорит не как отец, а как агент иностранной разведки «Серый», иначе нельзя.
Так настал тот момент, о котором Тимур мечтал и которого страшно боялся, – беседа с отцом, предельно откровенная, наконец-то состоялась. Тимур не имел оснований что-либо скрывать, на этот раз он без обиняков выложил свои сомнения, подозрения, с болью и еле сдерживаемыми слезами поведал о своих страданиях, рассказал о встрече с «Ириной Петровной», Ирэн Грант, в Центральном парке культуры и отдыха имени Горького и высказал полную уверенность: Егоров, с которым она поддерживает тайком контакт – предатель, как и тот «полковник». Тимур не ограничился исповедью и пересказом того, что было в КГБ, он задал Рахитову ряд вопросов и потребовал объяснений.
Рахитов сидел молча, чувствуя, что еще немного – и он потеряет сознание или сойдет с ума от страха.
Надо было что-то говорить. Но что? Тимур ждет от него откровенности. Вот сейчас он решит, насколько правильны были возникшие у него подозрения, и начнет действовать. Любопытно, что стал бы он делать, узнав правду? Но Рахитов не мог, физически не мог пойти на риск, да и к чему Тимуру истина? Что, собственно, он хочет, почему сует нос не в свое дело? Рахитов почувствовал, как злоба снова овладевает им, и постарался взять себя в руки – Тимур ни в коем случае не должен был ничего заметить. Он сделал вид, что весьма огорчен, с наигранной искренностью заверил сына, что понятия не имеет, что за люди Ирина Петровна и Егоров и зачем им понадобилось втираться в его окружение. Он так и сказал «окружение». Рахитов поблагодарил Тимура за откровенность, основательно выговорил ему за то, что тот не нашел в себе мужества «прямо и чистосердечно» поделиться с ним, своим отцом, возникшими у него мыслями, и обещал не откладывая в долгий ящик разобраться в сложившейся ситуации. В заключение Рахитов взял с Тимура честное слово, что этот тяжелый и неожиданный разговор останется между ними, обещая в свою очередь вернуться к нему – не сегодня, так завтра.
