Дорога к Зевсу - Азаров Алексей Сергеевич (лучшие книги читать онлайн txt) 📗

— Вы сами все сказали…

— Ход, недостойный вас, Одиссей! Ни один уважающий себя работник разведки не выйдет на связь с агентом, не получив благословения Центра. Что же получается?

Варбург расстегивает клапан мундира и достает плоский портсигар. Аккуратно вставляет сигарету в мундштук. Пауза нужна ему, а не мне. Он создал ее намеренно, но отнюдь не с целью насладиться торжеством — глаза его ощупывают мое лицо, ищут и ждут.

— Бред, — говорю я быстро и щелкаю зажигалкой. — Прикуривайте и давайте закончим! Так что же, по-вашему, получается?

— Пустячок, но приятный. У вас нет связи, Одиссей. Очевидно, проникая в рейх, вы надеялись получить передатчик на месте. Однако что-то у вас не сработало. Или явки были горячие и вы не пошли на них, или встреча не состоялась по иным причинам, но так или иначе вы не имеете рации. Отсюда следует печальный для Стивенса вывод: вы не только без связи, но и один. Совершенно один, как перст.

Я вожусь с зажигалкой дольше, чем надо. Стена есть стена. Я умею считаться с фактами и, примерившись к высоте стены, понимаю, что мне ее не одолеть.

— Домыслы, — только и говорю я и прячу зажигалку.

Варбург качает головой.

— Нет. Хотите проверим? Я позвоню в Берлин и справлюсь, нет ли чего нового в сегодняшней вечерней сводке. Хотите?

Надежда? А зачем мне она? Лишняя оттяжка перед концом.

— Не стоит, — говорю я.

Варбург разводит руками, словно подводя итог. Подходит к столу и, выдвинув ящичек, достает наручники. Не протестуя, я даю ему защелкнуть браслет у себя на запястьях.

— Руди!

Блондин не заставляет звать себя дважды. Дверь за моей спиной мягко хлопает, закрываясь, и сильные руки быстро обшаривают карманы Одиссея.

— Оружия нет.

— Вот и отлично, — говорит Варбург. — Вы благоразумны, Одиссей. Пожалуйста, постарайтесь не кричать на улице: мне будет неприятно, если Руди сломает вам челюсть. Приготовь машину, Руди.

Улыбка, которую я выдавливаю, выходит не бог весть какой иронической, но это все-таки лучше, чем скорбь на челе.

— Столько хлопот из-за маленьких разногласий!

Острота под стать улыбке, но у меня нет другой в запасе. Руди выходит, и я прикидываю, как далек будет маршрут. На какую-нибудь виллу в Тюрингии или Хайнлейте, используемую Управлением-VI для деликатных делишек? Или Руди пристрелит Одиссея в дороге, не утруждая себя и Варбурга долгим путешествием? Один выстрел в затылочную ямку, камень к ногам, и — буль — Одиссей закончит свои скитания на пути в родную Итаку.

2 + 2 = 4. Элементарная арифметика. И самый юный из школяров, считающий на палочках, и профессор, оперирующий абстракциями высшей математики, не вольны поколебать аксиому. Правда, кто-то толковал мне, что если применить теорию иррациональных чисел, то можно вроде бы прийти к парадоксу — 2 + 2 = 5. Невероятной Пусть так. Но в жизни невероятное происходит чаще, чем принято думать, и мало-помалу тоже становится правилом…

Я сажусь боком на банкетку и заставляю себя отвлечься. Вспоминаю осень и девушку, которой назначил свидание на площади под часами… Я, кажется, рассказывал вам о ней? Милая такая девушка с добрыми глазами. Она, наверно, пришла без опоздания и все нервничала, посматривая на стрелки… Знаете, человек всегда нервничает, когда время отказывается быть его союзником.

9

…Итак, о той девушке. Если она вопреки обиде и времени все-таки не выбросила из памяти своего случайного знакомого, то искренний мой совет — сделать это как можно скорее. Почему-то мне кажется, что обстоятельства помешают Одиссею вернуться в Итаку и упрочить нашу дружбу. А много ли проку, скажите, хранить воспоминания о человеке, вероломно нарушившем обещание и опоздавшем на рандеву под часами эдак на пять лет с хвостиком? Даже жутко подумать, что стало бы с той девушкой, прояви она свойственное женскому полу долготерпение и продолжай стоять в условленном месте! Жара, мороз, дожди, туман, ветры, снег, самумы и бури — бр-р! Нет, пусть уж лучше идет домой и, выругав неверного кавалера, выкинет его из памяти, одарив напоследок презрением!

Мы спускаемся вниз, к машине, и, проходя по лестнице, я почему-то замечаю детали, отброшенные раньше, как мусор. Ящик для песка на площадке; настенный щит с клещами и асбестовым фартуком; плакатик канцелярии крейслейтера, железными словами призывающий имперских немцев укреплять свой дух и консолидироваться вокруг фюрера и НСДАП.

Варбург в свободном пальто поверх формы идет рядом и держит меня под руку. Кожаная шляпа и желтые перчатки из толстой ноздреватой кожи делают его неотразимым. Легко вообразить его едущим на бал или в оперу, но, сознаюсь, представить СС-бригаденфюрера графа фон Варбурга цу Троттен-Пфальц с дымящимся пистолетом над трупом Одиссея тоже не составляет ни малейшей сложности. Несколько минут назад я предложил ему не утруждать себя и покончить с делом, не покидая квартиры, на что получил ответ, что всему свой срок.

— Мы еще побеседуем, — сказал Варбург. — На всякий случай я хотел бы получить адрес, по которому мог найти ваших друзей. Знаете, никогда не предугадаешь, как все повернется завтра.

Левая рука у меня ныла, и мне было не до юмора.

— А идите вы к…! — сказал я, с предельной подробностью уточнив адрес. — Перевод не требуется?

Свой идиоматический императив я произнес по-французски, поскольку ни в английском, ни в немецком не обнаружил выражений, соответствующих случаю. Варбург сделал вид, что пропустил его мимо ушей, и спросил Руди, все ли готово.

— Бензина не очень много, — сказал Руди. — У меня больше нет талонов, может быть, вы позвоните в Галле?

Варбург движением бровей заткнул ему рот, а я отвлек его, заверив, что адреса уйдут в небытие вместе со мной.

— Вы еще не оценили Руди, Одиссей, — сказал Варбург, — Руди — это Фогель в квадрате. Мой собственный Фогель!

— А как с подвалом?

— Найдется и подвал!

— С крючьями, надеюсь? — сказал я мечтательно. — В Булонском лесу были крючья. Раньше на них подвешивали окорока, но ваши коллеги — большие экспериментаторы и сообразили, что человек тоже может висеть на них.

В общем, я вел себя, как и положено в моем положении — ругался, глупо шутил, позволяя Вар-бургу выводить заключения относительно душевного состояния Одиссея. Будь мы знакомы основательнее, я не стал бы делать этого, но и мне, в свою очередь, было важно понять, насколько бригаденфюрер тверд в своем решении…

…На улице морозно и безлюдно; несколько машин, заметенных снегом, похожих издали на сугробы, белеют возле магистрата. Желтоватый клуб пара, выкатившийся следом за нами из подъезда, растворяется в разведенной саже, окрашивающей воздух, дома и брусчатку площади Знаменитые часы на ратуше, со всеми своими двадцатью тремя циферблатами, кажутся зеленоватым пятном, вытянутым вверх в виде арки. Четыре синих фонаря по углам площади и затемненные маскировочными шторами из эрзац-бумаги окна напоминают о приближении часа, известного немцам, как “дэд-тайм”

[9]

Перед тем как сесть в машину, я задираю голову и смотрю на небо; белесые облака висят низко, упираясь в городской мрак и цепляясь за шпиль ратуши. Разные люди не спят сейчас за зашторенными окнами. Мерзавцы и сверхчеловеки, национал-социалисты и ренегаты из бывших “сопи”, сопляки из гитлерюгенд и юнгфольк, просто немцы, слепые и зрячие, запуганные Гитлером или одураченные им, другие — тихо примирившиеся с нацизмом и дисциплинированно делающие, что поручено, и еще немцы — ждущие, уповая на чудо, — тысячи и тысячи тел, напряженно замерших в предчувствии взрывов и ужаса, миллиарды мозговых извилин, лихорадочно выбрасывающих биотоки, импульсы, раздробленные бессилием и страхом мысли… Прилетят или повезет? Жизнь или смерть?.. Как пожалеть их, получивших равной долей то, что готовили они сами? Как разделить на “чистых” и “нечистых”: этим — “завтра”, а тем — возмездие и кара… Я смотрю на облака и думаю, что сегодня налета не будет. Город уснет, и дети уснут — маленькие люди, не несущие в себе вины и не должные отвечать за взрослых. Когда надо, я стреляю не колеблясь. И нет во мне сентиментальности. Однако ради детей я призываю — мысленно, конечно, облакам сгуститься, а ночи стать черной — пусть он заснет, Бернбург, и доживет до утра…