Джин Грин — Неприкасаемый - Горпожакс Гривадий (читать лучшие читаемые книги .TXT) 📗

— Что-то я, парень, не видел тебя тут раньше, — колеблясь, проговорил бармен, вытирая полотенцем блестящий черный пластик.

— Как не видел! — усмехнулся Джин, пододвигая пятерку еще на дюйм. — Да уж целых десять минут, как я тут сижу. Я Джерри Кинг из Фили. Ди-Пиза посоветовал мне сыграть тут в покер.

— Вот твои сигареты, — сказала, подходя, Молли с пачкой ментоловых. — Возьми мне еще один мартини. Этот слишком сладкий и выдохся.

— Слышал, Мак, что сказала леди? — бросил Джин бармену. — А мне сообрази двойной скотч «Четыре розы».

— Я не леди, Джерри, — сказала Молли. Она повернулась на крутящейся табуретке так, что ее обтянутые нейлоном коленки коснулись его бедра. — А вот ты похож на джентльмена. Вдвоем мы составили бы дивный дуэт.

Кто-то сунул дайм — десятицентовую монету — в джук-бокс и нажал клавишу с названием одного из последних международных шлягеров. Из мощного динамика полились задорные, разухабистые звуки твиста в исполнении Чабби Чеккера.

— Обожаю Чабби, — со вздохом сказала Молли, — хоть он и негр. Ему, говорят, всего двадцать лет, и он поет сейчас почти рядом с нами — в «Пепермент-лаундж». Вот бы послушать, да туда фиг пролезешь!

Джин дотягивал свое двойное виски. В баре вспыхнуло вдруг два или три юпитера. Бармен выключил телевизор. Гарри Купер, онемев, ушел в темный экран, исчез. Из задней комнаты выбежала пухлая молодящаяся блондинка в громадных солнечных очках с оправой в форме крыльев экзотической бабочки, не менее экзотическом «гавайском» пляжном костюме и немыслимо широкой шляпе.

— Леди и джентльмены! — объявил хлыщеватый конферансье. — Бимба Брод из Голливуда. Самый большой бюст от Нью-Йорка до Лос-Анджелеса! Сорок три дюйма! Талия — двадцать два дюйма!…

Стриптиз в такой ранний час? Впрочем, когда же еще смотреть стриптиз этим «гориллам»? Ведь все они, наверное, работают в «кладбищенскую» смену. [13]

Семейство человекообразных сразу же оживилось. Черные маслины глаз следовали неотступно за «стрипершей». Залоснились потом смуглые невыбриваемые лица Джин и тот, вращаясь, описал полкруга на табурете с новым стаканом в руке

— Тебе нравится эта корова? — ревнивым шепотом спросила Молли, дохнув на клиента запахом сен-сена.

— Видали мы «помидорчиков» и поаппетитнее, — ответил Джин, вспоминая стриптизы лондонского Сохо, парижского Пляс-Пигаля, Копакабаны, и Лангегассэ, и других столиц ночного мира.

«Стриперша» явно уповала не столько на свои перезревшие прелести и искусство танца, сколько на голую психологию. Впрочем, именно это и требовалось ее зрителям. Джин не удостоил бы ее и взгляда, если бы не привычное чудо, совершавшееся где-то в глубине его естества: охлажденное кубиками льда виски приятно скользнуло вниз, и вот словно расцветали внутри «Четыре розы», излучая блаженное тепло, и радость, и благолепие, лаская душу и сердце. Все сказочно менялось перед глазами: громилы-мафиози превращались в добродушных симпатичных парней, бар становился волшебным гротом, а вульгарная «стриперша» — прекрасной наядой, чье тело светилось розовым жемчугом.

Эти первые симптомы эйфории заставили Джина вспомнить о деле и о том, что спешить с выпивкой не следует.

— Слушай, Молли! — сказал он, чувствуя руку «помидорчика» у себя на бедре. — Мне обещали, что я сыграю с Красавчиком. Он еще не пришел?

— Красавчик заканчивает свой ленч, — ответила Молли, не спуская глаз со «стриперши», медленно раздевавшейся под твист, и поглаживая Джину бедро. — Утром играл в пул, а после ленча начнет в покер. А ты не купишь мне шампанского, Джерри?

Пластинка Чабби Чеккера кончилась. Кончился и первый акт двухактного номера. «Стриперша» осталась в одном красном в белую крапинку бикини. Словно переводя дух, джук-бокс вдарил шейк. Динамически вращая тазом, животом и бедрами в такт бешеной музыке, вспотевшая блондинка неутомимо трясла всеми своими загорелыми прелестями

«Стриперша» дразняще медленно расстегивала на спине пуговицу верхней половины бикини. «Гориллы» жадно подались вперед. Кое-кто, в ком сильнее заговорила горячая кровь неаполитанских или палермских предков, привстал. Один «горилла» судорожно глотнул. У другого слюна, пузырясь, потекла по вороненому подбородку. А джук-бокс наяривал:

Молли взяла ладонь Джина, поднесла ее к губам.

— Ты меня обманываешь, Джерри! — щебетала она. — Ты часом не из этих, не «маргаритка»?

Какой-то мафиози бросил к напедикюренным ногам женщины, бившейся в пароксизмах симулированной страсти, свернутую трубочкой пятидолларовую бумажку. Пример оказался заразительным. Со всех сторон посыпались зеленые трубочки Чтобы не отстать от других, Джин свернул в трубочку и швырнул «стриперше» десятку. Прибегая к этому убедительному аргументу, публика требовала, чтобы стрип-артистка не останавливалась на достигнутом, а перешагнула за границу установленных в штате Нью-Йорк законов благоприличия.

— Стрип! Стрип! СТРИП! — кричали темпераментные мафиози.

И зеленый дождь сделал свое дело. Закон был по срамлен. Глаза «горилл» лезли из орбит.

— Браво! Брависсимо! — взорвался зал. — Бис!

Но тут же, взвыв, замер шейк, потухли юпитеры, и «стриперша» уже в темноте собирала щедрую дань благодарной публики.

— Еще того же! — проведя пальцем за взмокшим воротником, кинул Джин бармену. — И не жалей, приятель, виски!

Огромные деревянные лопасти вентилятора на потолке месили душный воздух, насыщенный густым запахом мужского пота и алкоголя.

Все это было отвратительно, решил Джин. Впрочем. он, разумеется, не ожидал увидеть в этом гангстерском притоне что либо иное…

Тут только он заметил, что Молли куда-то исчезла.

Не успел Джин удивиться этому и приняться за новый стакан с «Четырьмя розами», как снова зазвучала музыка, на этот раз тихая, сентиментальная. Конни Френсис пела «Вернись в Сорренто», и не одна пара глаз с поволокой, черных, как лава Везувия, подернулась дымкой ностальгии, хотя вряд ли кто из присутствовавших граждан Нью-Йорка бывал в этом городе.

И вышла в полупрозрачном сиреневом пеньюаре из нейлона еще одна блондинка, молодая и стройная. Джин даже вздрогнул от неожиданности. Подумать только: это была Молли!

Она выплыла в перекрестке лучей юпитеров, не слишком умело вальсируя. Повернувшись к Джину, она подняла руку и пошевелила в знак приветствия пальцами. По всему было видно, что Молли не училась в знаменитом колледже розовых кошечек в Лос-Анджелесе, где будущих «стриперш» учат изящному раздеванию и элегантному обольщению. Но Джин отметил в ней много природной грации. Он пожалел, однако, что Молли приходится заниматься более чем сомнительным искусством, сочетая его с древнейшей на свете профессией, а в следующую секунду неожиданно для себя — какая нелепость! — он ощутил в груди укол ревности. Какое свинство, что Молли принуждена раздеваться перед этим стадом «горилл»! Нет, любовь и секс — это касается только двоих, а не толпы…

В этот момент кто-то постучал по его плечу.

— Вас ждут на третьем этаже! — тихо сказал бармен доверительным тоном и красноречиво потер пальцами невидимую бумажку.

— Спасибо, Мак!

Обычно Джин давал на чай ровно десять процентов суммы счета, но на этот раз пододвинул бармену оставшуюся в сдаче пятерку с мелочью и пошел к двери.

Молли заметила это и надула губы.

Эти мужчины…

У крутой лестницы, ведущей наверх, ему преградили путь двое. Таких громил у гангстеров называют «торпедами»: это мускулистые парни, обычно экс-боксеры или бывшие борцы, мастера рукопашного боя. У первой «торпеды» была маленькая головка на могучей шее, переходящей через покатые мощные плечи в бочкообразное туловище. Над маленьким поросячьим глазом красовался крест-накрест наклеенный пластырь. Рост — не меньше шести футов и пяти дюймов, вес — добрых триста фунтов!… Вторая «торпеда», калибром поменьше, рыжая, в веснушках, похожая на грубую копию мага баритона-саксофона Джерри Муллигана, была вовсе необтекаемой: под блестящей синтетической тканью костюма «тропикл» бугрились вздутые мускулы. Не озаренные интеллектом лица «торпед» не предвещали ничего хорошего. И, видно, отнюдь не случайно кто-то в баре подвернул на полную мощность громыхавший динамик джук-бокса.