Устрашители - Гамильтон Дональд (книги читать бесплатно без регистрации полные TXT) 📗
Охранников тоже не замечалось. Уложив Траска, я должен был по-настоящему стеречься лишь одного служащего. Остальные плевали на обитателей «Вербены» и «Гиацинта» с пожарной каланчи. Равно как и на людей, приглядывавших за оными обитателями. Эти два коттеджа заработали кличку «гадюшников», ибо там содержали буйных, злобных, утративших облик людской выродков — успевших зачастую натворить леденящих душу дел.
Я судил со слов покойного Томми. Однажды он пожаловался на презрительное отношение сослуживцев:
— Считают, понимаете ли себя высшей расой! Только потому, что сами возятся с пропойцами да наркоманами, а нам выпадает стеречь насильников и потрошителей!
Гадая, не умудрился ли в позабытой прошлой жизни сам кого-нибудь ненароком выпотрошить, покорный слуга узрел приближающегося по дорожке Дугана.
Первым порывом было спрятаться, нырнуть в заросли, но я сдержался. По сути, мне очень повезло: застичь сукина сына вот так, на открытом пространстве, лицом к лицу. Будь иначе, довелось бы все время озираться, беречься, выслеживать, подстерегать — покуда не обнаружил бы и не уничтожил. А еще, господа хорошие, учитывая дугановскую натуру (к этой минуте я вполне мог считаться просвещенным экспертом по дуганам), мерзавца можно было урезонить навеки более быстрым, надежным и действенным способом, нежели спрятаться в кустарнике, а потом выскочить у него за спиной и крикнуть: «Пиф-паф».... Я невозмутимо шествовал навстречу.
Дуган шагал с подносом в руках. Как по-дугановски! Нести пациенту — или узнику — поесть получасом позже положенного срока? И чисто по-дугановски он повел себя, завидев субъекта, которому ни при каких условиях не следовало разгуливать по санаторию — тем паче в эдакое время. Мой добрый и ненаглядный Дуган даже не помыслил поднять тревогу.
На это я, собственно и рассчитывал. Дугану — самому Дугану! — охрану звать? Что он — своими силами не справится?
Паскудник определил поднос на ближайшую скамью, и двинулся ко мне, засовывая руку в задний карман брюк. Револьвера там, вероятно, не имелось: я ни разу не видал и намека на курносый крупнокалиберный кольт, под прицелом коего ехал сюда. Но, опять же чисто по-дугановски, вопреки всем разумным правилам парень таскал при себе кое-что, помимо носового платка и бумажника...
Оттопыренный неведомым бесформенным комком карман я наблюдал ежедневно, только определить содержимого никак не удавалось. Теперь оно возникло на свет электрический. Разумеется. Тонкий, тяжелый, гибкий резиновый кистень, нечто промежуточное между плетью и вульгарным отрезком освинцованного кабеля. У нас в Америке такая вещица именуется «черным Джеком», а британцы употребляют слово «кош» — только не спрашивайте, где я слыхал британское название, ибо сам не помню.
— Куда, прах побери, движемся? — полюбопытствовал Дуган, когда мы остановились, разделяемые примерно десятью футами пространства. — И где Томми?
— В лучшем мире, — отозвался я. — Или в худшем. Бедный Томми!
Физиономия Дугана переменилась. Глаза нехорошо сузились. Ежели бы эта особь умела сожалеть о ком-либо, кроме себя, я сказал бы, что потряс негодяя. Мелькнула мимолетная мысль: а какого, собственно, свойства были у ребяток отношения? Впрочем, половая жизнь санаторного персонала не касалась меня, а уж сейчас — и подавно.
Дуган заговорил грубо, точно силы в собственной свирепости черпал:
— Гребаный и ахнутый лгун! Томми не Мохаммед Али, не Теофило Стивенсон, да только такого чокнутого мозгляка Томми бы... Я вздохнул:
— Дуган, ты слишком громко щелкаешь челюстью. И слишком громко хлопаешь своей мухобойкой по ладони. Драться будем или надеешься, что я умру от страха?
— Ну, если просишь, подлюга, — прорычал Дуган, — так и быть, ублажу!
Он скользнул вперед, пригибаясь, делая короткие обманные движения «черным Джеком». Покорный слуга неловко поднял дубинку, словно собаку пытался напугать, шарахнулся. Дуган заржал и взялся наступать гораздо увереннее. Беспомощно взмахнув деревяшкой, я отскочил, когда противник со свистом полоснул воздух своей резиновой дрянью.
Пора было неуклюже споткнуться. Что я и проделал. Дуган загоготал сызнова и ринулся на меня, словно мартовский кот на заблудшую киску. Я выпрямился, одновременно поворачиваясь боком, согнул ноги и с довольно приличной фехтовальной сноровкой пырнул противника в глаза. Человек ростом шесть футов четыре дюйма, идя на глубокий, полный выпад, имеет немалое преимущество перед более приземистым неприятелем, даже если вместо рапиры вооружен относительно короткой палкой.
Дуган отпрянул, непроизвольно вскидывая руки. Надлежащего приема я не помнил, но вспомнило само тело. Боевой конец дубинки прянул вниз и ткнул парня в солнечное сплетение, а я подкрепил удар всеми своими ста восемьюдесятью фунтами веса. И, забавно, все пытался вызвать в памяти итальянское название этого приема, впервые изученного, как сообщил мозг, в школьном спортивном зале, пока я был еще безвредным юнцом, помешанным исключительно на фотографии да автомобильных гонках...
Юнцом я не был уже давным-давно, и безвредности заметно поубавилось. Дуган буквально переломился пополам, прижимая руки к животу; повалился на колени, выблевал. Несколько секунд я созерцал его, а затем решил, что рисковать собою ради подобной сволочи, милосердно связывая мучителя и оставляя валяться в кустарнике, попросту глупо. Он мог отдышаться, извернуться, высвободиться и поднять все осиное гнездо. Дугану явно не было ни малейшего резона продолжать существование.
Правая рука моя отнюдь не успела оправиться после соприкосновения с шейными позвонками Томми Траска, и ни о каком каратэ — пускай даже неумелом — речи вестись не могло. Я критически осмотрел дубинку и решил не рисковать удобным и надежным оружием, вполне способным поломаться при ударе по твердокаменному дугановскому черепу.
Я обошел прилежно пытавшегося продохнуть подонка, склонился, запустил руки ему под мышки, положил обе ладони прямо на затылок, переплел пальцы и надавил изо всей силы, применяя старый, добрый, классический и весьма опасный двойной нельсон. Дуган зарычал от боли. Я нажал сильнее, послышался хруст.
— Прощайте, сударь, — выдохнул я, распрямляясь. — Не говорите, что прием запрещенный: просто на ковре его не доводят до логического завершения...
Отобрав у мертвеца бумажник и, разумеется, «черный Джек», я оттащил тело в ближайшие кусты, хорошенько спрятал. Среди трофеев оказались также ключи — большая увесистая связка.
Поднос надлежало отправить вослед несостоявшемуся официанту: еще, не доведи Господи, заметят и призадумаются... Кто-то нынче уснет натощак... И тут же я призадумался сам.
Поднял крышку блюда, узрел содержимое. Точно та же безвкусная, жиденькая, никчемная размазня, коей пичкали меня самого на протяжении нескончаемо долгих пыточных дней. Чуть ли не пища хамелеона.
Так-с. Получается, покорный слуга — не последняя радость милейшей докторицы...
Я проворно пригнулся, притаился близ кустов. Из ближайшего коттеджа выступила фигура в белом халате, несшая поднос уже очищенный и опустошенный тамошним постояльцем. Фигура проплыла к главному корпусу и скрылась внутри. Как именно звался покинутый санитаром домик, я не помнил, да и знать не желал. Ибо внезапно сообразил: когда я выскальзывал из «Гиацинта», в решетчатых окошках «Вербены» горел свет.
Покуда своих забот был полон рот, я не задумывался об участи человека, содержавшегося в окаянной «Вербене», служившей точно тем же целям — лечебным и преступным, — что и мое постылое обиталище. А, собственно, почему это должно беспокоить сейчас? Уж забот-то никак не убавилось, они только сделались иными! Санаторий кишит сумасшедшими; возможно, для разнообразия, в коттедже замкнули настоящего буйного маньяка. На вполне законных основаниях, и лечению подвергают вполне законному; а я ухлопал Дугана и оставил пациента голодным... Ведь не одними же пытками, черт возьми, промышляет несравненная Элси Сомерсет? Ведь и лечит иногда по-настоящему?
