Ночной администратор - ле Карре Джон (хорошие книги бесплатные полностью TXT) 📗
– Сержант и джентльмен, – скривился Берр – он был антиколониалистом.
Вернувшись к сыну сержанта, Берр стал просматривать отчеты о годах, проведенных Джонатаном сначала в военизированном сиротском приюте, затем в гражданском детском доме и наконец в военной школе герцога Йоркского в Дувре. Противоречивость характеристик привела его в замешательство. «Застенчив», сказано было в одном месте, «решителен» – в другом; «индивидуалист», и тут же – «весьма общителен»; «рассеян» и – «собран»; «прирожденный лидер» и – «лишен искры Божьей». Амплитуда колебаний была поразительна. И как бы между прочим упоминалась «наклонность к иностранным языкам», словно это симптом какой-то болезни, о которой даже неприлично говорить. Но особенно вывело Леонарда из себя слово «непримирим».
– Какой дьявол все это понаписал! – вскипел он. – Чтобы шестнадцатилетний парень, у которого нет ни дома, ни нежно любящих родителей, был «примирим»!
Рук вынул трубку изо рта и насупил брови в знак того, что он в общем-то не прочь вступить в отвлеченную дискуссию.
– А кто такой «таксист»? – спросил Берр, не отрываясь от чтения.
– Тот, у кого голова всегда трезвая, это прежде всего. Кто поставил себе цель и дует к ней.
Берр тут же взвился.
– У Джонатана голова вовсе не трезвая. И цели у него нет. Что такое «накрутка»?
– Пятимесячные сборы, – терпеливо продолжал объяснять Рук.
В Ирландии Джонатан – Берр уже переворачивал следующую страницу его биографии – после успешного окончания специальных курсов, на которые он попросился сам, вел разведывательную работу в кишащей террористами местности.
– Что такое операция «Ночная сова»?
– Не имею ни малейшего понятия.
– Надо выяснить, Роб. Ты у нас единственный солдат.
Рук позвонил в Министерство обороны, откуда получил ответ, что документы по операции «Ночная сова» имеют гриф «совершенно секретно» и не могут быть переданы неизвестному им агентству.
– Неизвестному! – вспылил Рук, становясь ярче своих усов. – Что они себе там позволяют! Что мы, брокерская контора Уайт-холла, что ли? Какого черта мы должны быть известны?
Но Берр был слишком поглощен чтением, чтобы сполна насладиться редким зрелищем разъяренного Рука. Он снова сосредоточился на фотографии, где бледный мальчик, видно по просьбе фотографа, прицепил медаль к пальто. В его голове уже складывался образ Джонатана. Джонатан – именно то, что им нужно, в этом он был уверен. И никакие предостережения Рука не смогли бы его теперь разубедить.
– Когда Господь сколотил Дикки Роупера, – серьезно сказал он Руку, когда они в пятницу вечером заправлялись тушеным мясом с карри, – он перевел дух, на миг ужаснулся и тут же создал нашего Джонатана, чтобы восстановить экологическое равновесие.
Новости, о получении которых Леонард почти молился всю последнюю неделю, наконец-то пришли. В их ожидании двое приятелей не покидали стен офиса. Гудхью подтвердил сообщения.
– Леонард?
– Да, Рекс.
– Учтите, мы ни о чем с вами не говорили. Разве что после заседания Координационного комитета.
– Как скажете.
– Это последний штрих. Надо уступить им в какой-нибудь мелочи, а то они надуются. Вы же знаете Министерство финансов. – Нет, Берр не знал. – Первое. Это дело для уголовной полиции на сто процентов. Планирование и проведение – исключительно в вашем ведении. Ривер-Хауз поддержит, а зачем – не их дело рассуждать. Не слышу криков «ура»! В чем дело?
– А насколько это «исключительно» исключает вмешательство? – В Леонарде заговорил подозрительный йоркширец.
– Если вам понадобится подкрепление извне, тут уж полагайтесь на судьбу. Нельзя же гарантировать, что парни из Ривер-Хауз не подслушают какой-нибудь телефонный разговор или не поинтересуются содержимым конверта, прежде чем заклеят его. Или можно?
– Думаю, нельзя. А как насчет наших доблестных американских братишек?
– Спецы из Лэнгли, так же как их двойники с той стороны Темзы, останутся вне зачарованного круга. Железно. Слово Гудхью. Раз решено держать на приколе «чистую разведку» в Лондоне, из этого, естественно, следует, что нужно держать на приколе и соответствующие отделы в штате Виргиния. Такой довод я привел своему хозяину, и он ему внял. Леонард?.. Леонард, вы что, заснули?
– Гудхью, вы просто гений.
– В-третьих, а может быть, и в-четвертых... Мой хозяин, считайте, подал вам руку, правда, самые кончики пальцев, да и то в перчатке, поскольку больше всего боится скандала. – Гудхью отбросил приятельский тон, в его голосе зазвучали железные нотки. – Только прошу вас, Леонард, ничего напрямую ему не передавать. К моему хозяину есть только один путь – через меня. Если я ставлю на карту свою репутацию, то вам лучше не вмешиваться. Хорошо?
– Хорошо. А что с моей сметой?
– В каком смысле?
– Она одобрена?
В Гудхью опять проснулся славный парень:
– О Боже, святая простота! Конечно, не одобрена. Она утверждена сквозь зубы. Я выбивал ее у трех министров и выцарапал чуть-чуть сверх у тетушки. И коль скоро я буду лично подбивать все счета, извольте впредь отчитываться передо мной в ваших тратах, да и в ваших грехах тоже.
Но Берр был слишком взволнован, чтобы интересоваться такими мелочами.
– Итак, зеленый свет, – сказал он, но больше для того, чтобы услышал Рук.
– Зеленый, зеленый, в желтую крапинку, – проворчал Гудхью. – И чтобы больше никаких ядовитых намеков на Даркера и трепа о том, будто какие-то там тайные агенты вьют себе уютные гнездышки. Будьте ласковы с американцами и не лишайте моего хозяина его теплого местечка и его сверкающего авто. Как вы собираетесь докладывать? Ежечасно? Или три раза в день перед едой? Не забудьте же: мы ни о чем с вами не говорили, по крайней мере до понедельника, пока они не выдавят из себя «добро». Но это уже формальность.
И все же пока команда из уголовной полиции Штатов не оказалась в Лондоне, Берр не решался поздравить себя с победой. Американцы привезли с собой свежий ветер начавшейся наконец-то настоящей работы, за которой забылись все межведомственные распри. Они сразу же понравились Леонарду, а он понравился им больше, чем Рук, державшийся прямо и неприступно. Им очень импонировали простота Берра, его грубоватая речь и ненависть ко всякой бумажной писанине. Они полюбили его еще больше, когда поняли, что подлому осторожничанью «чистой разведки» Берр предпочитает жесткий курс на поражение врага. «Чистая разведка» была для них воплощением всего самого гнусного, независимо от того, помещалась она в Ривер-Хауз или в Лэнгли. И там и там на махинации крупнейшего в западном полушарии дельца можно было смотреть сквозь пальцы ради сомнительных выгод в другом месте. И там и там операции часто сворачивались на середине, а приказы отменялись кем-то сверху. И там и там сидели желторотые ученые фантазеры в застегнутых наглухо рубашках, воображавшие, что они могут перехитрить опаснейших головорезов в Латинской Америке, и всегда находившие кучу доводов в пользу того, чтобы поступить бесчестно.
Первым прибыл знаменитый Йозеф Стрельски из Майами, широкоскулый славянин, родившийся в Америке. Он был одет в кожаную куртку и кроссовки. Пять лет назад, когда Берр впервые услышал его имя, Стрельски возглавлял какую-то неофициальную кампанию Вашингтона против торговцев оружием, самых ненавистных врагов Берра. После ожесточенного столкновения с людьми, которые вроде бы считались его союзниками, Стрельски занялся другими делами. Он включился в войну с южноамериканскими кокаиновыми картелями и их подручными в Штатах – подкупленными юристами и оптовиками в шелковых рубашечках, транспортными синдикатами и специалистами по «отмыванию» денег, а также теми незримыми политиками и чиновниками, которые участвовали в доле за то, что создавали необходимые условия для осуществления незаконных сделок.
Стрельски был одержим войной против наркомафии. «Америка тратит больше денег на наркотики, чем на еду, Леонард! – возмущался он в такси, в коридоре, за стаканом горячительного. – Подумайте, Роб, за один только год набирается сумма, превышающая все наши затраты на войну во Вьетнаме, да еще она не облагается налогами!» – после чего выпаливал цены на все виды наркотических средств с такой же страстью, с какой «наркоманы» иного порядка выговаривают индекс Доу-Джонса: кокаин-сырец шел по доллару за килограмм в Боливии, поднимался до двух тысяч на перевалочных базах в Колумбии, подскакивал до двадцати тысяч у оптовиков в Майами и продавался уже по двести тысяч с рук. Затем, словно уличив себя в занудстве, Стрельски усмехался и говорил, что будь он проклят, если понимает, как можно удержаться от соблазна получить прибыль порядка ста долларов на один вложенный в дело. Но усмешка не могла погасить холодного блеска в его глазах.
