Игра на вылет - Ильин Андрей (книги без регистрации .TXT) 📗

Все. Теперь я, как региональный представитель Конторы, обязан подать рапорт наверх и, прекратив всякие самостоятельные действия, дожидаться приказа центра. Заговор подобного масштаба намного превосходит пределы моей компетенции. Я распознал опасность — спасибо мне, все прочее дело начальства. Вряд ли я когда-нибудь узнаю, какое продолжение имела закрученная с моей подачи интрига. Даже если меня в ней задействуют, я буду выполнять узкоспециальные задачи, по характеру которых невозможно распознать целого. Поди туда — возьми то — отнеси туда-то. Ни с чем не связанный фрагмент общего действия.

Моя работа сделана, продолжать ее будут другие.

Я составил рапорт, зашифровал его именным, используемым в особых случаях шифром и срочным каналом переправил в центр.

Срочным — это значит не письмом, а телеграммой. Точнее дюжиной телеграмм, отправленных из разных, удаленных друг от друга почтовых отделений, по различным почтовым адресам. Каждая телеграмма несла определенную часть информации, которую, даже умудрившись расшифровать ее, вне контекста с остальными понять было невозможно. Только собранные воедино, телеграммы обретали информационную значимость. При этом каждая телеграмма с целью увеличения степени защиты зашифровывалась измененньм кодом, так что логический ключик, подобранный к одной, в прочтении других помочь не мог. Подобный стиль отправки корреспонденции был очень громоздок и утомителен (почему и использовался только в экстраординарных случаях), но зато гарантировал от утечки информации. Собрать, расшифровать телеграммы, состыковать и логически склеить всю информацию в единое целое мог только человек, имеющий доступ к Тайне на всех уровнях. Таких в стране были единицы.

Не позднее чем через двенадцать часов после отправки я должен был получить подтверждение о прохождении рапорта. При задержке его хоть на минуту мне предписывалось уничтожить все коды и запустить по так называемым каналам проверки тест-телеграммы, предназначенные для выявления контригры возможного противника. Как с помощью обыкновенных, отправленных простой почтой телеграмм возможно выявить присутствие в информационной цепи противника, я не знал, да и не должен был знать. Мое дело ограничивалось их-в определенной последовательности, по определенным адресам — рассылкой.

Ответа я ждал с нетерпением большим, чем подросток с завершившимся периодом полового созревания первого сексуального опыта. Ответ, каким бы он ни был, снимал с меня всякую ответственность, низводя до звания рядового бойца невидимого фронта, за деяния которого всецело отвечает командир. Взваливать на себя бремя принятия решения в операции подобного масштаба лично я желания не испытывал. Даже если бы мне за это посулили генеральские лампасы на штанах. Это тот случай, когда солдатский окоп много безопасней и уютней укрепленного командирского блиндажа.

Я ждал час, два, десять. Я ждал напрасно. Подтверждения не было! Но, что самое удивительное, не был выдержан и обязательный в таких случаях режим молчания! В ответ на запрос особой степени важности мне один за другим гнали документы второстепенной, если не сказать сомнительной, значимости. Обычные: подтвердите... уточните... сообщите... Чертовщина какая-то.

Я ничего не понимал. Если мое сообщение получили — должно быть подтверждение. Если произошел какой-то сбой — эфир замолчит до выяснения обстоятельств. Если я, сам того не подозревая, задействован в Дезинформационной контригре, то подтверждение должно прийти тем более, чтобы возможный недруг ничего не заподозрил. Наконец, если сообщение не дошло до адресата — то... то такого не может быть! Адресат не один, а ситуации, что кто-то что-то по нерадивости не донес до начальства или что начальство разом, полным составом, ушло в отпуск, в Конторе исключаются. Оперативные командиры всегда находятся на месте. Даже если на этом месте с ними случится инсульт. До передачи дел пострадавший себя в руки медиков не отдаст, чем бы это ни угрожало, хоть самой смертью. Но даже если умрет, все его функции, а значит, и текущая корреспонденция, в то же мгновение будут перенаправлены дублеру, а от того дублера, случись и с ним неприятность, — следующему дублеру.

И тем не менее — ни подтверждения, ни молчания! То есть случилось то невозможное, что не могло произойти никогда!

Действия в подобной — больной не совсем жив, но и не вполне мертв — ситуации не предусматривались ни Уставом, ни инструкциями, не рассматривались даже в порядке бреда во время тактических игр, которыми нас изрядно помучили в Учебке. Какие здесь могут быть толкования? Либо канал свободен и тогда действует в обе стороны, либо засвечен и аннулируется, либо, если так угодно начальству, продолжает работать в режиме дезы, который лично для меня ничем не отличается от состояния нормы.

В имеющем место быть случае канал, судя по отсутствию подтверждения, не работал. И одновременно же работал, перегоняя какую-то несусветную, хотя и очень секретную чушь! Так работает или не работает? Получили мою информацию или нет?

Будь я лет на пятнадцать моложе, я бы, греша на технические неполадки, непременно продублировал сообщение. Но я в сравнении с тем восторженным выпускником Учебки стал на пятнадцать лет старше и на сто пятнадцать мудрее. Я давным-давно уяснил, что Контора не приемлет дубляжа. Это не кабинет начальника СМУ, где не возбраняется переспрашивать недопонятый приказ. Если на мое сообщение не прореагировали с первого раза, то не прореагируют и со второго, и с двадцать второго! Проявлять настырность — только себе вредить.

Будем надеяться, мою информацию к сведению приняли, но по каким-то, только начальству ведомым, соображениям подтверждать не стали. Будем надеяться. Наверное, это единственное, что мне остается. Если все нормально, я, не пройдет и недели, в мельтешне политических событий смогу распознать контрдействия Конторы.

Но ни через неделю, ни через две изменений в лучшую сторону не случилось. Более того, механизм заговора набирал ход. На подходах к административным объектам ремонтники затеяли возню со сменой трубопроводов. Бульдозеры вскрывали асфальт, экскаваторы выбирали грунт, сварщики резали и кроили трубы. Причем именно в тех местах, где недавно кучковали следы выявленные мною «топтуны». Во внезапное рвение жилкомхозовских служб я поверить не мог. Что-то раньше они не переживали по поводу изношенных водопроводов и теплосетей. Налицо была глобальная и форсированная подготовка к грядущему покушению. Для чего его организаторам понадобилось перерывать центральные магистрали, я не знал, но догадывался, что не из-за одной только заботы о тепловом комфорте жителей ближних кварталов.