Парижский антиквар. Сделаем это по-голландски - Другов Александр (книги онлайн без регистрации .TXT, .FB2) 📗
Упершись руками о стену, пытаюсь встать, но все плывет в глазах. Видимо, я на мгновение теряю сознание и прихожу в себя, стоя на коленях и упершись лбом в стену. Несколько минут остаюсь в этом положении, стараясь восстановить дыхание и решить, что делать дальше. Пора выбираться из этого подвала. Чем раньше я это сделаю, тем легче будет застать сидя тех наверху врасплох. Проблема только в том, что в нынешнем состоянии мне будет трудно справиться даже с одним противником, двое же сделают из меня труп в течение нескольких секунд.
Деваться, однако, некуда. Стараясь не смотреть на лицо пакистанца, который, распластавшись на животе, единственным своим глазом пристально смотрит в потолок, поднимаю его дубинку и плетусь к двери. Прямо за дверью начинается лестница наверх. Сдерживая дыхание, медленно поднимаюсь по ней. На полдороге чертыхаюсь про себя и возвращаюсь в подвал. Стиснув зубы, переворачиваю тело пакистанца и шарю по его карманам. При этом развлекаю себя мыслью, что мои действия нельзя рассматривать как мародерство: в конце концов я ищу свои же вещи. Как я и ожидал, мой кошелек с деньгами и банковской карточкой лежит у него в кармане пиджака. Чуть позже кошелек вместе со мной должен был отправиться на дно канала. В том же кармане находится и связка ключей от квартиры. Полный запасной комплект ключей, в том числе и от комнаты на Оудемолстраат, лежит у меня в квартире, однако хотя бы от необходимости взламывать дверь туда я теперь избавлен.
Переложив кошелек и ключи к себе в карман, снова начинаю подъем по лестнице, которая приводит меня к открытой двери. Прямо передо мной — короткий коридор и крытая зеленым лаком массивная дверь, видимо, ведущая на улицу. Направо уходит еще один коридор, из которого доносится голос моего второго тюремщика. Судя по всему, кучерявый говорит по телефону. Осторожно выглядываю за угол и вижу лишь приоткрытую дверь, из-за которой видны ноги в серых брюках и сверкающих ботинках да слышится умиротворенный голос.
Ждать особенно нечего. Такое неукротимое желание бежать сломя голову и острое чувство опасности я испытывал только в глубоком детстве, под вопли и улюлюканье сторожа носясь по ржавым крышам чужих гаражей. Пробираюсь к заветной двери и после несложных манипуляций с замком выскальзываю наружу. Передо мной дворик с бетонной дорожкой, ведущей к решетчатой калитке. С трудом сдерживаю желание рвануть к калитке: судя по расположению комнат, вход с улицы просматривается из комнаты, где сидит один из стражей.
Иду налево вдоль стены и сворачиваю за угол. Судя по шуму моторов, кирпичная стена дворика, на которую я натыкаюсь, выходит на улицу. Бросаю в куст цветов трофейную дубинку, собираю последние силы и, подпрыгнув, цепляюсь за верх двухметровой стены. Слава Всевышнему, хозяева не удосужились утыкать ее битым стеклом. Карабкаясь, устало размышляю о том, как удивятся прохожие моему появлению на стене. С другой стороны, леший с ними: лучше попасть в полицию, чем снова в лапы к душегубу, который сейчас беззаботно болтает по телефону. Он уверен, что его напарник в данный момент в подвале вытряхивает из меня остатки души. Знал бы он…
Грубый рывок за ноги, и я слетаю со стены на мягко вскопанную землю у куста роз. Мой страж кажется не столько рассерженным, сколько удивленным. Понятно, он еще не видел Азата в подвале. Когда увидит, наверное, станет меня бить.
Неприятно, когда тебя волокут по бетонной дорожке с вывернутой рукой. Но дальше будет еще хуже. В коттедже кучерявый грубо швыряет меня в кресло и защелкивает на моих запястьях наручники. Еще одной парой наручников он приковывает меня к ножке кресла.
Ой, мама моя, сейчас он пойдет в подвал. А когда вернется… Вот, уже идет. Господи, как же он стал похож на разозленную гориллу. И даже передвигается теперь как-то боком, свесив руки.
Хрипя от ненависти, кучерявый хватает трубку телефона. Разговор оказывается гораздо короче, чем мне хотелось бы. Уйдя в соседнюю комнату, он возвращается со шприцем, наполненным какой-то гадостью.
— Шприц разовый? Продезинфицируй место укола. Ты мне занесешь какую-нибудь гадость, урод.
Я шепелявлю с трудом, потому что губы свело от страха. Это ерничанье не есть демонстрация смелости и даже не бравада обреченного. Скорее защитная реакция мозга человека, который понимает, что теперь-то ему точно пришел конец.
Вместо ответа громила бьет меня мясистой ладонью по уху так, что в голове будто лопается колокол. Звон кругами разбегается по голове. Но нет, это уже действует инъекция. Жар ползет по руке, голова начинает гудеть, и я теряю сознание.
Мрак постепенно рассеивается и, приоткрыв глаза, вместо комнаты коттеджа обнаруживаю себя сидящим на заднем сиденье знакомого «фольксвагена». Наручников на мне нет. Подсвечивая фонариком, кучерявый и какой-то незнакомый тип внимательно смотрят мне в лицо. Чтобы не поощрять их любопытство, не открываю глаз и остаюсь сидеть, — откинувшись затылком на подголовник. Удовлетворен по хмыкнув, оба злодея усаживаются впереди, и машина выезжает за ворота.
То, что называется «последний путь» — это в самом прямом смысле. Начинает смеркаться — время в Голландии, когда принято выходить излома, чтобы бросить труп в канал.
Машина неторопливо выезжает на перекресток, и в этот момент раздается гулкий удар. «Фольксваген» разворачивает, и он утыкается радиатором в фонарный столб. Небольшое серое «рено» остается посредине перекрестка, именно там, где произошло столкновение. Сидящие в машине трое молодых людей выскакивают. Мои сопровождающие делают то же самое. Только в отличие от троицы в «рено», мои тюремщики с удивительной прытью бегут по переулку и скрываются за углом. С возбуждением помахав руками, молодые люди из «рено» прыгают в машину и устремляются вслед.
Вот пусть и гоняются друг за другом как можно дольше. Ятем временем медленно выбираюсь из «фольксвагена» и ковыляю куда глаза глядят. На мое счастье, переулок пустынен. На следующем перекрестке сворачиваю, автоматически заметив название улицы — Явастрааг. На ходу торопливо отряхиваю одежду и безуспешно пытаюсь на ощупь определить, сильно ли повреждено лицо. Мне сегодня положительно везет: за углом остановка автобуса, на которой скучают чистенькая старушка с корзинкой для рынка и два негритянских подростка. Судя по тому, что особого внимания они на меня не обратили, катастрофических последствий для моей внешности последние события не имели. Ободренный, сажусь в автобус неизвестного маршрута, мечтая только как можно дальше уехать от застенка, в котором меня уже очень скоро хватятся.
Как я и ожидал, автобус довозит меня до железнодорожного вокзала. От него — двадцать минут пешком до гостиницы и примерно столько же до моей квартиры. Однако в нынешней ситуации менее всего стоит торопиться, поэтому я захожу в туалет на вокзале и внимательно осматриваю себя в зеркале. Две довольно широких царапины на шее, припухшая губа и надорванный воротник рубашки — все, во что мне обошелся вынужденный визит в особняк на Явастраат. Далеко не так плохо, как могло бы быть, и я даже не думаю жаловаться на судьбу.
Однако последние часы для меня даром не прошли: в голове стоит гул, ноги начинают мелко дрожать. Опершись на раковину и безо всякого удовольствия глядя на свое отражение, натужно соображаю, что делать дальше. Думается плохо, и единственное, что не вызывает сомнения, — это необходимость как можно скорее добраться до квартиры. Если где меня сейчас и не будут поджидать, так это там, поэтому покидаю гостеприимный вокзальный туалет, сажусь в трамвай второго маршрута, который за десять минут довозит меня почти до самой квартиры. Хозяина дома нет, и я по возможности быстро поднимаюсь к себе на второй этаж.
Судя по всему, в комнате без меня никто не хозяйничал. Впрочем, на детальный осмотр у меня просто нет сил. Раздевшись, я падаю в постель и толи засыпаю, толи теряю сознание от усталости.
Когда я просыпаюсь, на улице уже темно. Чувствую себя ожившим, если не считать жуткой боли от побоев. После осторожного массажа медленно шаркаю в душ. Стоя под струями теплой воды, стараюсь ни о чем не думать, кроме необходимости восстановить силы и привести себя в рабочее состояние.
