В Париже дорого умирать - Дейтон Лен (читать книги без регистрации txt) 📗
— Вы плащ не берете? — спросила она Марию.
— Нет, — ответила она.
— Ну, значит, уходите ненадолго, — констатировала консьержка. Поправив очки, она уставилась на меня.
— Возможно. — Мария взяла меня под руку и потащила прочь.
— Дождь снова пойдет, — окликнула консьержка.
— Да, — сказала Мария.
— Сильный, — не отставала консьержка. Она подняла очередной горшок и проверяла пальцем почву.
Летние дожди чище зимних. Зимний дождь сильно бьет по граниту, а летний ласково шелестит листвой. Эта гроза налетела стремительно, как неопытный любовник, и так же быстро кончилась. Листья тоскливо поникли, а воздух сиял зелеными отражениями. Летний дождь легко забыть. Как и у первой любви, лжи во благо или лести, в нем нет ничего плохого.
Бирд с Жан-Полем уже сидели в кафе. Жан-Поль был безупречен, как манекен в витрине магазина, а Бирд выглядел возбужденным и взъерошенным. Прическа скособочена, и бровей почти не видно, будто он побывал вблизи взорвавшегося водонагревателя. Они выбрали столик у перегородки, и Бирд, размахивая пальцем, что-то взволнованно вещал. Жан-Поль помахал нам и прикрыл ухо рукой. Мария засмеялась. Бирд озадачился было, не подшучивает ли Жан-Поль над ним, но потом решил, что нет, и продолжил говорить:
— Простота их утомляет. Обыкновенный треугольник, возмущался тут один из них, будто это и есть критерий искусства. Успех их раздражает. Хоть я почти ничего не зарабатываю на своих работах, это не мешает критикам называть мои работы плохими и считать вызовом приличиям, будто я специально создаю плохие работы, чтобы прослыть несносным. Понимаешь, у них нет ни доброты, ни сочувствия, именно поэтому их и называют критиками. Изначальное значение этого слова «критик» — «придирчивый дурак». Имей они хоть каплю сострадания, то хоть как-то бы его проявили.
— Каким образом? — поинтересовалась Мария.
— Рисуя картины. Именно этим и является живопись — проявлением любви. Искусство есть любовь, критика есть ненависть. Это же очевидно. Видите ли, критик — это человек, восхищающийся художниками, поскольку сам хотел бы стать живописцем, но которому наплевать на картины, — именно поэтому он художником и не является. Художник же, с другой стороны, обожает картины, но не любит художников. — Покончив с этой проблемой, Бирд помахал официанту. — Четыре больших со сливками и спички.
— Я хочу черный, — заявила Мария.
— Я тоже предпочитаю черный, — поддержал ее Жан-Поль.
Бирд, негромко фыркнув, посмотрел на меня.
— Вам тоже черный?
— Да нет, со сливками вполне устроит, — ответил я.
Бирд кивнул, одобряя лояльность соотечественника.
— Два больших со сливками и два маленьких черных, — заказал он официанту.
Официант поправил подставки для пивных кружек, собрал старые чеки и порвал. Когда он ушел, Бирд наклонился ко мне.
— Я рад. — Он оглянулся, желая убедиться, что Мария с Жан-Полем его не слышат. Те беседовали друг с другом. — Рад, что вы пьете кофе со сливками. Черный вреден для нервной системы, слишком крепкий. — Он заговорил еще тише, едва ли не шепотом: — Потому они тут все так любят спорить.
Когда кофе принесли, Бирд расставил чашки на столе, разложил сахар и взял счет.
— Позволь мне заплатить, — сказал Жан-Поль. — Это ведь я всех пригласил.
— Не в этой жизни! — отрезал Бирд. — Предоставь это мне, Жан-Поль. Я знаю, как обращаться с такими вещами, это моя часть корабля.
Мы с Марией бесстрастно переглянулись. Жан-Поль пристально смотрел на нас, пытаясь определить наши взаимоотношения.
Бирд наслаждался снобизмом использования в речи французских фраз. Всякий раз, когда он переходил с французского языка на английский, я точно знал — он делает это лишь ради того, чтобы вставить длиннющую французскую фразу, многозначительно кивая с важным видом, будто мы с ним единственные, кто понимает французский.
— Вы интересовались тем домом, — сказал Бирд, воздев палец. — У Жан-Поля есть отличные новости.
— Какие именно?
— Судя по всему, дорогой, есть какая-то тайна, связанная с вашим другом Даттом и этим домом.
— Он мне не друг! — отрезал я.
— Конечно-конечно, — раздраженно фыркнул Бирд. — Это чертово местечко — всего лишь бордель, что ж еще…
— Это не бордель, — возразил Жан-Поль с таким видом, будто уже это объяснял. — Это maison de passe. То есть дом, куда приходят уже с девицей.
— Оргии, — сказал Бирд. — Они устраивают там оргии. Жан-Поль говорил, там жуткое дело что творится. Наркотик, называемый ЛСД, порнографические фильмы, сексуальные шоу…
Жан-Поль продолжил:
— Там есть приспособления для всякого рода извращений. Скрытые камеры и даже подобие пыточной, где устраивают спектакли…
— Для мазохистов, — закончил Бирд. — Для всяких ненормальных, вы понимаете?
— Конечно, он понимает, — сказал Жан-Поль. — Всем, кто живет в Париже, отлично известно, насколько распространены такие вечеринки и представления.
— Лично я не знал, — заявил Бирд. Жан-Поль промолчал. Мария предложила всем сигареты и спросила Жан-Поля:
— Какой пришла вчера лошадь Пьера?
— У одного их приятеля есть скаковая лошадь, — пояснил мне Бирд.
— Ясно, — ответил я.
— Никакой, — поморщился Жан-Поль.
— Значит, я потеряла сотню новыми, — констатировала Мария.
— Глупость какая, — кивнул мне Бирд.
— Моя вина, — заметил Жан-Поль.
— Конечно, твоя, — ответила Мария. — Я на нее даже не взглянула, пока ты не сказал, что она точно победит.
Бирд снова огляделся.
— Вы, — ткнул он в меня пальцем с таким видом, словно мы с ним столкнулись на тропинке среди джунглей, — работаете на немецкий журнал «Штерн».
— Я работаю на несколько немецких журналов, — признал я. — Но не надо так громко, я не все указываю в налоговой декларации.
— Можете на меня положиться, — ответил Бирд. — Ни гугу.
— Ни гугу. — Я наслаждался старомодной лексикой Бирда.
— Видите ли, — продолжил Бирд, — когда Жан-Поль передал мне все эти потрясающие сведения насчет дома на авеню Фош, я сказал, что, возможно, вы заплатите ему небольшую сумму, если получите достаточно материала для статьи.
— Возможно, — согласился я.
— Готов ручаться — ваше жалованье в бюро путешествий плюс заработки за статьи для журналов… да вы гребете деньги лопатой! — заявил Бирд. — Просто купаетесь в деньгах, а?
— Не жалуюсь, — кивнул я.
— Да уж, наверное, не жалуетесь. Не знаю, где вы их укрываете, чтобы уклониться от уплаты налогов. Под кроватью прячете?
— По правде говоря, зашиваю в сиденье кресла, — ответил я.
Бирд рассмеялся.
— Старина Тастевен вам голову оторвет за порчу мебели.
— Это была его идея, — пошутил я, и Бирд снова рассмеялся, поскольку Тастевен славился своей прижимистостью.
— Пойдите туда с камерой, — подначил меня Бирд. — Отличная выйдет статья. Более того, окажете услугу обществу. Видите ли, Париж прогнил до мозга костей. Пора его встряхнуть как следует.
— Отличная идея, — согласился я.
— Тысяча — это будет слишком? — спросил он.
— И даже очень, — ответил я.
— Я так и думал, — кивнул Бирд. — Сотня куда вернее, а?
— Если получится хорошая статья, с фотографиями, могу дать за нее пять сотен фунтов. Пятьдесят за то, что меня туда отведут и проведут познавательную экскурсию, но последний визит туда показал, что я там персона нон грата.
— Кстати, об этом, старина, — сказал Бирд. — Насколько я понял, с вами там довольно паршиво обошелся этот тип, Датт. Но это ведь какая-то ошибка, разве нет?
— С моей точки зрения — да, — хмыкнул я. — Мнение на сей счет месье Датта мне неизвестно.
— Наверное, он сожалеет.
Я улыбнулся этим словам.
— Нет, в самом деле, — продолжил Бирд. — Жан-Поль отлично знает это место. И может все организовать, чтобы вы написали статью, но пока что ни гугу об этом, ладно? Никому ничего не говорите ни под каким видом. Договорились?
— Шутить изволите? — воскликнул я. — С какой такой стати Датт выставит на всеобщее обозрение свою деятельность?
