Господин Никто - Райнов Богомил Николаев (книги TXT) 📗
— Ничем. Я уже пил.
— Тогда выпьем по чашке кофе. Немножко остыл, но я всегда такой пью.
Младенов приносит два стакана, ради приличия проверяет на свет, насколько они чисты, и наливает из большого кофейника жидкость, напоминающую чай.
Кофе не только остыл, но, если судить по вкусу, датирован вчерашним числом. Оставив стакан на камине, я закуриваю и удобно усаживаюсь в кресле. Младенов придвигает стул и тоже садится.
— Ты явился как нельзя более кстати, мой мальчик. Нам с тобой придется изрядно потрудиться, — в третий раз сегодня доверительно говорит старик.
Хотя про себя я всегда называю его «стариком», Младенов в свои шестьдесят лет выглядит довольно бодрым. Он, правда, немного сутулится и костист, но костист скорее как крепкий орех.
— Раз предстоит, будем трудиться, — успокаиваю я его. — А как с моим назначением?
— Все в порядке. Не сразу далось, но все же уладил. Поначалу ершились, особенно Кралев: не знаю, слышь, что он за птица, да и больно мне нужен этот еж в штанах. Вся Болгария его знает, говорю, разве что кроме вас. Вы тоже знаете не хуже других, только прикидываетесь… Именно такой человек и нужен нам! Уломал-таки под конец.
Опершись на кресло, Младенов наклоняется ко мне:
— А знаешь, почему они заартачились? Потому что ты мой человек, вот в чем суть.
— Может, не только в этом. Тони не отставал от меня до самого вечера.
— Тони? Глупости! — презрительно морщится Младенов. — Не обращай внимания на этого пьяницу, он не опасен. И Милко не опасен. Ворон и Уж — тоже мелюзга, холуи и телохранители; кто им платит, тому они и служат. Все зло от этих двоих — от Димова и Кралева.
Старик умолкает, задумчиво уставивишись в мутное зеркало над камином. Потом произносит с пафосом:
— Подумать только, в чьих руках наши национальные идеалы!..
Младенов политикан старой школы. Он не может решать свои личные дела, не приплетя к ним национальные идеалы.
— Ты один тут живешь? — спрашиваю я, чтоб вернуть своего друга к действительности.
— Да, я снимаю этот апартамент, хотя он и великоват для меня и за наем дерут безбожно… Охотно взял бы тебя к себе, и расходы делили бы пополам, но не разрешают… — Он снова наклоняется ко мне и шепчет: — От тебя мне нечего таить, но у меня, видишь ли, бывают люди, которых не устраивают посторонние свидетели. Вот и приходится жить одному.
— Тебе лучше знать. От меня, бай Марин, все равно толку никакого. Ломаного гроша в кармане нет.
Намек довольно прозрачный, хотя и насквозь лжив. Денег у меня в кармане гораздо больше, чем мне сейчас нужно. Другое дело, что я не имею права их тратить, пока не обеспечу себе какие-то доходы от Центра.
Младенов, похоже, предвидел подобный поворот в разговоре, потому что он роется в кармане халата и вытаскивает пять стофранковых банкнот.
— Не беспокойся, без денег я тебя не оставлю. Я всегда забочусь о своих людях. Возьми-ка вот пока, а как получишь жалованье, вернешь мне.
Я наскоро пересчитываю деньги с озабоченностью человека, который помнит, что взятое полагается возвращать, затем кладу их во внутренний карман пиджака. Младенов глядит за моими движениями с нескрываемым сожалением, хотя, видимо, задолго до моего прихода осознал неизбежность этой жертвы и только колебался: десять бумаг мне дать или ограничиться пятью; сначала под наплывом добрых чувств отсчитал было десять, но потом пять попридержал — надо, дескать, приучать человека к бережливости.
— Так, значит, нам предстоит основательно потрудиться, а? — возвращаюсь я к теме разговора.
— Да, мой мальчик, и притом серьезно. Тебе не мешает знать, что фактически, хотя и негласно, Центр содержат американцы. Здешний народ, конечно, меня ценит и понимает, что какому-то там эмигранту вроде Димова далеко до такого политического лидера, как Младенов. Именно это и не нутру Димову. Вертел, крутил, пока наконец не сумел убедить тех, что я хоть и крупная фигура, но не обладаю деловыми качествами, какие присущи ему. И своего добился: я только вывеска, а фактически всем заправляет он, Димов.
— Ну как же так? Это у тебя-то нет деловых качеств? — удивляюсь я, хотя, как мне хорошо известно, деловые качества бай Марина сводятся лишь к умению ловко улизнуть, когда приходит время расплачиваться.
— Ну вот же, полюбуйся на этих умников! — восклицает Младенов.
— Почему же ты миришься с таким положением?
— А кто станет со мной считаться? Однажды я поставил вопрос ребром: «Кто, в конце концов, руководит Центром — я или Димов?» — «Ты, — говорят, — но Димов тоже полезная для нас фигура, и мы не можем им пренебрегать». А сверх того дали мне понять, что обострение отношений между сотрудниками Центра им нежелательно. А в устах тех, кто тебя содержит, слова «нам это нежелательно» звучат как «мы не позволим».
— И что же дальше?
— Дальше я рассчитываю на тебя. До сих пор я был в одиночестве, некому было довериться, и, пользуясь этим, они просто-напросто изолировали меня. А надо добиться обратного: мы их должны изолировать и показать американцам, что способны руководить делом получше всяких там димовых. Конечно, действовать следует с умом, тактично. На первых порах ты займешься журналом. Он в таком плачевном состоянии, что навести там порядок тебе не составит труда. А это сразу заметят где следует. Потом пролезешь в другой сектор. Тони с Милко мы перетянем на свою сторону. Потом и Димов пойдет на попятный. Он хитер, но мягкотел. Согласится и на вторую скрипку. Кралев самый опасный, по существу.
— Как же это получается? Ты служишь ширмой Димову, а Димов — Кралеву…
— Да вот примерно так оно и есть. По крайней мере сейчас.
Младенов хмурит брови.
— А откуда черпает силы Кралев?
— Как откуда? Все у него в руках. Димов без Кралева ни на шаг, потому и пляшет под его дудку, не соображая, что в один прекрасный день тот совсем выставит его.
— Чем же, собственно, он занимается, этот Кралев?
— Сам во всем разберешься. Время будет, — неопределенно отвечает Младенов.
Действительно, время есть. Потому я не настаиваю.
— Теперь мы найдем способ перекинуться словом, — заявляет бай Марин, посматривая на часы. — Пока что твоя цель — журнал. С него ты начнешь завоевывать авторитет. А потом, когда придет пора, примешься за другое.
Он опять смотрит на часы, и я встаю.
— Я бы не прочь поужинать вместе где-нибудь, но ко мне придут по делу, так что придется отложить до другого раза…
— Не беспокойся, — говорю я в ответ и ухожу.
— А где ты остановился? — догадался спросить Младенов, провожая меня по темному вестибюлю до лестницы.
— Нигде. Куда без денег сунешься?
— А багаж твой?
— Багаж? Какой багаж? Я, бай Марин, две недели таскал грузы в Марсельском порту, чтоб заработать на дорогу да на эту ветошь, — отвечаю я, показывая на свой костюм, у которого и в самом деле не блестящий вид.
— Ну вот, значит, все же как-то вышел из положения. А что касается гостиницы, то у Сен-Лазера их полным-полно, притом недорогие.
— Что это такое, Сен-Лазер?
— Да вокзал, отсюда рукой подать. Спроси, любой тебе скажет, как пройти.
— Ладно, это пустяки, — равнодушно бросаю я, открывая дверь, но на пороге останавливаюсь и спокойно говорю, глядя старику прямо в глаза: — А относительно всего прочего будь уверен — мы это так не оставим. Все переменится, и даже, может быть, скорее, чем ты думаешь. Ты ведь знаешь, болтать попусту не в моем характере.
— Знаю, мой мальчик, знаю, — кивает Младенов. — Не зря же я все эти шесть месяцев о тебе только и думал!
И он отечески улыбается мне. Но в его усталых глазах больше сомнения, чем надежды.
