Шибуми - "Треваньян" (бесплатная регистрация книга txt) 📗
– Ну, что ты скажешь об этом, мой старый, добрый друг? – донесся до него сдавленный голос Ле Каго. – По правде говоря, это не совсем подходящий конец для моего героя, для того чудесного, живописного образа, который я создал для себя.
Какое-то мгновение, поддавшись отчаянию, Хел раздумывал, не попытаться ли ему взобраться наверх по стенам пещеры; может быть, ему удастся подняться выше того места, где висит Ле Каго, и спустить ему сверху веревку.
Нет, невозможно. Потребовались бы целые часы напряженной работы; пришлось бы просверливать дырки в скале и вставлять в них бесчисленные стержни, для того чтобы вскарабкаться по этому гладкому, нависающему над головой склону; задолго до того, как он сумеет что-либо сделать, Ле Каго уже будет мертв; он просто задохнется в тугой паутине лямок и ремней, которые уже и сейчас сдавливают ему грудь, выжимая из нее остатки воздуха.
А что, если Ле Каго попытаться снять с себя ремни снаряжения и подняться по веревке к устью каменного штопора? Оттуда ему, возможно, – хотя, конечно, это и маловероятно, – удалось бы выбраться на поверхность, просто карабкаясь по стене шахты.
Он высказал это предположение Беньяту по телефону.
Голос Ле Каго был слабым и хриплым:
– Не могу… ребра… вода… давит…
– Беньят!
– Что, во имя всего святого?
У Хела мелькнула спасительная мысль. Последний шанс. Почти безнадежный. И все же стоило попробовать. Телефонный провод. Кабель не слишком крепок, но ведь он запросто мог зацепиться за что-нибудь там, наверху, может быть, даже переплестись со свисающей веревкой.
– Беньят? Ты можешь достать до телефонного кабеля? Можешь перерезать лямки?
У Ле Каго уже не хватало воздуха, чтобы ответить, но по тому, как задрожал провод, Хел понял, что баск пытается выполнить его указания. Прошла минута. Две. Размытый огонек лампочки танцевал, подрагивая, под самым потолком пещеры, Ле Каго цеплялся за кабель, напрягая последние силы, стараясь успеть перепилить ножом все лямки, прежде чем потеряет сознание от удушья.
Он изо всех сил сжал в кулаке влажный телефонный провод и рассек последний ремень. Под тяжестью его тела кабель дернулся… и оборвался.
– О, боже! – раздался крик баска.
Огонек его лампочки стремительно полетел вниз, прямо на Хела. Через долю секунды свернутый кольцами кабель плюхнулся на землю. Тело Ле Каго мягко ударилось о вершину каменного конуса, отскочило, скатилось в груду скалистых обломков и осталось лежать менее чем в десяти метрах от Хела. – Беньят!
Хел бросился к баску. Он был еще жив. Грудь его была раздроблена; она с трудом, судорожно вздымалась при каждом вздохе; всякий раз, как он выдыхал из себя воздух, на губах его вскипала кровавая пена. Шлем, принявший на себя первый удар, слетел, когда тело катилось по булыжному конусу, подскакивая на уступах. Кровь шла из носа и из ушей Ле Каго. Голова его находилась ниже туловища, и он захлебывался собственной кровью. Бережно, со всей возможной осторожностью, Хел поднял Ле Каго на руки и уложил его поудобнее. Он не боялся, что от передвижения ему может стать хуже; его друг умирал. Хел поражался нечеловеческой силе этого могучего баскского организма, которая не позволила ему мгновенно кануть в небытие.
Ле Каго дышал быстро и неглубоко; глаза его были открыты, зрачки постепенно расширялись. Он закашлялся, и от этого сотрясения волна мучительной, жгучей боли прокатилась по его телу.
Хел ласково погладил поросшую бородой щеку, скользкую от крови.
– Как?.. – Ле Каго задохнулся на полуслове.
– Отдохни, Беньят. Не разговаривай.
– Как… я выгляжу?
– Ты выглядишь замечательно.
– Лицо не пострадало?
– Ты красив, как бог.
– Отлично.
Ле Каго стиснул зубы, преодолевая новый приступ боли. Нижние были выбиты при падении.
– Священник…
– Отдохни, дружище. Не напрягайся, не пытайся с этим бороться. Пусть оно возьмет тебя.
– Священник!
Кровавая пена в уголке его рта, засыхая, стягивала губы, мешая говорить.
– Я знаю.
Даймонд в точности повторил слова Ле Каго о пещере как о зияющей бездне. Единственным человеком, от которого он мог их услышать, был этот фанатик, отец Ксавьер. Он же, без сомнения, выдал им место, где скрывалась Ханна. Исповедальня была его источником информации, его “Толстяком”.
В течение трех нескончаемых минут булькающие хрипы в груди Ле Каго были единственным звуком, нарушавшим тишину. Кровь, толчками вытекавшая у него из ушей, начинала густеть.
– Нико?
– Отдыхай. Спи.
– Какой у меня вид?
– Просто великолепный, Беньят.
Внезапно тело Ле Каго напряглось и застыло, откуда-то из глубины гортани вырвался слабый, еле слышный стон.
– Боже!
– Больно? – тупо спросил Хел, не зная, что сказать.
Судорога прошла, и тело Ле Каго постепенно расслабилось. Он сглотнул кровь.
– Ты что-то сказал?
– Больно? – повторил Хел.
– Нет… Я переживаю незабываемые минуты.
– Дурачина, – ласково сказал Хел.
– Во всяком случае, это не самый плохой вариант ухода.
– Да, неплохой.
– Могу поспорить, в подобную минуту тебе не удастся проделать ничего подобного.
Хел крепко зажмурился, стараясь смахнуть слезы; он, не переставая, нежно поглаживал щеку своего друга.
Дыхание Ле Каго прервалось и замерло. Ноги его начали судорожно подергиваться. Затем он снова задышал, коротко, часто, с глубокими гортанными хрипами. Его разбитое тело выгнулось в агонии, и он успел еще крикнуть:
– Аргх! Клянусь крестными яйцами Иисуса, Марии и Иосифа…
Кровь потоком хлынула у него изо рта. Он был мертв.
Стон мучительного облегчения вырвался из груди Хела; он скинул с себя лямки баллона с воздушной смесью и сунул его в угол между двумя неровными каменными плитами, упавшими, по всей видимости, с потолка “вздымающейся” пещеры. Николай тяжело опустился на камень, уткнувшись в грудь подбородком, и глубоко, с жадностью, задышал, судорожно, до отказа наполняя воздухом легкие, пока не закашлялся. Пот струйками стекал по его лицу, несмотря на холод и сырость пещеры. Скрестив на груди руки, он осторожно провел пальцами по свежим шрамам на плечах, там, где ремни баллона с воздухом врезались ему в тело, сдирая кожу даже через три шерстяных свитера и комбинезон из парашютного шелка. Баллон был невероятно громоздким и неуклюжим грузом, совершенно неприспособленным для протаскивания через узкие, неровные расщелины или для подъема по крутым скалистым уступам. Если закрепить его плотнее, он затруднял движения, так что немели руки и пальцы; если же ослабить ремни, он до крови натирал кожу и опасно раскачивался, угрожая опрокинуть человека.
Когда дыхание Хела успокоилось и стало ровнее, он сделал большой глоток вина, смешанного с водой, из xahako и растянулся на каменной плите, не позаботившись даже снять с себя каску. Он ограничил свой груз до минимума: баллон с воздухом, вся имевшаяся у него веревка, с которой он мог самостоятельно управиться, небольшой запас еды и снаряжения, две магниевых вспышки, мех для вина xahako, маска для подводного плавания в прорезиненной сумке, где лежал также водонепроницаемый фонарик, и полный карман кубиков глюкозы для быстрого восстановления энергии. Даже если учесть то, что Николай не взял с собой ничего лишнего, для него этот груз был слишком тяжелым. Он привык двигаться налегке, прокладывая путь, в то время как могучий Ле Каго тащил на себе всю основную тяжесть их оборудования. Ему теперь очень недоставало мощи друга; недоставало его душевной поддержки, его неиссякаемого потока острот, замысловатых ругательств и песен.
Николай остался один. Руки его были изранены и совсем не гнулись. Ему мучительно хотелось спать; мысль о сне, о чудесном, глубоком сне завораживала, манила, влекла его к гибели. Он знал, стоит ему заснуть, холод проникнет в его тело, чудесный, притупляющий все чувства, успокаивающий боль холод. “Не спи. Ты не должен спать. Сон – это смерть. Отдохни, но не закрывай глаза. Закрой глаза, но не спи. Нет. Ты не должен закрывать глаз!” Брови его с усилием приподнялись, стараясь удержать веки, не дать им опуститься. “Не надо спать. Просто отдохни немножко. Не спи. Просто на минутку прикрой глаза. Только прикрой… глаза…”
