Чекисты Рассказывают... - Коллектив авторов (книги бесплатно читать без TXT, FB2) 📗

Между прочим, в то время Поуп высказывал некоторые прогрессивные взгляды. В частности, он резко осуждал государственный переворот в Гватемале, организованный незадолго до этого американцами. Однажды он даже вступил в спор по этому поводу с одним американским дипломатом, который проводил у нас очередной семинар. Он также очень гордился своим отцом, который во время войны подал в отставку с государственной службы в знак протеста против заключения в концлагеря всех канадцев японского происхождения без суда и следствия.

Мои однокурсники знали, что фотографирование является моим страстным хобби, и никто не удивился, увидев у меня фотоаппарат и электронную вспышку. За этот весьма веселый и далеко не последний подобный вечер я сделал несколько десятков снимков и пообещал всем прислать фотографии. Поскольку это было в последний день семестра, я записал адреса присутствующих.

С течением времени мои однокурсники все меньше п меньше придерживались своих легенд, и постепенно удалось узнать их звания, специальные службы, к которым они принадлежали, и даже их предыдущую карьеру. Надо признаться, что этому во многом способствовал, сам того не подозревая, Том Поуп, который регулярно устраивал вечеринки и приглашал всю группу. Иногда он устраивал «мальчишники», а иногда приглашал всех с женами. Таким образом, в моем альбоме (и, разумеется, в Центре) появились и фотографии некоторых из жен.

Среди регулярных посетителей вечеринок у Поупа был и некий капитан ВВС Харпер. Однажды он рассказал о том, что в начале 50-х годов работал помощником военновоздушного атташе в Москве. Большинство из присутствовавших на вечеринке заинтересовались этим и стали задавать Харперу многочисленные вопросы о Советском Союзе. Я, естественно, с большим интересом слушал его ответы. Его невежество было поразительным — он не знал толком даже центра Москвы. То, что он рассказывал о повседневной жизни советских людей, было такой чепухой, что я усомнился в самом факте его пребывания в Советском Союзе и запросил об этом Центр. Оказалось, что я ошибся: Харпер действительно проработал несколько лет в Москве.

Он любил хвастаться своим знанием русского языка и часто на переменах с важным видом читал русские книги. Я пригляделся к одной из них и с удивлением увидел, что это были адаптированные рассказы Чехова для начинающих изучать русский язык. А ведь до прихода в университет Харпер преподавал русский язык в разведывательной школе ВВС!

Китайский шел у него исключительно туго. Он часто ругался и жаловался во время занятий.

— Зачем же ты пошел изучать китайский, если он тебе не нравится? — как-то спросил я у Харпера.

— Нужно было, иначе я умер бы капитаном!

Как оказалось, работая преподавателем в разведшколе, Харпер не мог получить очередного воинского звания, хотя по сроку службы он давно уже должен был стать майором. Вот тогда он и решил пойти учиться — неважно чему — и стать майором, так как во время учебы очередное звание присваивается независимо от должности. Я охотно помогал Харперу на контрольных работах в надежде, что помогаю английской армии разбогатеть на такого майора.

У меня установились хорошие отношения с израильским дипломатом Цвием Кедаром. Жил он недалеко от меня, и мы часто заходили друг к другу в гости и иногда вместе готовились к занятиям. Кедару было уже под сорок, и китайский язык давался ему с трудом. Поэтому он старался как можно больше тренироваться в разговорной речи со мной. Постепенно я узнал от него его биографию. Родился и вырос он в Палестине. С детства говорил по- арабски, учился в английской школе и, кроме того, изучал немецкий и древнееврейский языки. Китайский язык, по его словам, его послало изучать министерство иностранных дел. После окончания учебы и стажировки он должен ехать на дипломатическую работу в Китай. Он как-то рассказал мне, что во время арабско-израильской войны в 1948 году его забрасывали в Египет и в Сирию, и он вел там разведывательную работу. Вполне понятно, что это очень заинтересовало меня и, играя на его тщеславии, я попытался выяснить у него как можно больше деталей. С другой стороны, про себя я крайне удивлялся, что он рассказывает такие вещи малознакомому человеку.

Однажды мы договорились, что я зайду к Кедару вечером. В то время он снимал небольшую меблированную квартиру, очень похожую на мою, но несколько дальше от университета. Встретил он меня, как всегда, очень радушно и предложил выпить. При этом он сказал, что хочет угостить не виски или джином, а замечательным, но неизвестным мне напитком. Тут он открыл холодильник и достал бутылку… «Столичной»!

— Что это такое? — спросил я.

— Самый лучший напиток в мире — русская водка, — ответил он. — При этом это не какая-нибудь подделка, а «Штолышна» из России!

Он налил мне небольшой фужер водки, поставил на стол блюдечко с хрустящим картофелем и усадил меня в кресло. Пили мы, как это там принято, малюсенькими глотками, и я невольно поморщился.

— Это ты с непривычки, — сказал Кедар, увидев мою гримасу. — Привыкнешь — увидишь, что это за прелесть.

Оставалось только согласиться.

В конце учебы мы устроили прощальный вечер в одном из китайских ресторанов. Вечер прошел отлично, особенно для меня, так как на прощанье мои бывшие однокурсники рассказали друг другу, куда их направили на работу, и все мы обменялись адресами.

Несколько человек направлялись вЛекин, многие ехали в Гонконг и так далее. Наш единственный американец Клейтон Бредт возвращался в США.

О нем я вспомнил много лет спустя. На занятиях он обычно сидел рядом со мной у самой стены. Он знал, что в группе недолюбливали его как американца и поэтому он общался главным образом с Томом Поупом и мною. Ведь мы как канадцы были как бы двоюродными братьями и англичанам и американцам. Он долго не понимал, что за «чиновники» и «дипломаты» учатся с нами. Но в конце концов и он разобрался в наших однокашниках. И вот как-то на очень скучной лекции по китайской философии он толкнул меня локтем и сказал:

— Послушай, да ведь тут все, кроме нас с тобою, — шпионы!

Он стал приводить мне различные доводы, но я продолжал настаивать, что это не так.

Бредт, разумеется, ошибался, однако я не мог сказать ему, в чем заключалась его ошибка (он сам узнал об этом много лет спустя из газет после моего ареста), тем не менее я не мог не быть довольным тем, что этот, как оказалось, весьма наблюдательный человек, который сумел расшифровать подлинное лицо наших «однокашников», ни в чем не подозревал меня. И уж если американец, который часто сталкивался с канадцами, принимал меня за канадского коммерсанта, прожившего много лет в США, то англичан мне можно было не опасаться.

Лекция продолжалась, но мои мысли невольно унеслись в прошлое, и я весь отдался воспоминаниям о том долгом и трудном пути, который привел меня в Лондонский университет в одну академическую группу с сотрудниками специальных служб противника.

Р. АБЕЛЬ

ВОЗВРАЩЕНИЕ НА РОДИНУ. РАЗГОВОР С РАЗВЕДЧИКОМ

ВОЗВРАЩЕНИЕ НА РОДИНУ

Приближался конец пятого года моего заключения. Встретили мы новый, 62-й год. На улице типичная южная зима. Мороза нет, но одежда плохо защищает от пронизывающего ветра, от дождя. Плохое питание также сказывается…

Был вечер 6 февраля, мы уже сидели запертые в камере. Подошел надзиратель и сказал:

— Абель, возьмите вещи. Идите вниз.

Он подождал, пока я кончил сборы. Много времени они не заняли. Папка с рисунками, тетради с математическими выкладками, письма родных и адвоката, несколько книг, бритва, платок, мыло, еще кое-что из мелочей. Последние распоряжения соседям по камере — кому что передать, что сделать с другими вещами.

Внизу, когда мы вышли из блока камер, меня отвели в комнату дежурного. Там был начальник тюрьмы.

— Вам надо поехать в Нью-Йорк. Сейчас вам выдадут костюм, — объявил он.

Повели меня в каптерку, затем к парикмахеру и снова в дежурку. Там меня встретил уже заместитель начальника тюрьмы и предложил вместе просмотреть вещп. Папку с рисунками и моими математическими выкладками он отложил в сторону.