Вместе с Россией - Иванов Егор (книга жизни TXT) 📗
Соколову читать расхотелось. Под мерный стук колес он стал думать о Насте, о тетушке, о старых товарищах по Генеральному штабу, о новом своем приятеле Мезенцеве… Куда-то забросила всех военная судьба? Чем ближе он подъезжал к родному дому, тем больше всплывало в памяти старых забот, приходили на ум полузабытые имена знакомых…
Мичман попросил разрешения закурить — вагон оказался для курящих. Соколов не стал возражать.
Затягиваясь тонкой египетской папироской, мичман затеял разговор.
— Еду в Питер на три дня к невесте! — радостно сообщил он. — Бог даст, если не погибну — после летней кампании свадьбу сыграем!.. Вот какие кольца в Гельсингфорсе купил! — с гордостью достал и открыл маленький сафьяновый футлярчик. — В Питере теперь за такие втридорога спросили бы…
Молодому человеку очень хотелось поговорить. Он продолжал:
— Спекулянты, воры и вся интендантская сволочь столько денег награбили, что порядочному человеку к ювелиру уже и не подступиться… Вот был недавно в Питере случай… Приходит к Фаберже, на Морской, господин в офицерской форме — как позже выяснилось, он интендант, заведующий покупкой и гоньбой скота на Северо-Западном фронте — и говорит… «Дайте мне, — говорит, — красивую дорогую вещь…» — «В рассрочку?» — спрашивает приказчик… «Зачем?! — отвечает, — за наличные…» — «На какую цену изволите? Так тысяч до 15?» — Наверное, опытный ювелир был, знает — кому что… «Нет! — говорит интендант, — подороже!..» Так купил, бестия, колье в сто тысяч и не моргнул!
— Как же известно стало, что интендант? — полюбопытствовал Соколов.
— А оставил визитную карточку с адресом, куда доставить, и попался!.. Следствие нарядили господа из комиссии Батюшина! Думали, что шпион, а оказался — интендант!.. Неизвестно, кто из них хуже для России…
— А что за комиссия? — насторожился Алексей, услышав знакомое имя.
— Комиссия по розыску и аресту германских и австрийских шпионов, господин полковник! — сообщил мичман и продолжал рассказ об интендантах, видимо, возмущавших всю армию.
— А вот еще доподлинный случай, я от родственника своего знаю, он в Киевской губернии в земстве служит… Ему дали сначала подряд на поставку полмиллиона пудов хлеба для армии… Дело вроде бы было налажено, но интенданты все тянули и тянули… Возводили всякие мелкие преграды, а потом вовремя не прислали мешки, которые должны были по договору. Затем вызывают его в интендантство и предлагают, чтобы поставщик организовал покупку мешков через земство… Называют ему цену и торгаша, говорят, что он получит от этой покупки еще пять тысяч рублей… «Как так, — спрашивает родственник, — я получу еще пять тысяч?» Ну, ему и разъясняют: дескать, мешков вашему земству нужно около 150 тысяч штук. За каждый мешок земство будет платить торгашу из средств интендантства по сорок пять копеек… Поставщик мешков согласен дать интендантам комиссионных с каждого мешка по десять копеек… Вот «навар» и положат по карманам в пропорции…
— И что же ваш родственник? — поинтересовался Соколов.
— Мой дядя рассказал все главнокомандующему фронта генерал-адъютанту Брусилову, тот возмутился, вызвал к себе интенданта и чуть его не поколотил в кабинете. Мешки поставили казенные, и очень быстро… Но с тех пор дядю на порог не пускают в интендантство… Так же эти воры проделывают и с шинелями, бушлатами, лошадиными подковами, гвоздями для ковки лошадей, и с сапогами… и черт-те знает с чем еще…
Соколов помолчал. Он еще со времен русско-японской войны знал о вакханалии казнокрадства и взяточничества, которая потрясала русскую армию. И все это — несмотря на то, что во главе снабжения войск стоял теперь генерал Шуваев, кристально честный сам, самоотверженно относящийся к делу. «Но честность отдельного человека не может преодолеть пороков гнилой самодержавной системы, при которой начинают воровать с самого верха — с великих князей, то и дело запускающих руку в казну…» — думал Соколов, слышавший раньше о выдачах из бюджета родственникам царя.
Мичман был резко настроен против тыла, против верхов и даже против царской фамилии. В разговоре у него явно сквозило презрение к сухопутным генералам, проскальзывали нотки неодобрения самого верховного главнокомандующего — царя.
«Вот как бунтарски предстает передо мной Россия, — с изумлением думал Алексей. — Неужели это та самая верноподданная страна, где обожествлялась царская власть, где слово критики приравнивалось к крамоле, а рабочее сословие, требовавшее улучшения условий жизни и работы — беспощадно расстреливалось и подавлялось? Война, видимо, сильно раскачала государственный корабль, если даже морское офицерство, „белая кость“ — опора трона — позволяет себе проявлять возмущение?!»
Колеса отбивали свою мелодию, вагон слегка покачивало.
81. Луцкий уезд, середина июня 1916 года
Двенадцатого числа главнокомандующий Юго-Западным фронтом отдал приказ о новом наступлении, главными целями которого определил Ковель и Владимир-Волынский. Брусилов не любил сидеть в своем штабе и по бумагам знакомиться с подготовкой войск к боевым действиям. Он стремился в такую пору инспектировать свои соединения вплоть до дивизии, острым взглядом оценивая уровень командования, снабжение, боевой дух солдат и другие составляющие совокупных усилий к победе.
Осмотрев захваченный его армией Луцк, Брусилов решил выехать на один из самых трудных участков фронта, где беспрерывно атаковали свежие германские части, прибывшие из-под Вердена. Теперь атака захлебнулась, полки 5-го Сибирского корпуса отбили неприятеля, но противник все время бросал в «ковельскую дыру» новые и новые дивизии, пытаясь стабилизировать положение.
На трех авто главнокомандующий с небольшой группой чинов штаба и отделением охраны отправился на северо-запад, в расположение 39-го армейского корпуса. Грунтовая дорога вилась через фольварки немецких колонистов, местечки и деревни по левому берегу реки Стырь.
Брусилов ехал в передней машине. Он посадил с собой прикомандированного к его штабу подполковника Сухопарова, а переднее сиденье занял старший адъютант штаба 8-й армии полковник Петр Семенович Махров, хорошо известный Брусилову по совместной службе. Передняя машина вздымала на сухой дороге тучи пыли, в которых тонуло сопровождение.
Главнокомандующий пребывал в хорошем настроении, и только изредка нотки горечи проскальзывали в его разговоре с доверенными офицерами, которых он рад был вновь увидеть. Человек прямой и открытый, Брусилов не жаловался своим спутникам, но и не таил от них своих мыслей. Он словно рассуждал вслух.
— Чудо война творит с людьми, истинное чудо, — задумчиво сказал генерал. — В 9-й армии я нарочно поехал осмотреть 74-ю дивизию…
— Ту, что была сформирована в ноябре четырнадцатого года в Петрограде из швейцаров и дворников? — поинтересовался Сухопаров.
— Именно так, — подтвердил Брусилов. — А хотел я ее проведать оттого, что сначала она показала очень плохие боевые свойства… Теперь же, спустя почти два года, дивизия преобразилась. Дерутся лихо, людей берегут, боевой дух высокий! Но пришлось наказать командира, хотя он и не виноват…
Махров обернулся на своем сиденье, чтобы лучше слышать.
— Навстречу первой атакующей волне из германских блиндажей, не разбитых артиллерией, брызнула горючая жидкость, — говорил генерал. — Средство это — одно из самых варварских в нынешней войне. Солдат, попавший за несколько десятков саженей под такую струю, сгорает живьем…
Сухопарова передернуло, когда он представил себе ужас людей, попавших под огнеметы. Подполковник, разумеется, знал про такое ужасное оружие, но впервые ему довелось слышать рассказ о его применении. Брусилов продолжал.
— Неприятель пожег много наших солдат. Неудивительно, что ожесточенные этим «серые герои», ворвавшись в деревню, начали безжалостно избивать германцев… В одном месте солдатики дорвались до баллона с горючей жидкостью, тут же направили ее на беспорядочно отступавшую толпу германцев… Начальник дивизии не остановил своих солдат, хотя видел все и должен был это сделать. Так поступать не по-христиански и не по-русски. Германцы ведь были почти что пленные, хотя и не все еще бросили оружие…
