Снежный человек (с илл.) - Торбан Раиса Семеновна (бесплатная библиотека электронных книг txt) 📗

Они с удовольствием примостились возле него и приготовились слушать. Так и вышло.

— Давным-давно, — начал Тикка ровным, плавным голосом опытного рассказчика, — много веков тому назад, на этом месте, где мы сидим, было окиян-море. Одна вода, куда ни глянь.

Волны, малые и большие, гуляли свободно под светлым небом и радовались простору.

Вдруг с севера налетел злой ветер. Задул, закружил, бросился на волны и давай их бить друг о друга.

С воем и ревом сшибались волны. Хребты покрывались пеной, а после боя они растекались с великим плачем.

— Господи, уйми ветер! — плакали волны.

А господь в то время проживал на небе, в золотой избе, сплошь утыканной жемчугом и алмазными звездами. Потолок в избе был синий. Днем ему светило солнышко, а вечером заглядывал в избушку сам светел месяц.

И вот однажды сидит господь бог на бирюзовом порожке и думает о том, как бы это мир сотворить.

А волны поднялись до самого неба да как хлынут в ноги господу богу с жалобой: спаси, дескать, угомони ветер!

Тут господь бог почувствовал сырость в своих чуби. Насквозь промокли его шелковые онучки — и он ну чихать… Рассердился бог на волны да как крикнет:

— А, чтоб вы окаменели!

И волны обратились в высокие горы, а брызги от них пали на море мелкими камнями.

А воды те, что в страхе оставались внизу, разлились вокруг них… И появились новые моря, потекли реки, заголубели озера.

Вот почему по всей нашей земле вода и камень…

Мери вдруг чихнула.

— Ну, ему промочили волны ноги, а зачем же людям насморк? — сказала Мери, готовая снова чихнуть.

— Велик гнев господен, — отвечал Тикка. — Ему вода онучки промочила, так вот и человек пусть помнит господа бога и в мокрых ходит.

И снова глаза старого Тикки весело и насмешливо улыбались. И нельзя было понять, шутит он или говорит взаправду.

— Вредный какой этот твой бог, деда Тикка, — улыбнулась Анни.

— А его все равно никто теперь не будет помнить, — сказал Тяхтя.

— Почему?

— Можно калоши купить, и насморка не будет.

Юрики не принимал участия в разговоре. Он сосредоточенно думал. Затем, тряхнув красным помпоном своей шерстяной шапочки, сказал:

— А ведь ты все это выдумал.

— Так старые люди говорили, — лукаво ответил Тикка. Юрики снисходительно улыбнулся.

— Сразу видно, что они не учились в школе, неграмотные. Камень и вода не от бога, а от ледника.

— От какого такого ледника? Не от того ли, в котором твоя мать летом молоко держит?

— От скандинавского, — солидно ответил Юрики. Юрики встал и, как на уроке, громким голосом заявил:

— Мы расположены на щите…

— На чем?

— На щите, на каменном:… Давно-предавно у нас были готовые горы. Скандинавский ледник сползал с них, тер и гладил… А после… — Юрики перевел дыхание. — А после ледник таял, таял — и натаял озер и рек. Вот!

— Ну Юрики, твой верх, побил ты меня! — воскликнул старый Тикка.

Совсем стемнело. С озера потянуло сыростью. Мери снова расчихалась, и всем захотелось есть.

— По домам, ребята, — поднялся Тикка.

— Деда, вы не забудете про елку, про деда Мороза? — напомнили Тикке ребята.

— Деду Морозу настоящему полагается иметь на плече маленькую елочку и мешок с подарками для ребят. Большой мешок, чтобы всем хватило, — сказала Анни.

— Ну, елочку-то я найду в лесу, — засмеялся Тикка. — А вот как быть с подарками?

Глава Х. НА НОВОЙ РОДИНЕ

Прибывшие из Канады лесорубы обстоятельно знакомились с поселком, людьми и местом работы.

Лес им понравился. Хороши стройные сосны, уходящие вершинами в небо. Какие замечательные телеграфные столбы, корабельные мачты, шпалы и многое другое выйдет из них!

А знаменитая карельская береза… Из ее древесины и особенно «наплывов» художники-мастера создадут прекрасные вещи.

До революции карельская береза шла во дворцы царей и богатых людей на всякие украшения. В наше время она идет тоже во дворцы, но для детей и для народа.

— Не лес, а золото, — одобрительно сказал старый Лоазари.

— А мы и называем наши леса «зеленым золотом», — подтвердил Большаков.

Старый Лоазари сразу же почувствовал, что здесь, в Советской стране, никто не собирается чинить подвоха рабочему человеку. Здесь люди работают на самих себя.

Старик охотно указывал карельским лесорубам, что лес надо валить узкими просеками, шириной в десять-пятнадцать метров, и в «елку», то есть так, чтобы вершины приходились друг на друга, и комлями [17] — в одну сторону. Тогда легче раскряжевывать хлысты, [18] и дорога для вывозки леса останется свободной.

Его дельные советы охотно принимались лесорубами.

Старый Лоазари все замечал, и до всего ему было дело. Первый раз в жизни он почувствовал себя в лесу не только работником, но и хозяином всего этого добра.

Вот подошел лесоруб, ударил топорищем по стволу. Раздался низкий звук, как будто бы ухнули в пустую бочку.

Это дерево сгнило у корня, в нем — дупло.

— Фаут!

И лесоруб идет дальше, отыскивая здоровое. Лоазари окликивает товарища:

— Эй, милачок! Ты зачем же оставил его гнить на корню? Руби!

— Невыгодно. Работы много, а подсчитают мало, — отвечает расчетливый лесоруб.

— Да, но оно будет гнить и заражать другие деревья.

— А тебе жалко?

Лоазари не отвечает. Он подходит со своей пилой к «невыгодному» дереву и, кряхтя, принимается за работу. Молодому неловко. Он возвращается.

— В чем дело, старина?

— Не по-хозяйски себя ведешь, — ворчит Лоазари, — за своей копейкой гонишься, а рабочее государство теряет доллары.

И старики, и молодежь все чаще обращались к старому Лоазари. Добродушный и общительный, он охотно делился с ними своим многолетним опытом.

В свободные часы к канадцам потолковать собираются все, даже детвора.

Тяхтя, чтобы показать старому канадцу свою лесную образованность, раза три упомянул слово «фаут». Он слышал это слово от своего отца-десятника, у которого постоянно с лесорубами были недоразумения и споры из-за фаута, то есть больных, недоброкачественных хлыстов.

— Фаут фауту рознь, — говорил Лоазари. — Наплывы на карельской березе или на ореховом дереве — фаут, а ценится он и у нас и за границей чуть ли не на вес золота. Вот те и фаут! А вот еще на березе растет такой гриб — фомес игниариус…

— А мы знаем: из него чай можно делать и пить, — поспешили сказать ребята.

— Еще есть такая губа — фомес оффисиналес. Ее можно вашему брату вместо касторки давать, — смеялся Лоазари.

— А в Сибири из этой губы делают мыло и красную краску.

— А в Северной Америке она идет вместо хмеля, когда там варят брагу, — подсказал один из лесорубов.

— И в Америке варят? — удивилась Анни. — И в Америке. А ты говоришь — фаут…

Старик заодно рассказал ребятам о грибах и жучках, поражающих деревья. О том, как распознавать эти беды и как с ними бороться.

Все с большим интересом слушали старого Лоазари.

Большаков решил создать у себя на участке настоящие курсы для повышения квалификации молодых лесорубов.

Машинист Ивенс будет практически знакомить молодежь с механизмами, с техническими усовершенствованиями в лесном деле.

На Лоазари будет возложена, так сказать, «технология» лесного дела.

Вечером лесорубы потянулись на курсы, устроенные в избе-читальне, так как помещение клуба еще не было готово.

Лоазари безжалостно подстриг свою бороду, даже слегка прошелся бритвой по своему коричневому, изрытому морщинами лицу. И его глаза заголубели еще больше.

Поверх шерстяного свитера старик надел новую синюю блузу. Круглый воротник свитера выпустил наружу.