Крысы в городе - Щелоков Александр Александрович (книги онлайн бесплатно без регистрации полностью .txt) 📗
Мамед Али прожил недолго. Он умер в сорок четыре года, оставив после себя два значка «Ударник пятилетки», три Почетные грамоты Президиума Верховного Совета республики, орден «Знак Почета» и триста рублей на сберегательной книжке. Тяготы, свалившиеся на плечи матери, не сломили ее. Она устроилась ночной уборщицей в универмаг и добывала детишкам хлеб, работая в двух местах днем и ночью.
Али был старшим и избавился от опеки родителей раньше других. Он бросил школу, с трудом одолев семь классов. Рослый, жилистый, злой и завистливый, он спутался с воровской шайкой и стал одним из наиболее удачливых и отчаянных ее членов. Никто никогда не объяснял Али, что такое хорошо и что такое плохо. Эти истины он постигал сам. И выходило: все хорошее — это то, что выгодно ему, плохое — что идет во вред. Если тебе кто-то мешает воровать, а ты пырнул ему ножом в брюхо — это хорошо, поскольку мешать вору работать — плохо.
В результате в его сознании все человечество вскоре разделилось на две категории. Большая была скопищем плохих людей. Они придерживались законов, работали, норовили изловить воров, ставили на окна решетки, на двери сигнализацию, при любом случае искали защиты у милиции.
Силу денег Али понял при первом задержании. Его выкупил у милиции Алекпер Дадаев, слывший среди ворья паханом, а для милиции бывший образцовым гражданином, который никогда ни в чем не был замешан. Еще не оперившийся Али понял, что деньги обладают удивительным свойством: их никогда не бывает слишком много, а если их не счесть, то они могут все. Не деньги портят человека. Портит желание загрести их как можно больше. В социалистическом Баку, в царстве Гейдара Алиева, могучего брежневского сатрапа, подхалимствовавшего в Москве и куражившегося в Азербайджане, не существовало системы государственных фиксированных цен. В южной благодатной республике за все приходилось платить в два-три раза дороже, нежели в самом дорогом месте России.
Али на волне воровского успеха взлетел вверх, укрепился в клане воровских авторитетов, переехал в Россию с паспортом на фамилию Гуссейнов и возглавил крупное дело по торговле наркотиками. Крупное, потому что мелочевкой Гуссейнов не занимался. Сто-двести килограммов дури в контейнерах среди упаковок конфет или консервов из Ирана — вот его размах. Таможня, получая свою долю, в грузах, которые везли из-за границы посредники Гуссейнова Ханпаша Байрамов и Муса Алиев, не ковырялась.
За крутость характера, беспощадность в расправах с теми, кто пытался выйти из дела, Гуссейнова прозвали Саддамом, намекая на его сходство с иракским диктатором Саддамом Хусей-ном.
Понимание великой силы денег, врожденная азиатская властность у Саддама проявлялись в первую очередь в его отношении к людям: он их ни во что не ставил. Он платил, они служили ему, а тем, кому ты платишь, не положено строить иллюзий насчет своего положения. Наемники обязаны знать свое место. Не хотел Саддам менять привычек и сейчас, в разговоре с Кольцовым.
— Ты, мент, — Саддам произносил «мэнт», — не духарись. Да, мы с тобой состоим при одном деле, но между нами есть разница. Пока ты это не поймешь, будешь всегда ошибаться. Это при советской власти за мой же миллион рублей ты мог трясти мне душу и в конце концов посадить. Теперь тебе против моих миллионов «зеленых» не устоять. Я на тебя положил с прибором и держу возле себя только по старой дружбе. Ты твердишь: общее дело. Забудь. Не обманывай себя. Не надо. Да, дело общее, как у ишака и узбека. Но ты — ишак, я — узбек. Я тебя купил, ты мой груз возишь, Я могу тебя продать и даже убить. А ты, самое большее, можешь меня лягнуть.
Кольцов сидел, мрачно ковыряя вилкой в жарком. Он сам давно и прекрасно понимал все тонкости своих отношений с Саддамом — не дурак же мент в конце концов, но ему все время хотелось, чтобы этого не понимал Саддам. Так разбивший любимую чайную чашку отца малыш надеется, что его шалость никто не заметит. И вот теперь Саддам сразу все поставил на свои места, назвав кошку кошкой, мышку — мышкой. Однако упрямство Кольцова все еще не остыло.
— Значит, я не могу тебя ни продать, ни убить? Вопрос глупый, и почему он сорвался с языка, Кольцов не мог себе объяснить. Саддам вспылил.
— Потому, мент, что в моем деле ты сявка. Одна из многих. У меня на содержании сидят генералы и депутаты. Кому ты меня пойдешь продавать? Допустим, все же найдешь мудака с убеждениями. Как этот… Как его? Горчаков. Но тогда тебе придется признать первым делом, что ты весь в говне по самую кокарду. Защитничек! Дальше. Кому прикажешь меня убить? Сам за это возьмешься? Да ты, даже если из задницы от натуги груша вылезет, не сумеешь.
Кольцов наклонил голову еще ниже. Он уже не рад был, что начал этот разговор. Знал ведь свой шесток. Знал и сопел в две дырочки и клевал золотые зернышки. Зачем же на руку дающую гадить?
— Ладно, — Саддам протянул руку через стол и хлопнул Кольцова по плечу. — Оставим это. Отношения у нас прежние. Ты знаешь, я обид на дураков не держу. Однако ты должен твердо знать, кто в деле настоящий хозяин. И не обижайся за урок. Теперь время деловых людей и все должны знать, кто есть кто. Если ты работяга — сиди в своей шахте, рубай уголек. Он нужен обществу. Но не изображай из себя гегемона. Не надувай щеки, если нет причин. Если ты артист или телевизионщик, то валяй, смеши. Можешь критиковать всех, до самого президента. Их у нас еще будет много. Но на тех, кто правит деньгами, я подчеркну — своими баксами, — хвоста не поднимай. Зубки обломаешь. Лучше занимайся своим делом. Но помни, кому служишь. Если сделаешь свои деньги, тогда поговорим по-иному. Думаю, мент, ты это уже понял. Теперь выпей. За мое здоровье. И иди. Я тебя не задерживаю.
Сам Саддам не пил, не курил, считая это делом ненужным, вредным для здоровья. Единственной его слабостью оставались женщины. Последнее увлечение — мадам Калиновская. Всем хороша баба. С хваткой, хоть в делах, хоть в постели. Если она откроет канал для дури, это будет шикарно. До Штатов товар, проходивший через Саддама, еще не добирался.
Тупость Саддама, который не придавал значения опасности, нависшей над ними, бесила Кольцова. Если Горчаков, этот недобитый правдолюбец прошлых времен, встал на след, он своего добьется. И очень быстро. Убрать его, хотя Саддам и грозится это сделать, в ближайшее время нереально. Значит, надо искать другой выход. Сегодня проще всего убрать самого Саддама. Есть хороший способ: он оказал сопротивление при задержании. Пришлось стрелять. Выстрел стал роковым. Бакрадзе дергаться не станет. Это типичная рыба-прилипала. Потеряв свою акулу, он поплывет за новым хозяином.
Внезапное известие ускорило ход событий. В комнату влетел Бакрадзе. Он взбежал вверх по лестнице, задохнулся и, держа левую руку у сердца, с одышкой выкрикнул:
— Менты! Две машины!
— Ты притащил на хвосте, гетферран! — Саддам вскочил.
— Сдурел?! Я приехал тебя предупредить. Это ф ед е р ал ы!
— Убью, собака! — Саддам в ярости сдернул со стола скатерть. Зазвенели, разбиваясь, тарелки.
Кольцов рванул пистолет из кармана. Но было поздно. Выстрел уже прозвучал. Чужой. Вместе со стулом Кольцов опрокинулся на пол. Комнату заполнила пороховая гарь.
Из соседней комнаты с пистолетом в руке вышел Али Аха-дов, верный пес Саддама, которого тот выкупил и увел из камеры смертников бакинской тюрьмы.
— Ага-хан, — спросил шефа Ахадов, — добить собаку?
— Не надо. Если он еще жив, пусть помучается.
— Я бы добил. Мент никогда не бывает человеком. Тем не менее Ахадов убрал пистолет.
— Уходим. — Саддам махнул рукой, призывая за собой Али и Бакрадзе.
Они, громко топоча, сбежали по лестнице и бросились в подвал. Оттуда к гаражу, рассчитанному на три машины, вел подземный переход. Все было продумано в.доме Саддама, все здесь работало на него.
— Али, гони в лагерь. И быстрей.
Саддам отдал приказ обычным спокойным голосом. Он ничего не боялся. Все в его делах продумано, взвешено, рассчитано. В конце концов даже дом оформлен на старую мать, пенсионерку и труженицу, у которой никто ничего не сможет отобрать.
