Повесть об уголовном розыске [Рожденная революцией] - Нагорный Алексей Петрович (лучшие книги без регистрации .TXT) 📗
— Спрашивайте.
— Скажите, — Коля вышел из-за стола и сел напротив Ровского. — Вашу дочь убили… неожиданно для вас? Вам понятен вопрос?
Ровский горько усмехнулся:
— Область предчувствий и мистики вас, наверное, не интересует. Но поверьте, я знал, что Нину убьют.
— Как это так? — не выдержал Витька. — Кто вам сказал?
— Никто, — обернулся Ровский. — Я же предварил вас: мистика. Умер Куликов. Они любили друг друга, и я ощутил какую-то тоску. Я подумал, что беда никогда не приходит одна. Я не могу объяснить, но я ждал со дня на день, что Нину убьют.
— Вы должны были сообщить о своих подозрениях нам! — заявил Витька. — Факты были?
— Нет. — Ровский покачал головой. — Тоска была. И боль.
— Куликова на самом деле Юрой звали, — сказал Коля. — И он был не Куликов, а Томич.
— Что? — переспросил Розский. — Какая разница, товарищ следователь. Его больше нет. И ее больше нет. Фамилии и имена нужны живым.
— А вы знали об этом? — спросила Маруська.
— Нет. Я даже затрудняюсь вам объяснить, зачем это нужно было… Коле…
— В прошлом Юра был офицером, — заметил Витька.
— А я — бухгалтером, у Ивана Пермитина служил, у врага… — тихо сказал Ровский. — На этом самом заводе. Ну и что?
— В самом деле, ну и что? — сказал Коля. — Дело не в том. Меня интересует другое. Юра был знаком с этим вот человеком. — Коля протянул Ровскому фотографию Длинного. — Кстати, вы его никогда раньше не встречали?
Ровский долго доставал очки и еще дольше устраивал их на переносице. Посмотрел на фотографию:
— Нет, никогда. Я не знаю этого человека. А что такое? Он имеет отношение к событиям?
— Именно он убил Нину.
Ровский скомкал платок:
— Я надеюсь, суд воздаст ему по заслугам. Его расстреляют?
— Он уже получил свое. Он погиб в перестрелке с нашим работником.
— И все-таки, почему убили вашу дочь? — снова вмешался Витька. — Может, она что знала? И могла выдать преступников?
— Если бы я мог ответить, — тихо сказал Ровский. — Если бы я только мог! Но я слабый, больной старик, увы! И я верю, что более молодые и сильные — вы, во всем разберетесь. Вы простите меня, мне плохо, я лучше пойду.
— Вас отвезут домой на машине, — сказал Коля. — Спасибо вам, до встречи.
— Вы вызовете меня еще? — Ровский с трудом встал.
— Скорее всего, да. До свидания.
Ровский ушел. Коля долго сидел в мрачной задумчивости и молчал.
— Вот что, братцы, — наконец сказал он, — пока все глухо. Тебя, Витя, попрошу найти в архиве послужной список Томича, установить последнее место его службы и поискать среди его бывших сослуживцев интересующих нас людей.
— Понял.
— Давайте еще раз изучим материалы дела, — продолжал Коля. — Я прошу каждую свободную минуту вчитываться и вдумываться. Может быть, что-нибудь и углядим. Братцы, я совсем выдохся, пойду минут сорок пройдусь. Маруся, ты останешься за меня!
На набережной Фонтанки ветер накрутил десятки снежных сугробов. Прохожие опасливо обходили их, а мальчишки с разбегу налетали и барахтались в снегу — с визгом и криками. Коля остановился на своем любимом месте — у чугунного парапета напротив Сергиевской. Теперь она называлась улицей Чайковского. Летний сад, Фонтанка и Нева… Лед был в торосах, местами выступала вода. Она тут же замерзала, превращаясь в стекловидные зеленоватые оконца.
Семнадцать лет назад «псковской» Колька Кондратьев приехал в неведомый, шумный Петроград, наполненный черными бушлатами революционных матросов. Приехал искать счастья и доли, едва не попал под расстрел, но по вечному закону жизни плохое сменилось хорошим, и встретился Коле рабочий человек, большевик Бушмакин, и все сразу стало на свои места. Ясный путь впереди и главный закон революции — «кто был ничем, тот станет всем» — в действии. Сколько же воды в самом прямом смысле унесли с тех пор Фонтанка и Нева. Скольких друзей скрыла земля петроградских кладбищ. «Говорят, человек должен быть счастлив, — думал Коля. — А я? Счастлив ли я? Несмотря на все ошибки, утраты, недостатки и нехватки нашей трудной жизни, да, я счастлив! Потому что у меня есть дело, за которое я готов отдать жизнь, у меня единомышленники-товарищи, которые в трудную минуту станут моим самым твердым плечом, у меня есть любовь — навсегда, до березки… Я — счастлив!»
…Дома был только Генка. Он поступил в авиамодельный кружок и старательно мастерил первый в своей жизни планер.
— Слушай, сын, — Коля с нескрываемым восхищением осмотрел ладно сделанный фюзеляж. — Ты молодец!
— Меня уже хвалили, — без излишней скромности заявил Генка.
— А меня в твоем возрасте били, — грустно сказал Коля. — И нещадно. Придет пьяный отец — и по шеям. Да ладно об этом. Тебе, брат, тринадцать уже. Кем станешь? Конструктором самолетов?
— Авиация нынче — первое дело, — сказал Генка и сел рядом с Колей. — Нет, батя, я по другой линии пойду.
— По какой же, интересно? — оживился Коля.
Генка помолчал немного:
— Окончу школу, в армии отслужу и потом пойду учиться на оперативного работника. Ты этому делу жизнь посвятил.
— Ну уж и посвятил, — растроганно сказал Коля.
— Так мама говорит. — Генка прижался к отцу. — А она всегда говорит правду. Ты посвятил, и я посвящу. Ты не удивляйся, батя. Ты мне отец, а Мария Ивановна — мать, но моих первых кто порешил? Я не забыл, батя. — Генка заплакал.
Коля прижал его к себе, гладил по голове, по щекам.
— Ты что, брат, да что же ты. Перестань, мы с тобой земляки. Псковские мы, не положено нам такое.
— Хуже нет, кто других убивает, — сквозь слезы сказал Генка. — Я должен их всех поймать! Я их поймаю, увидишь.
Пришла Маша, крикнула с порога:
— Мужчины! Рыцари! Где вы? Женщина сгибается под тяжестью двух сумок!
— Что купила? — Коля отнес сумки на кухню.
— Да так, всяко-разно, — улыбнулась Маша. — Мы с Таей в очереди за картошкой стояли, вот купили по десять кило. Она еще в кооператив пошла, за подсолнечным маслом. А что у тебя, муженек?
— Худо, — вздохнул Коля. — Нашли ниточку, а она возьми и порвись. Убили дочь бухгалтера. Помнишь, я тебе рассказывал?
— Мне теперь только и остается, что твои рассказы слушать. Николай, у тебя нет ощущения, что мы начинаем жить как-то не так?
