Дом аптекаря - Мэтьюс Эдриан (читать полностью бесплатно хорошие книги .txt) 📗
— С какой это стати? — оживилась Жожо.
— Я отбила у него старушку. Он ревнует. Считает, что я лишила его и скипетра, и короны.
Жожо шмыгнула носом и вытерла губы тыльной стороной ладони. Потом пристально посмотрела на Рут, словно рассчитывая силой взгляда вскрыть суть вещей.
— Теории строить — это у тебя получается, да? Только что в этой твоей старушке такого особенного?
— Скажи, пожалуйста, кто такой Камерон? Что за человек? Чем занимается?
— Откуда ты знаешь Камерона?
— Он тоже был на вечеринке. Приставал к Томасу с разговорами.
Слова попали в цель. Жожо нахмурилась и заговорила совсем другим тоном:
— Камерон — жирный кот. Всадил все свои деньги в какое-то зернохранилище на Яве. Решил сделать там самый крутой в городе ночной клуб. Теперь ждет, пока они построят мост к восточным докам. Проблема в том, что строительство затягивается, а у Камерона туго с наличностью. Он вечно спешит.
— Насчет этого я немного в курсе. Но при чем тут Томас?
— Томас нужен ему в качестве партнера. Время и энергия сейчас, деньги — потом.
— Партнер? Ты же сама сказала, что Томас всего лишь социальный работник.
— Знаю. И Томас знает. Но Камерон почему-то никак этого не поймет. Говорит, что у Томаса есть потенциал. Говорит, что Томас — его сундук с приданым.
— Ну конечно. — Рут пожала плечами. — Деньги ведь не самое главное, в чем и я себя постоянно убеждаю. Здесь, похоже, речь идет о человеческих ресурсах. К тому же у Томаса есть адресная книга. Такая клиентура! Совершенно неосвоенный рынок. Кстати, не знаешь, что за клуб он имел в виду? Не танцы на льду для восьмидесятилетних?
Жожо предпочла не заметить сарказм.
— Это как-то связано с картиной? Ты расскажешь мне, что происходит?
— Вряд ли.
Рут протянула руки. Жожо взяла их, и с минуту обе сидели молча, словно прислушиваясь к чему-то, словно ожидая возвращения ушедшего. Из прошлого пахнуло ностальгией.
— Чашечку чая, а?
Рут покачала головой.
Жожо сжала ей руки и то ли нахмурилась, то ли улыбнулась, словно все происходящее представлялось ей непостижимой головоломкой. Голос, когда она заговорила, прозвучал увереннее и спокойнее.
— Ты изменилась. И не только волосы. Ты сама стала другая. Незнакомая. Чужая.
— В прошлый раз мы пришли к выводу, что я совсем не меняюсь. Проблема в этом.
— Так у тебя появились новые друзья?
— О да! У меня все новое. А моя личная жизнь бурлит и кипит. А ты? Вы с Томасом видитесь?
Жожо кивнула:
— Не часто. И ты сильно ошибаешься на его счет. Если бы что-то было, я бы уже знала.
— Похоже, я только и делаю, что ошибаюсь. Что ж, если так, значит, мир стал лучше, а я этого не заметила.
Она высвободила руки, и они безжизненно легли на колени. Руки пощипывало. Может быть, они просто отходили от онемения, а может, у нее уже началась лучевая болезнь. Рут попыталась представить лицо Лидии, когда та проснется и увидит картину.
Что ж, по крайней мере она сделала все, как надо. Обошла систему. Доставила немного радости пожилому человеку, хотя, конечно, весь прочий мир квалифицирует это иначе.
— Ты чего-то боишься, — сказала Жожо. — Да? И во что ты вляпалась на этот раз?
Рут не ответила.
Пробившийся сквозь тучи солнечный луч радостно возвестил о своем появлении, коснувшись медных головок воткнутых в стену канцелярских кнопок. Они вспыхнули, и Рут непроизвольно зажмурилась. Минуту или две слышалось только их дыхание да гул поднимающегося лифта. Наконец она пожала плечами:
— Я ничего сама не искала. Оно само меня нашло. Двести пятьдесят лет назад один парень по имени Йоханнес ван дер Хейден совершил нечто необычное, и вот теперь эхо ударило по мне. Знаешь, почему я стала историком искусства? Потому что больше всего на свете мне нравится пустота и скука. Прошлое казалось вполне безопасным местом, потому что оно уже там и никогда не повторится. Но не тут-то было. Жизнь имеет на нас собственные виды. И прошлое живет вне зависимости от того, нравится нам это или нет. — Ее взгляд упал на знак философского камня на гипсе. — Вот из-за чего все началось. Кто-то нарисовал эту штуковину на моей барже. Томас скопировал ее тебе на ногу — без всякой задней мысли, как он сам уверяет. И этот же символ начерчен на задней стороне одной небольшой картины. Глаз. Глаз, который следует за мной повсюду.
Прошло полчаса.
Мать принесла чай и печенье.
Рут рассказала Жожо обо всем. Не собиралась, но рассказала. Правда ведь бесшабашная девчонка. Она не любит прятаться за отмалчиванием, отговорками и увертками. Правда любит простор и открытость. Она хочет, чтобы ее излагали. Если Жожо передаст все Киду — пусть. В конце концов, она же не какой-нибудь суперкомпьютер и все последствия предусмотреть не может.
А раз так, то надо расслабиться, раскрыться, пустить все на самотек и позволить течению нести тебя, куда ему угодно.
Начало смеркаться.
Они включили настольную лампу и говорили, говорили, захваченные аурой островка света в сгущающемся море сумерек, сжимая чашки уже после того, как в них ничего не осталось.
Рут вспомнила про Лукаса, который ждал ее в гриль-баре, и, извинившись, поднялась. Жожо схватила ее за руку:
— Поверить не могу, что ты украла картину.
— Я тоже, — улыбнулась Рут.
Сумерки принесли с собой легкий снег.
Над дверью гриль-бара звякнул колокольчик.
Лукас поднял голову.
— Ну?
— Мир и любовь. Типа того.
Он закрыл книгу и широко улыбнулся.
Они вернулись к машине. Лукас шел легко, уверенно, как будто только что избавился от давившего его тяжкого груза. Рут тоже стало легче. Восстановили мост. Оттащили дружбу от края пропасти. Может быть, не так уж и много в общемировом балансе прибылей и потерь, но все же кое-что. По крайней мере для нее, как выяснилось, это было важно.
К тому же, поделившись с Жожо, сделав ее, если можно так сказать, соучастницей, она обрела уверенность в себе.
Лукас открыл дверцу, и, пока обходил машину спереди, Рут незаметно бросила на пол его карточку.
Он увидел ее, поднял, пробормотал что-то насчет собственной небрежности и положил карточку в бумажник.
Ехали снова молча, но теперь молчание стало другим, оно не разъединяло, а сближало. И в этом новом молчании оба чувствовали себя легко и комфортно.
Лукас включил печку.
Рут поправила воротник.
За ветровым стеклом носились в безумном танце снежинки. Забегали «дворники».
Рут закрыла глаза, отдаваясь ритму уверенного движения.
Она была пассажиром. Пусть жизнь несет ее туда, куда захочет. Может быть, это глупо. Может быть, умно. Кто знает? Но уступить жизни, подчиниться естественному ходу вещей было так же легко и приятно, как и уснуть. Чтобы плыть, надо не сопротивляться течению, не цепляться судорожно за то, что лишь представляется надежной опорой.
Разожми пальцы, закрой глаза и ни о чем не жалей — пусть несет тебя черная буря ночи.
Глава тридцать третья
Рут осторожно открыла дверь и, дойдя до середины коридора, остановилась.
Дверь в комнату Лидии была приоткрыта.
Но в кровати ее не было. Телевизор работал, но канал отключился, и по экрану с шипением и треском прыгали белые искры и полосы.
Лидия сидела на диванчике — в халате, со скатившимся под ноги пультом. Голова бессильно свесилась на грудь. Дыхание было неровное и хриплое.
Переносить ее на кровать не имело смысла — старушка бы только проснулась.
Рут выключила телевизор и развернула Лидию в лежачее положение. Поправила под головой подушку, вытерла салфеткой слюну в уголке рта и подтянула одеяло.
Огонь в камине погас, и она включила обогреватель.
А картина?
Картина стояла там же, где ее поставила Рут, на стуле, только теперь лицом к стене. К тому же Лидия повесила на спинку старый кардиган, скрыв таинственные символы и загадочную надпись.
