Картонная пуля - Духнов Александр (читаем книги онлайн без регистрации .txt) 📗
— Во что?
— Не знаю…
— И я не знаю, но точно, это предупреждение… Не хотел говорить, но теперь можно: в своем сне я видел нас обоих мертвыми. Я тоже сначала не придал значения — ну, сон и сон…. И, когда тебя встретил, еще не допер. А у меня еще и Клепиков был во сне. Вот когда его увидел, тут и осенило… Уж больно много похожего получается во сне и в жизни. Я понял, что где-то притаилась смерть…
…В операционной появился небритый бандит, и в тот же миг я скончался под ножом Апполинарича… Прозрачнее намека не придумаешь…
— Что? Какого Апполинарича?
Меня разбудил звук Катиного голоса.
— Я что — спал?
— Почему?
— А… Показалось, что уснул за рулем и снова вижу тот же сон. А Апполинарич — это тоже из того сна. Так хирурга звали. Такой хирург действительно существует, я проверял. Только его не Апполинаричем зовут… В общем, смерть была неизбежной, и я решил ее обмануть. Подставить вместо себя под нож другого человека. Смерти-то какая разница? С точки зрения физики — это же всего лишь обмен энергий. Тем более, что мы с тем человеком даже похожи… И все получилось. А еще я был почти уверен, что и тебе угрожает опасность…
Я замолчал. Когда я стрелял в товароведа в испорченных колготках, я не только хотел предотвратить крик, но и сознательно обменивал ее жизнь на Катину. Сознательно — ничего себе словечко. Может, бессознательно? Что есть реальность молитвы? Я почти просил, неизвестно Кого, чтобы Он взял одну ненужную мне жизнь вместо другой — нужной.
— Думаешь, я сумасшедший? — усмехнулся я, выезжая на обочину и тормозя.
— Нет. В крайнем случае мы оба сумасшедшие… Что ты делаешь?..
— Не могу больше, — сказал я.
Я начал целовать колено выставленной ноги, спускаясь вниз, к пальцам. Никогда в жизни мне не приходило в голову целовать подошвы чьих-то ног. Они пахли горячим солнцем Африки, травой, прибрежным песком, и… ветром, омывающим финиковые рощи.
— Что ты делаешь? — испугалась она. — Грязные же!..
— Кто грязные? Что грязные?.. Как здорово! — пробормотал я. — Как будто, ты не по земле, а по воздуху ходишь. Твои ноги пахнут ветром.
Мои обезумевшие после шестидесятилетней жажды губы совершили обратное путешествие по ноге и, перевалив через холм колена, спустились к другому месту… Все смешалось — жизнь, смерть, сон… Для всего есть ловушка. Для воды — ведро, для ветра — стена. Даже для света есть ловушка. Есть такие звезды с плотностью вещества сотни тонн в кубическом сантиметре — они свет от себя не отпускают. А для человека ловушка — любовь. В этом капкане жизнь, смерть и сон взбиваются в коктейль…
— Миш, — почти простонала она. — Подожди…
— Что?
Она сняла ногу с панели, приняв вид школьницы на уроке математики.
— Подожди, — повторила она, озираясь по сторонам. — Я здесь была один раз… Видишь впереди домик. Там поворот. Если проехать километра два в сторону, там есть очень красивое озеро в лесу. Там, наверное, нет никого — довольно глухое место.
— Ты когда там была? — уточнил я, с сожалением отрываясь от Катиной правой ноги и заводя мотор.
— Лет пять назад. Мы с классом приезжали…
Как забавно: оказывается, еще пять лет назад твоя девушка училась в школе, получала двойки и выезжала с классом любоваться пейзажами, а сколько лет прошло с тех пор, как закончил школу я? Лучше не считать, потому что до смерти осталось гораздо меньше… Ее ноги пахнут ветром юности, этот ветер и меня перенесет в страну вечной юности, где я буду жить рядом с ней до самого конца.
— Там за это время, небось, дач понастроили, — пробурчал я, чтобы хоть чуть-чуть замаскировать проступавшее изнутри счастье.
…Положим, до озера оказалось не два километра, а все пять. Зато никаких дач. И людей. Вообще-то местность была не хуже, чем в Африке. Впечатление портило только сознание того, что где-то рядом, невидимый отсюда, дымит трубой искитимский электродный завод. Конечно, кому как, но лично мне для счастья никаких электродов не надо.
Окруженное березами, озеро смирно лежало в ложбинке.
— Искупаемся? — предложила Катя.
— Обязательно. Надо запомнить вкус русской воды.
Мы купались долго, раздевшись донага.
— Поплыли к тому берегу, — позвала Катя.
— He-а. Неохота.
Не хочу от берега до берега. Могу, но не хочу — скучное, утомительное занятие.
На берегу Катя по-собачьи мотала головой, стряхивая воду с волос. Я достал из кучи своей одежды два пистолета — толяновский ПМ и «Беретту» с глушаком. Насчет «пээма» ничего не могу сказать, а «Беретта» точно любит и умеет убивать. Все-таки нукусский Межид выразился весьма удачно, если я запомнил его зловещую формулировку на всю жизнь… Если из каждого произведенного на свет пистолета убили хотя бы одного человека, по земле разгуливали бы только зверьки да паучки. Про «пээм» опять-таки не могу ничего сказать, а «Беретта» всяко свой план смертельных убийств перевыполнила. Я с удовольствием запустил в озеро оба ствола вместе с их кровавой историей. В одной из сумок еще лежит старый ТТ, уж не знаю, почему я и его здесь не захоронил? Все равно рано или поздно с ним придется расстаться — в самолеты с оружием не пускают. Но впереди еще несколько дней на земле — мало ли что…
Древние греки не просто так придумали историю про то, как Одиссея пришлось привязывать к мачте, чтобы он не сбежал к девкам. Я потянулся к Кате…
— Подожди, — сказала она. — Как дверцу открыть?
— Вон ключи, в замке зажиганья.
Я ее понял, я бы и сам еще раз взглянул…
С трудом вытащив красную клеенчатую сумку из кузова, Катя опрокинула ее вверх тормашками и на траву повалились разноцветные пачки денег — баксы, рубли, марки, пиастры…
Прежде не приходилось слышать, чтобы Катя ругалась:
— Твою мать!.. Никогда столько не видела! Даже в кино.
— И я.
— Сколько здесь? Миллион, есть? Если в баксы перевести…
— Два-три наберется. Надо посчитать…
— Потом посчитаем… Иди сюда…
Мы занимались этим прямо на деньгах. Не знаю, сколько прошло времени. Мы перепробовали все. Теоретики этого дела на основе наших упражнений могли бы, наверное, к Камасутре приписать пару глав. Вообще-то я не читал, но вряд ли там имеется само предположение, что сексом можно заниматься на берегу лесного озера на куче денег.
Потом мы просто лежали. Катя лениво перебирала попадавшиеся под руку пачки.
— И все-таки жалко…
— Чего жалко? — переспросил я.
— Я прямо как в анекдоте. Мальчик плачет. Дяденька его спрашивает: «Чего ревешь?» «Десять копеек потерял». «На тебе десять копеек и не реви». А он все равно ревет. «А сейчас-то чего ревешь?» «А если бы, — говорит, — я те десять копеек не потерял, то сейчас бы двадцать было». Жалко вторую сумку.
— Да не стоит переживать.
— Да я знаю, что не стоит, а все равно жалко. Это жадность, да?
— Конечно, жадность… А вообще-то там в подвале не так уж и много оказалось денег. Все вошли в одну сумку.
— В смысле?
— Очень просто. Это все, больше там не было.
— А у Жоржа что?
— Маркс, Энгельс, Ленин… В общем классики… Там книжки были свалены. Я подумал, может, пригодятся. Захватил на всякий случай. И, как видишь, пригодились. А Сердцев, кстати, всегда тянулся к научному коммунизму. Так что ему понравится…
— Ты шутишь? То есть, в той сумке не было денег?!
— Никогда.
Катя смотрела на меня не то с недоверием, не то с изумлением, а потом расхохоталась на весь лес. По озеру туда-сюда каталось серебристое эхо.
— Представляю его лицо, — Катя размазывала по щекам слезы. — …Ну как ты все-таки догадался? Откуда ты знал, что так будет? Опять, что ли, во сне увидел?
— Может, и во сне. У меня сейчас вообще все перепуталось — где сон, где явь… То ли я нереальный, то ли мир вокруг. И от этого слегка кружится голова… Ну что, наверное, пора… Собирай деньги, а я сейчас…
Я отошел в сторонку за деревья по малой нужд, е… Я не чувствовал ни страха перед будущим, ни угрызений совести за прошлое. Вот таким и должен быть человек.
