Подозрение - Дюрренматт Фридрих (книги полностью TXT) 📗
– А как его жена? – спросил Форчиг боязливо.
– Совершенно глуха, – успокоил его комиссар. – Лучшего собеседника для вас и не придумаешь, Форчиг, а сейчас возьмите со стола маленькую коричневую сигару. Это «Литл Роз». Доктор Хунгертобель оставил ее специально. Вы можете спокойно курить в этой комнате.
Форчиг взял «Литл Роз» и неторопливо ее раскурил.
– Не хотите на десять дней поехать в Париж? – как бы мимоходом сказал старик.
– В Париж? – воскликнул человек и соскочил со стула. – Что может быть лучше Парижа для человека, обожающего французскую литературу, как никакую другую! Я бы поехал первым поездом. – От удивления и радости Форчигу не хватало воздуха.
– Пятьсот франков и билет лежат для вас у нотариуса Бутца на Бундесгасе, – сказал Берлах спокойно. – Поездка пойдет вам на пользу. Париж – прекрасный город, прекраснейший из тех, какие я знаю, исключая Константинополь, а французы, Форчиг, французы – культурнейшие парни. С ними, пожалуй, не сравнится даже чистокровный турок.
– В Париж, в Париж! – запел бедный журналист.
– Однако до этого вы должны мне оказать серьезную и не очень для вас приятную услугу. Одно такое не очень святое дельце.
– Что, какое-нибудь преступление? – задрожал тот.
– Речь идет о том, чтобы его раскрыть, – отвечал комиссар.
Форчиг медленно положил сигару на пепельницу около себя и тихо спросил, широко открыв глаза:
– Это очень опасно?
– Нет, – отвечал старик. – Не опасно. И чтобы возможность опасности была совсем устранена, я посылаю вас в Париж. Но вы должны мне беспрекословно повиноваться. Когда выходит следующий номер «Выстрела Телля»?
– Не знаю. Наверное, когда будут деньги…
– Сумеете вы выпустить номер за один день?
– Конечно, – ответил тот.
– Вы издаете «Выстрел Телля» один?
– Один. На печатной машинке, а потом размножаю на старом стеклографе, – отвечал редактор.
– Сколько экземпляров?
– Сорок пять. Это совсем маленькая газета, – послышалось со стула. – На нее никогда не подписывалось больше пятидесяти человек.
– Следующий номер «Выстрела Телля» должен появиться огромным тиражом. Триста экземпляров. Я закупаю весь тираж и не требую от вас ничего, кроме составления определенной статьи; остальной материал в номере меня не волнует. В этой статье, – он передал человечку исписанный лист бумаги, – будет напечатано то, что здесь написал я; однако вашими словами, Форчиг, вашим языком, каким вы писали когда-то. Вам не нужно знать больше, чем написано здесь, кто врач и против кого направлен памфлет. Вы можете не сомневаться, ручаюсь за это: мои утверждения не являются вымыслом. В статье, которую вы отправите определенным госпиталям, неверно только одно, а именно: что у вас, Форчиг, есть доказательства этих утверждений и что вы знаете фамилию врача. Это опасный момент. Поэтому, после того как вы доставите «Выстрел Телля» на почту, вы сразу поедете в Париж. В ту же самую ночь.
– Я напишу и поеду, – заверил писатель, держа в руке лист, который ему передал старик.
Он превратился в совершенно другого человека и нетерпеливо переминался с ноги на ногу.
– Вы не скажете ни одному человеку о вашем отъезде, – приказал Берлах.
– Ни одному человеку. Ни одному человеку, – заверил Форчиг.
– Сколько стоит выпуск номера? – спросил старик.
– Четыреста франков, – потребовал человек с сияющими глазами, гордясь тем, что, наконец, становится состоятельным.
Комиссар кивнул головой.
– Вы можете получить деньги у славного Бутца. Если вы поторопитесь, то можете их получить еще сегодня. Я говорил с нотариусом по телефону. Вы уедете, когда будет готов номер? – спросил он недоверчиво.
– Сразу уеду, – поклялся тот, подняв руку вверх. – В ту же самую ночь. В Париж, в Париж!..
Когда Форчиг ушел, старик не успокоился. Писатель казался ему менее надежным, чем обычно. Он подумал, не следует ли попросить Лютца, чтобы Форчигу выделили телохранителя.
– Ерунда, – сказал он себе. – Меня ведь перевели на пенсию. С делом Эменбергера я справлюсь сам. Форчиг напишет статью против Эменбергера. И как только уедет, я могу уже не волноваться. Хунгертобелю об этом тоже не следует говорить. Хорошо бы он пришел сейчас! Мне так нужна сейчас «Литл Роз»!
Часть вторая
БЕЗДНА
В пятницу вечером, это был последний день года, комиссар, лежа в автомобиле, прибыл в город Цюрих. Хунгертобель вел машину сам и еще осторожнее, чем обычно: он заботился о своем друге. Город захлебывался неоновыми каскадами, когда Хунгертобель попал в скопление машин, скользивших в море света и разъезжавшихся по соседним переулкам.
Старик сидел сзади, окутавшись в темноту автомобиля. Он попросил Хунгертобеля не торопиться и настороженно следил за предновогодней суетой. Цюрих не очень нравился ему, а четыреста тысяч швейцарцев на «пятачке» земли он считал гиперболой; он ненавидел вокзальную улицу, по которой они ехали, однако теперь, в момент приближения к неизвестной и грозной цели («во время поездки в реальность», как он сказал Хунгертобелю), город его завораживал.
Все новые людские волны катились вперед за занавес из дождя и снега. Трамваи были переполнены, а лица, смутно белевшие за их стеклами, и руки, державшие газеты, – все фантастически утопало в серебряном свете и проносилось мимо. Впервые Берлах показался себе человеком, время которого безвозвратно ушло, человеком, проигравшим неизбежный бой между жизнью и смертью. Побуждение, неумолимо гнавшее его в Цюрих, подозрение, явившееся результатом железной логики, пригрезившееся ему в утомительных волнах болезни, казалось ему бесцельным и ненужным; к чему стараться, зачем, почему? Ему захотелось вернуться назад и погрузиться в спокойный бесконечный сон.
Хунгертобель про себя выругался, он почувствовал угнетенное состояние старика и упрекал себя за то, что вовремя его не остановил. К ним приблизилось безликое ночное озеро, и автомашина медленно проехала по мосту. Перед ними появился регулировщик, размахивающий руками, как автоматом. Берлах мимоходом подумал о Форчиге, о несчастном Форчиге, лихорадочной рукой пишущем памфлет на грязном чердаке в Берне.
Затем этот образ исчез тоже. Комиссар бесконечно устал.
Вот так и умирают города, народы и континенты, а Земля все равно будет вертеться вокруг Солнца по той же самой незаметно колеблющейся орбите, упрямая и непреклонная в своем бешеном и в то же время медленном беге. Какая разница, жив этот город или все – дома, башни, огни, людей – покроет серая водяная безжизненная поверхность? Разве это не были свинцовые волны Мертвого моря, которые он разглядел сквозь тьму, дождь и снег, проезжая по мосту?
Его охватил озноб. Холод космоса, этот издалека ощутимый холод, опустился на него; на мгновение, длящееся вечность.
Комиссар открыл глаза и взглянул на улицу. Они проехали мимо театра. Старик посмотрел на своего друга; ему было приятно его спокойствие, – разве мог он догадаться о сомнениях врача? Тронутый холодным дыханием смерти, комиссар вновь обрел бодрость и отвагу. Около университета они повернули направо. Улица поднималась в гору. Становилось все темней. Старик сидел внимательный и сосредоточенный.
КАРЛИК
Автомашина Хунгертобеля остановилась в парке, постепенно переходившем в лес. Берлах угадывал опушку леса, протянувшегося на горизонте. Здесь, на горе, снег шел большими чистыми хлопьями; старик разглядел сквозь них неясные очертания фасада госпиталя. В ярко освещенном портале, перед которым остановился автомобиль, по бокам были окна с красными решетками. Комиссар подумал, что из-за них очень хорошо наблюдать за прибывшими. Хунгертобель раскурил «Литл Роз», вышел из машины и скрылся в доме. Старик остался один. Он подался вперед и стал рассматривать здание, насколько это позволяла темнота. Снегопад становился все сильнее, ни в одном окне не было видно света, только иногда сквозь снежную тьму где-то угадывался отблеск; стеклянно-белый современный комплекс зданий казался вымершим. Старика охватило беспокойство; казалось, Хунгертобель не собирался возвращаться. Он посмотрел на часы. Прошла всего одна минута. «Я нервничаю», – подумал комиссар и отвалился на спинку, собираясь прикрыть глаза.
