Мой генерал - Устинова Татьяна Витальевна (смотреть онлайн бесплатно книга .txt) 📗
Во-вторых, с кино не повезло. Не было ничего подходящего, хоть плачь! Ни «Римских каникул», ни «Как украсть миллион», ни «Формулы любви», ни «Шерлока Холмса» в этот вечер не показывали.
Показывали фильм знаменитого актера и режиссера Матвея Евгешкина «Русская любовь» – название всеобъемлющее и, так сказать, сразу все расставляющее по своим местам.
Возможно, конечно, еще бывает любовь турецкая, а также китайская и – кто ее знает? – даже эскимосская, но русская, разумеется, самая загадочная, сильная и правильная во всей вселенной и ее окрестностях.
Матвея Евгешкина Марина не любила. В молодости, в пятидесятых годах, в сентиментальных и «рвущих душу чувствами» черно-белых фильмах, Матвей научился виртуозно и со вкусом рыдать в кадре. Это рыдание было его особенным актерским почерком, можно сказать, визитной карточкой. Маленькой, а потом подросшей Марине было стыдно смотреть, как взрослый дяденька поминутно заходится от слез – повод к слезам мог быть любой: и «русская любовь», и болезнь, и измена, и навет с клеветой, и пропесочивание партийным руководством. Матвей много, старательно и вдумчиво изображал секретарей райкомов, обкомов, облисполкомов, крайкомов, губкомов.
Таким образом, Матвей благополучно дорыдал до последнего времени, на кинофестивале заклеймил позором богатых подлецов, укравших «народные деньги», и немедленно снял на средства этих самых подлецов свой шедеврик.
Шедеврик изобиловал откровениями и многозначительностями типа – «русский человек пьет от безысходности» или «жить надо не по правилам, а по совести». Сюжетец заключался в том, что на протяжении нескольких часов плохие и злые люди обижали хороших и добрых. Кто возглавлял «злых», Марина не поняла, а «добрых» возглавлял, разумеется, сам Матвей Евгешкин. Время от времени он принимался рыдать – крупный план, старое, морщинистое, вислощекое лицо, клок жидких волос, в глазах скорбь «за народ» и слезы в три ручья.
Фу, стыдоба какая!
Давно бы следовало переключить кнопку, но то, что показывали на других каналах, Марине вовсе не подходило: бокс, бег, программа «Дачники», виденная впервые в январе, а потом еще раз в мае – на третий круг пошли, молодцы, ребята! – футбол, пятая отборочная группа, и какая-то вовсе невразумительная стрелялка, так что пришлось волей-неволей оставаться с «Русской любовью».
Злые люди в своем свинстве окончательно утратили человеческий облик, а добрые заплакали с утроенной силой, когда в дверь к Марине постучали.
Она сильно вздрогнула, кофе выплеснулся, угрожая залить чистенькие джинсики, и Марина быстро поставила чашку на стол.
Господи, кто это может быть?!
Почему-то мысль о том, что это Федор Тучков явился продолжать свои заботы, не пришла ей в голову, и она распахнула дверь, за которой обнаружился именно Федор, и вытаращила глаза. От удивления даже позабыла возмутиться.
– Добрый вечер, – ласково поздоровался гость, – с вашего разрешения я принес вам пластырь. Бактерицидный. Вот он.
И помахал у Марины перед носом белой бумажкой.
– Позвольте мне войти?
– Боже мой, – пробормотала Марина, – боже мой…
– Я оставлю пластырь и немедленно уйду, раз уж вызываю у вас такую бурю отрицательных эмоций, – заверил ее Федор, не переступая, однако, порога. Очевидно, без разрешения он не мог себе позволить «вторгаться» – это было очень в его духе.
Тут Марина вдруг подумала, что «Русская любовь», судя по программе, будет идти еще долго – с продолжением оказался шедеврик! – а больше заняться совершенно нечем, не на танцы же отправляться в самом-то деле! Кроме того, появление Федора Тучкова давало ей прекрасную возможность проверить свои логические выводы и умозаключения – например, про жену, и про Веронику, и про «освобождение из семейного плена».
А про ту самую деталь она ничего ему не скажет. Ей нужно прежде все обдумать самой.
– Проходите, – решительно пригласила она, словно боясь передумать, – хотите кофе?
– Хочу.
Интересно, «таскается» он за ней или все-таки нет? Как бы это проверить?
– Садитесь.
– Куда прикажете? На диван или… в кресло?
– Боже мой, куда угодно! Можете на пол сесть, я ничего не имею против! Или выйти на балкон, там тоже есть на что сесть!
– Тогда я, с вашего позволения, в кресло.
– Валяйте в кресло, – себе под нос пробормотала Марина, доливая в чайник воды из круглой канистры. Эту канистру Марина в первый же день притащила из деревенского магазина, где та стояла невостребованная, наверное, много лет. Марина тащила ее, останавливалась, отдувалась, вытирала платочком пот, обмахивалась идиотской шляпой, которая все норовила слететь с головы, а потом ее догнал мальчишка на велосипеде, пристроил канистру на облупившийся багажник и в два счета довез до санаторных ворот.
«Что вы, тетенька, не надо! – с умеренной досадой отказался он, когда Марина стала совать ему деньги. – Денежки за работу дают, а разве ж это работа!»
Федор Тучков устроился в кресле и любовно, как показалось Марине, положил одну расписную и цветастую ногу на другую.
– Как ваше колено?
– Все в порядке, спасибо. – Я считаю, что вы должны его заклеить пластырем.
– Обязательно так и сделаю.
– Может быть, завтра имеет смысл показать колено врачу?
– Я подумаю над вашим предложением.
Тут они посмотрели друг на друга и замолчали.
– Вам не кажется, – спросил вдруг Федор Тучков, – что мы с вами как-то странно разговариваем?
– Кажется, – согласилась Марина, – но у нас так само получается.
– Может, попробуем поговорить по-другому?
Она пожала плечами и села на краешек дивана, очень прямо держа спину – бабушка всегда говорила, что женщина не должна горбиться, если она не прачка, впрочем, прачка тоже горбиться не должна!
– Давайте попробуем поговорить по-другому.
Федор опять на нее посмотрел.
Вместо просторных полотняных брюк узкие голубые джинсы и узкая же черная майка без надписей и морд на животе и спине. Волосы рыжие – спереди почти до глаз, сзади спускаются до шеи, – подвернутые концами внутрь. Движения стремительные, глаза злые.
Не женщина, а мечта. Не зря он тогда ее приметил, на лавочке, в дикой шляпе и платье а-ля «рюсс пейзан». Она ему пригодится.
– Вам с сахаром? Молока нет.
– С сахаром, спасибо.
«Предлагать или не предлагать бутерброды с сухой колбасой? – пронеслось у Марины в голове. – Никаких следов колбасы вроде бы нет, значит, он и не догадывается о ней, значит, можно и не предлагать. Или не предлагать… неприлично? А предложить жалко!»
Да, конфеты же есть! Конфеты Марина любила значительно меньше, чем бутерброды с колбасой.
– Хотите конфет? – вскричала она так весело, что гость посмотрел на нее с некоторым подозрением, как будто конфеты могли быть отравлены. – У меня есть шоколадные, карамельки и еще леденцы «Взлетные»!
– Леденцы «Взлетные», – принял решение Федор Тучков.
Он кинул леденец за щеку – щека оттопырилась, – захлебнул кофе и откинулся на спинку кресла, вытянув ноги.
Надо же, какой противный, вновь раздражаясь, подумала Марина. Убила бы.
А вот небось перманентным кудряшкам или костлявой лошадиной морде очень нравится. Если, конечно, супруги не практикуют маленький семейный домашний ад, от которого супруг теперь «отдыхает» в Маринином обществе.
Отвратительное слово – супруг.
– И все-таки, что вам от меня надо?! – спросила она таким тоном, словно неожиданно села на морского ежа, невесть как очутившегося в кресле. – Зачем вы пришли?
– Я принес вам пластырь.
– Не нужен мне пластырь!
– Я считаю, что колено все-таки лучше заклеить. Знаете, это такое коварное место, особенно подверженное травмам.
Тут он понял, что переборщил, и осторожно хихикнул, но она ничего не заметила – продолжала самозабвенно и от души на него злиться.
Ну, пусть позлится. В принципе он ничего не имеет против. Когда она злится, глаза у нее делаются совсем зелеными, он уже это заметил.
