Кровь слепа - Уилсон Роберт Чарльз (книги онлайн txt) 📗

Кальдерон, казалось, проглотил комок в горле — так тяжело ему было в который раз воскрешать в темных глубинах памяти подробности той ночи. Он так часто это делал — чаще даже, чем повторяет дубль, оттачивая сцену, неумеренный в своей взыскательности кинорежиссер. Сейчас вновь перед ним мелькали кадры, отрывочные и в обратной последовательности, начиная с момента, когда луч фонарика патрульного выхватил из темноты его фигуру, склонившуюся над телом Инес, которое он пытается сбросить в реку, и вплоть до того блаженного и безгреховного состояния, в котором он вылез из такси и, поддерживаемый водителем, поднялся по лестнице в свою квартиру с единственным намерением как можно быстрее очутиться в постели. Эту деталь он ни за что бы не уступил — он твердо помнил, что в тот момент об убийстве он не помышлял.

— Такого намерения у меня не было, — вслух произнес он.

— Начни с начала, Эстебан.

— Послушай, Хавьер. Сколько раз я ни пытался все вспомнить — с начала, с конца или середины, — сколько бы ни старался, все равно в памяти словно провал какой! — Кальдерон закурил новую сигарету от окурка предыдущей. — Помню, что таксист отпер мне дверь, запертую на два оборота, и ушел. Войдя в квартиру, я заметил в кухне свет. Помнится, что я почувствовал раздражение — подчеркиваю: раздражение, а не злость и не желание убить. Я был раздосадован тем, что предстоит объяснение, когда единственное, чего хочется, — это плюхнуться в постель и забыться сном. Это я помню совершенно отчетливо, а затем — пустота, до того момента, когда я очнулся на полу в коридоре возле кухни.

— А что ты думаешь насчет теории Зорриты о том, что провалы в памяти обычно случаются у тех, кто хочет забыть совершенные ими злодеяния?

— В моей практике я с этим сталкивался, и, несомненно, теория эта имеет под собой почву. Свой случай я анализировал досконально и…

— Так что же может крыться за твоими словами, что ты увидел Инес живой и здоровой и испытал при этом радостное чувство?

— Мой адвокат говорит, что Фрейд называет это «воплощением желаемого», — сказал Кальдерон. — Если ты отчаянно желаешь чего-либо, твое сознание рисует, создает это для тебя. Я не хотел видеть Инес лежащей мертвой на полу. Я хотел, чтобы она оставалась живой, и желание мое было так сильно, что мой мозг совершил подмену, заменив реальность вымыслом, этим моим желанием. В сумбуре первого моего допроса у Зорриты всплыли обе эти версии.

— Ты должен понимать, что это основа всего твоего дела, — сказал Фалькон. — Противоречивые детали, которые я обнаружил, незначительны: Мариса роется в твоих карманах, побеждает в перебранке в Садах Мурильо, прижигает твою ногу зажигалкой. Все это пустяки в сопоставлении с твоим зафиксированным рассказом о том, как, войдя в запертую на два оборота дверь, ты увидел Инес живой, после чего отключился и очнулся, когда она оказалась мертва. Твое внутреннее смятение и вся эта чепуха насчет «воплощения желаемого» ничего не стоят в сравнении с непреложными фактами.

Кальдерон курил теперь еще более сосредоточенно. Потом он поскреб в своей редеющей шевелюре, левый глаз его дернулся.

— А почему ты считаешь Марису ключевой фигурой?

— Самое плохое, что могло случиться в решительный момент нашего расследования дела о взрыве, — это лишиться следственного судьи, отвечающего за связи с общественностью и арестованного по обвинению в убийстве жены. В результате был нарушен весь ход расследования. Если тебя опорочили намеренно, то главной исполнительницей была Мариса.

— Я поговорю с ней, — кивнув, сказал Кальдерон. Лицо его посуровело, челюсти были сжаты.

— Ни в коем случае, — сказал Фалькон. — На ее посещения наложен запрет, Эстебан. Я против того, чтобы ты с ней делился. Единственное, чем тебе всерьез следует заняться, — это постараться раскрыть тайники памяти и вспомнить каждую деталь, которая может оказаться мне полезной. И было бы желательно прибегнуть для этого к помощи профессионала.

— Ах, ну конечно! — вздохнул, догадавшись, Кальдерон. — Куда ж без психоаналитика!

4

Леонид Ревник все еще сидел за столом Василия Лукьянова в клубе, но на этот раз он ждал вестей от Виктора Беленького, своей правой руки. Получив контроль над побережьем вскоре после того, как в 2005-м полиция расчистила для этого почву, он первым долгом привлек Беленького в качестве главы строительного бизнеса, что давало возможность отмывать деньги, получаемые от распространения наркотиков и продажи живого товара. У Беленького был приличный вид благовоспитанного человека — красивый, лощеный, успешный бизнесмен, к тому же свободно говоривший по-испански. Впрочем, вся эта благовоспитанность была лишь внешней оболочкой, дорогой упаковкой, внутри которой притаился зверь, чьи вспышки неукротимой ярости пугали даже самых свирепых психопатов из окружения Ревника и его клевретов. Но Беленький умел быть и обаятельно-дружелюбным и на удивление щедрым, особенно к тем, кто спешил выполнить любое его распоряжение. В результате он завязал тесные связи в полиции, в Гражданской гвардии, и некоторые офицеры-гвардейцы хранили у себя в гаражах толстые пачки купюр, переданных им Беленьким. Леонид Ревник надеялся разузнать через Беленького, где осели деньги и диски, которые Лукьянов выкрал из клубного сейфа. Сейчас он курил свою третью на дню сигару. Сейф был все еще распахнут, и пустая утроба его зияла, выставленная на обозрение. Кондиционер в комнате барахлил, и Леонид обливался потом. Лежавший на столе мобильник зазвонил.

— Виктор, — произнес Ревник.

— Я немножко запоздал со звонком. Добыть информацию оказалось не так просто, потому что дело это, строго говоря, вне юрисдикции моего знакомого, — сказал Беленький. — Отряд, прибывший на место аварии, базируется в Утрере, городке неподалеку от Севильи. Обнаружив деньги, полицейские доложили по начальству в Севилью и, поскольку сразу же стало ясно, что это не рядовая автокатастрофа, а жертва — человек не простой, инструкций, что делать, испросили на самом верху, у комиссара Эльвиры.

— Черт… — прошипел Ревник.

— Ну а он передал полномочия старшему инспектору Хавьеру Фалькону. Помнишь его?

— Его каждый помнит еще с того взрыва в июне, — сказал Ревник. — Так куда же все это пошло?

— В управление полиции в Севилье.

— А найдется там у нас кто-нибудь?

— Как иначе я бы все это узнал?

— Ладно. Каким же образом нам это вернуть?

— С деньгами ты можешь попрощаться, — сказал Беленький. — Едва с ними покончили эксперты, как деньги тут же были отправлены в банк! Не фургон же захватывать!

— Да плевать мне на деньги, ей-богу, но вот… Да, ты прав. Другое дело диски. С чем бы нам подлезть к Фалькону?

— Купить его нельзя. И не мечтай.

— Так что же нам остается?

— Как всегда. Действовать через женщину, — сказал Беленький. — Имеется некая Консуэло Хименес.

— Ну да, — сказал Ревник. — На все найдется баба.

Остановившись на красный свет, Фалькон разглядывал свое лицо в зеркальце заднего вида, пытаясь отыскать в глазах следы навязчивой идеи, о которой говорил Кальдерон. Разглядывать красноречивые темные круги под глазами не было нужды: он и без того знал по легкой одеревенелости левой руки, по онемению, которое он ощущал в правой ноге, — знал, что гнездившаяся в нем и не дававшая ему покоя тревога начала уже выходить наружу.

Работа давила Фалькона своей тяжестью, как переполненный, плохо уложенный рюкзак, сбросить который ни на минуту даже в ночные часы нет возможности. По утрам он просыпался с помятым лицом, потому что проваливался в сон лишь за час до рассвета и спал этот час мертвецким сном. Каждая косточка в нем ныла и скрипела. Результат недельного отпуска, взятого им в конце августа и проведенного в Марокко в обществе друга Якоба Диури и в кругу его семейства, улетучился по возвращении после первого же рабочего дня.