Прощание Зельба - Шлинк Бернхард (читать книги бесплатно .txt) 📗

В воскресенье я обедал с Георгом в «Розенгартене». Он с удовольствием поедет в Страсбург и будет рыться в старых адресных и телефонных книгах, в прокурорских и нотариальных архивах, разыскивая негласного компаньона; он готов отправиться прямо в понедельник. Я назначил его помощником детектива и предложил выпить шампанского, но он согласился только на безалкогольное пиво: «Дядя Герд, ты слишком много пьешь».

Вечером я снова засел в конторе за «Историю банковского дела». Сорбский кооперативный банк удостоился в ней целого абзаца. Случай оказался уникальный. Изначально кооперативные банки создавались как институты взаимопомощи конкретных профессиональных групп. На основе народных банков Шульце-Делич хотел объединить в кооперативы ремесленников, Райффайзен — крестьян. А вот житель Котбуса Ганс Кляйнер, который в тысяча восемьсот шестьдесят восьмом году основал кооперативный банк, хотел использовать идею кооперации для укрепления славянского национального меньшинства сорбов. [1]Его мать была из сорбов, носила сорбскую национальную одежду, рассказывала маленькому Гансу сорбские сказки, учила его сорбским песням, и поддержка сорбов стала для него делом всей жизни. В его времена в банке были только сорбские кооператоры, после его смерти открыли доступ и остальным, банк расширился, долго преуспевал, пережил инфляцию и мировой экономический кризис. А потом случилось то, что не могло не случиться: нацисты не поддержали сорбскую идею и превратили банк в обычный народный.

Вопрос, когда и каким образом Сорбский кооперативный банк восстановился после такого удара, подождет до завтра. Банкирский дом «Веллер и Велькер» его поглотил, видимо, банк оправился после пережитого и дело кончилось хеппи-эндом. Во время ночной прогулки идея кооперации показалась мне настолько очевидной, что естественное стремление банков и банкиров к постоянному обогащению вдруг меня удивило. Для чего им столько денег — все больше и больше? Чтобы удовлетворить детскую страсть к собирательству? Поскольку взрослым людям нельзя собирать камешки или пивные крышки и банки, приходится переключаться на коллекционирование денег?

Утром я снова сидел за столом в конторе еще до того, как на улице появились школьники. Булочник через два дома от меня уже открылся, поэтому передо мной лежал рогалик и дымилась чашка кофе. История Сорбского кооперативного банка подходила к концу. В то время как другие народные банки были закрыты на основании директивы из Советского Союза, банк в Котбусе и его филиалы продолжали работать. У него не осталось ничего, кроме собственного имени; он целиком и полностью вошел в систему национализированных сберкасс. Но прежнее название сохранил; спасибо славянам-сорбам: братский советский народ-победитель запретил его ликвидацию. Сохранив название, банк сохранил и определенную независимость, поэтому ведомство по опеке над государственным имуществом рассматривало Сорбский кооперативный банк как самостоятельную единицу и в конце концов продало его банкирскому дому «Веллер и Велькер».

Было девять часов, утренний транспорт рассосался, стало тише. До меня донеслись голоса детей, которые по каким-то причинам шли в школу позже обычного. Потом я услышал, что поблизости остановилась машина, мотор не выключили. Через какое-то время меня начал раздражать шум: пронзительный рев и грохот. Почему не выключили мотор! Я встал и посмотрел в окно.

Это была зеленая «изетта» Шулера. Дверь не закрыта, салон пуст. Я вышел из конторы. Шулер стоял у соседнего дома и читал надписи на табличках около звонков. «Господин Шулер», — позвал я его, он обернулся и замахал рукой. Он махал так, будто прогонял меня с улицы, требуя, чтобы я вернулся к себе в контору. Я ничего не мог понять, он корчил гримасы, словно пытаясь мне что-то сказать, но я ничего не расслышал. Он двинулся мне навстречу шаткой походкой, размахивая правой рукой, а левую прижав к животу. Я увидел, что в левой руке он держит черный кейс, который при ходьбе колотит его по ногам. Я тоже шагнул в его сторону — он упал на меня, я ощутил его неприятный запах, услышал произнесенные шепотом слова «вот» и «убрать» — протянул руку и схватил кейс. Он выпрямился, держась за меня свободной рукой, пошел к машине, сел, закрыл дверь и поехал.

Отъехав от тротуара, он наискось пересек улицу, съехал на правую полосу, свернул снова на левую и прямиком устремился к железным тумбам, которые стоят по краю газона в середине Аугустен-анлаге, — задел одну, другую, потом зацепил светофор на углу Мольштрассе и прибавил скорость, несмотря на то что зажегся красный и по Мольштрассе уже двинулись машины, а на переходе через Аугустен-анлаге были дети. Сначала казалось, что за перекрестком он врежется в светофор или в дерево на краю газона. Но он перескочил бордюр, обогнул светофор и лишь слегка задел дерево. Но и этого оказалось достаточно: «изетта» накренилась, опрокинулась, на боку проехалась по траве и налетела на дерево.

Удар был громкий, в ту же секунду завизжали тормоза на встречной, на которую чуть не вылетела «изетта», загудели автомобили, которым Шулер не уступил дорогу, завопил ребенок, которому он чуть не переехал ноги. Началась неразбериха. Мой сосед-турок, выскочивший из магазина, взял у меня из рук кейс и сказал: «Посмотрите, как там! А я вызову полицию и „скорую“». Я кинулся со всех ног, но резвость у меня не та, что раньше, поэтому, когда я добрался, «изетту» уже обступила толпа зевак. Я протиснулся вперед. Деревом пробило дверь, и ствол торчал между крышей и днищем. Я заглянул сверху через боковое стекло, внутри было полно битого стекла и крови; перекореженная дверь притиснула Шулера к сиденью, и руль вошел в грудную клетку. Шулер был мертв.

Потом приехали полиция, «скорая помощь» и, поскольку «изетта» застряла на дереве, вызвали пожарных. Полиция не делала попыток допросить меня в качестве свидетеля, а я не проявил инициативы и сам не стал напрашиваться. Я пошел к себе в контору, которую оставил нараспашку, и увидел издалека, как кто-то выходит из двери. Я не понял, зачем этот человек приходил и что мог там искать. Ничего не пропало. Заведение моего турецкого соседа переживало маленький бум: зеваки наблюдали за суетой вокруг шулеровской «изетты», давали профессиональные комментарии и покупали шоколадные батончики, молочные ломтики и рогалики с мюсли.

Только когда все успокоилось и наступила тишина, я вспомнил про кейс Шулера. Достал его, положил на стол и начал осматривать. Черная матовая искусственная кожа, золотистый кодовый замок — обыкновенный некрасивый кейс. Я вытащил из стола банку с кофе и бутылку, налил себе самбуки, добавил в нее три кофейных зернышка. Достал из шкафа пачку «Свит Афтон», запалил и то и другое (и самбуку, и сигарету) — сидел и смотрел на голубое пламя и голубой дымок.

Я думал о Шулере. Я бы с удовольствием снова послушал его истории. Почему сцепились лейтенант Велькер и прусский офицер. Что стало с дочкой Веллеров после того, как ее милый погиб, почти как Ромео, хотя между семьями тут вместо безмерной вражды царила безмерная дружба. Когда полюбили друг друга Бертрам и Штефани. Я задул пламя и выпил самбуку. Будь моя воля, я бы сделал так, чтобы перед смертью к Шулеру вернулась способность ощущать запахи и вкус.

А потом я открыл кейс. Он был битком набит деньгами — потрепанными купюрами достоинством в пятьдесят и сто марок.

13

Слежка

Нет, мне не пришла в голову мысль переложить купюры в спортивную сумку, прикрыть их рубашками, брюками, свитерами и нижним бельем, захватить зубную щетку с бритвой и мчаться во франкфуртский аэропорт, чтобы улететь в Буэнос-Айрес. На Мальдивы, Азорские острова или Гебриды. Мне ведь и в Мангейме жить достаточно сложно. Стоит ли ожидать, что мне будет проще где-то там, где я даже не буду знать языка?

Я не стал также ломать себе голову над тем, как бы получше припрятать деньги. Под пыткой я все равно моментально признаюсь. Открыв дверцу своего канцелярского шкафчика, я сложил все старые папки, которых было немного, на одну полку и вытащил остальные перегородки, устроив таким образом вместилище для кейса. А потом снова закрыл дверцу.