Тогда ты молчал - фон Бернут Криста (первая книга .TXT) 📗
— Как вы себя чувствуете? — спросила она его, и в этот момент он просто любил ее, ее спутанные темные волосы, запавшие от бессонной ночи карие глаза, озабоченное лицо, не подходившее этой женщине, которую он знал как главного комиссара уголовной полиции Зайлер.
— Очень… хорошо, — услышал он собственный каркающий голос.
— Машина «скорой помощи» сейчас будет здесь.
— Да, — слезы неудержимо катились из глаз, но ему было все равно.
— Они вылечат вас.
— Да. И… спасибо. Мне очень жаль…
Два выстрела и взрыв не дали ему договорить. Сабина лежала на полу, сжимая слабеющей рукой пистолет. Из телевизора шел дым. И это было последнее, что он увидел, — дымящийся телевизор. Сам не замечая этого, он крепко зажмурил глаза. На ближайшие недели трупов с него хватит.
— Проклятье, Патрик, — услышал он голос КГК Зайлер, а перед его закрытыми глазами клубился красный туман. — Зачем ты стрелял?
— У нее… у нее было оружие. Она целилась в меня. Она хотела…
— Она еще жива?
— Я… я думаю, что нет.
— Проклятье! — сказала Мона Зайлер еще раз, прямо в ухо Давиду.
Он еще успел подумать: «Кассета! Она точно сгорела!»
Затем он потерял сознание.
30
Солнце Греции пекло так жарко, что находиться на открытом воздухе можно было только в тени. Мона дремала в шезлонге под большим зонтом. Перед ней расстилалось море, гладкое, словно зеркало. Сзади возвышалось здание пятизвездочной гостиницы. Ее разбудил какой-то шорох.
— Я подумал, что это будет тебе интересно, — сказал Антон. Он положил ей на голые ноги газету, которую можно было купить на любом курорте.
«Жестокий серийный убийца заявляет:
«Это был не я».
Мона села и прочитала статью под заголовком.
— Ну и как? — спросил Антон, сидевший рядом с ней.
— Они написали «серийный убийца» вместо «предполагаемый серийный убийца». Определенно будут неприятности.
— Я не это имел в виду, — нетерпеливо сказал Антон.
— Знаю. А с каких это пор ты интересуешься моей работой?
— А чего? Интересно.
Мона покосилась на него:
— Ну вот, здесь же написано: «Янош К. отказался от своих признаний».
— А почему?
— Мне не разрешается говорить об этом. Ты же знаешь, — Мона встала. — Давай, идем поплаваем.
Когда они через два часа забирали ключи от своего номера, дежурный подал ей листок бумаги с незнакомым номером телефона. Рядом была написана фамилия «Бергамар».
— Он просил, чтобы вы позвонили ему, — сказал дежурный по-английски.
— О’кей. Я подойду попозже, — произнесла Мона, глядя на Антона.
Тот пожал плечами и потащил Лукаса к бару возле бассейна, где Лукас вознамерился выпить колы, а Антон — пива. Мона поднялась на лифте, зашла в номер и позвонила по номеру, указанному на листке. Уже после второго гудка Бергхаммер снял трубку. У него был голос еще не совсем здорового человека, но, по-видимому, он чувствовал себя уже значительно лучше.
— Судя по голосу у тебя все хорошо, — сказала Мона.
Она улеглась на кровать, прижав трубку к уху. Свежее постельное белье приятно пахло, в комнате, оснащенной кондиционером, было приятно — не слишком тепло, не слишком холодно. Комфорт имел множество положительных сторон.
— Да ничего, — голос Бергхаммера звучал прямо в ее ухе. — Меня посадили на диету.
— Бедный ты, бедный!
— Послушай, Мона, я хочу услышать это от тебя.
— Что? — спросила Мона, хотя прекрасно понимала, о чем речь.
— Янош Кляйбер. Я хочу услышать это от тебя. Остальные стараются меня щадить, ты — единственная…
— Да ладно тебе. Что ты хочешь знать?
— Прокуратура упрямится, они мне ничего не говорят, а потом я узнаю всю эту лажу из газет!
— Ну и прекрасно, — сказала Мона.
— Что мы сделали не так? Я не понимаю.
— Я знала, что так и будет, — ответила Мона.
— Что? Что знала?
— Когда мы арестовали Кляйбера в аэропорту, то нигде не нашли его фальшивого паспорта, по которому он зарегистрировался на рейс. Скорее всего, он подсунул его в багаж какой-нибудь иностранке. Нет, даже раньше.
— Что раньше?
— Я даже раньше знала, что он уничтожит все следы, как настоящий профессионал.
Мы ведь до того побывали в его квартире.
— А следственная бригада?
— Ничего, Мартин. Tabula rasa [39].
— Что, квартира была пустой?
— Вот в том-то и дело, что нет. Мебель на месте, одежда в шкафу — все так, словно человек просто ненадолго уехал. Совершенно беспричинно, просто так. Так он нам все это и преподнес. А все остальное он уничтожил. Все доказательства. Ни клочка бумаги. Никаких наркотиков. Ничего.
— Да быть этого не может.
— Сказано — профессионал.
— А что с этим греком? Геру… как его?
— Согласно показаниям Герулайтиса, Кляйбер записал на видеомагнитофон свое полное признание.
— Ну и?
— Признание Кляйбера было записано на видеокассете, вероятно, вместе с историей, которой Кляйбер шантажировал Плессена. Кассета сгорела при перестрелке в подвале дома Сузанны Кляйбер. Сообщница Кляйбера Сабина Фрост была… ну…
— Патрик застрелил ее, — подсказал Бергхаммер.
— Да. Это была необходимая оборона.
— Да-да. Так что с показаниями этого… Герулайтиса? Их же можно пустить в дело.
— Это как посмотреть. Герулайтис уволился. Из-за пережитого стресса. Он не уверен, что хочет продолжать работать в полиции. Я его понимаю, но на суд это производит неблагоприятное впечатление, сам знаешь. Хороший адвокат выставит Герулайтиса человеком с психическими проблемами, и тем самым его показания станут, ну… не то чтобы совсем недостоверными, но…
— Дерьмо!
— Кляйбер действительно хорош. Он просто ничего не сказал. Прокуратура, тем не менее, настояла на том, чтобы явить его общественности в качестве преступника. Она потребовала посадить его в следственную тюрьму, хотя обвинение строится лишь на косвенных уликах. Нет ни единого доказательства. У нас была первоклассная свидетельница, домохозяйка Плессена, — русская, которая видела убийцу в доме Плессена. Но она не опознала Кляйбера. По крайней мере, она так утверждала. Она русская, и…
— Русская?
— Да. Она тут нелегально.
— Значит, побоялась, — сказал Бергхаммер разочарованно. — Все русские способны наложить в штаны, когда речь заходит об убийстве.
— Просто она не хотела мне верить, что Кляйбер действовал в одиночку. Она думала, что это дело мафии или чего-то подобного. Как бы там ни было, но на очной ставке она его не опознала. Я считаю, что это разрушит любое обвинение. Хороший адвокат легко вытащит Кляйбера из тюрьмы.
— А ты?
— Официально я устранилась от этого. Я знала, что Кляйбер никогда и ни в чем не признается. Он так устроен. Он не даст себя запугать. Он такой… хладнокровный.
— Понимаю.
— Теперь очередь за прокуратурой, Мартин. Сами виноваты, если так подставляются. Мне все равно.
Возникла пауза.
Она слышала дыхание Бергхаммера на другом конце провода. Он не верил ей, да и она себе тоже. Такое зависшее окончание дела не могло оставить ее равнодушной. Это очень даже задевало ее. Но она уехала в отпуск, потому что Лукас был важнее — должен быть важнее — для нее, чем работа. Не было бы Лукаса, она, сцепив зубы, вела бы расследование дальше и, возможно, когда-нибудь и сдалась бы. Без Лукаса и без Антона, как Мона вдруг поняла, она стала бы одной из тех, у кого не было ничего, кроме своей работы. Без своей семьи она ощущала себя старой и одинокой.
Ее решение было правильным.
— У меня есть семья, — сказала Мона, подразумевая не только Лукаса, но не видя необходимости открывать Бергхаммеру правду. — Я нужна ей. И она мне тоже.
