Матросская тишина - Лазутин Иван Георгиевич (читать книги полностью без сокращений .txt) 📗
Чувство, охватившее в эти минуты все существо Калерии, чем-то напоминало ликование пиромана, пришедшего в экстаз при виде пожара, который принесет немало горя и лишений погорельцам. Участь Яновского, когда о его позоре узнают люди, будет куда горше, чем участь погорельца. И это наполняло Калерию каким-то полухмельным чувством предвкушения торжества справедливости.
Как всегда, когда в острых ситуациях Калерия не находила четких и точных решений и не знала, как поступить ей в положении; требующем немедленных действий, она позвонила мужу. Однако, боясь, что телефон у профессора Верхоянского сдвоен с аппаратом его секретарши, она открыла дверь и, убедившись, что секретарши на месте нет и никто ее не подслушивает, набрала номер телефона. Трубку Сергей Николаевич поднял сразу же, после первого гудка.
— Сережа, это я.
— А я думал — Венера Милосская, — раздался в трубке насмешливый голос мужа.
— Сережа, мне не до шуток!.. — со сбоем в голосе проговорила Калерия.
— Я слушаю тебя. Только постарайся отстреляться побыстрее. У меня срочная работа.
Оглядевшись по сторонам, словно ее может кто-то подслушать, Калерия поднесла трубку ко рту и прикрыла ее ладонью.
— Сережа!.. Я тебе вчера говорила, что я должна делать сегодня в первой половине дня. Ну вот… — Она перевела дух. — Я прочитала около двух третей этого «шедевра». Меня сейчас бьет колотун. Ты не можешь себе представить, что это такое!..
— Короче! — раздалось в трубке. — И только о деле. О впечатлениях расскажешь вечером.
— Больше половины из того, что я сейчас прочитала, целиком взято из диссертации того воронежца, о котором я тебе говорила. Структура построения работы — почти зеркальная: тот же порядок глав, только по-другому названных, та же расстановка цитат, те же мысли, тот же стиль… Многие эпизоды повторяются. Изменены только география событий, адреса местожительства действующих лиц и иногда национальности. А когда дошла до раздела главы, которую я тебе читала вчера, — у меня захватило дух! Слегка изменено название, а все остальное как у Иванова. Даже закончил главу теми же стихами. Сережа, скажи, что мне делать? Ведь я через месяц должна выступать на защите!
— Ты должна радоваться и торжествовать! — сказал Сергей Николаевич, и в его голосе Калерия уловила веселые нотки.
— Чему радоваться?
— Что у тебя муж не совсем глупый человек и его вчерашнее предсказание сегодня сбылось. Видишь, как быстро сработала жизненная формула отмщения.
— Я не поняла тебя, о какой формуле ты говоришь?!
— О той, которую я тебе сказал вчера. Повторить?
— Повтори!.. Я от этого чтения так озверела, что почти ничего не помню.
— Таких подонков, как этот плагиатор, волны жизни, как волны моря, рано или поздно гнилушками выносит на берег. А здесь это случилось очень рано. — И тут же решил разговор закончить шуткой: — Записывай мои афоризмы, студент, пока я жив. Что у тебя еще?
— Сережа, у меня подозрение.
— Какое?!
— Как ты думаешь, эти вырезанные в первом экземпляре листы не могут быть его работой?
— Такие артисты от науки срабатывают вещи и поскандальнее. Это нужно проверить. С этим не торопись. И пока об этом никому ни слова. Я поговорю с товарищами из соседнего отдела, они в курсе всех ЧП, которые случаются в Ленинской библиотеке. Я проверю, был ли сигнал из библиотеки о порче рукописи диссертации твоего Иванова. Ты меня поняла?
— Поняла, Сереженька, все поняла… Ты у меня умница!..
— Так мало?!..
— Что значит мало?
— Я у тебя — гений!.. Адью, мой ангел. И прошу тебя…
Калерия не дала мужу закончить фразу, боясь, что, попрощавшись, он тут же повесит трубку.
— Сережа, не вешай, пожалуйста, трубку! У меня еще один вопрос.
— Только короче и — последний!
— А что, если мне срочно встретиться с Валерием?
— С каким Валерием?
— С пасынком диссертанта. Ты же знаешь, как он испортил ему жизнь.
— А зачем эта встреча?
— А вдруг Валерий обнаружит в черновиках рукописи отчима те одиннадцать листов, которые вырезаны из диссертации Иванова? Ведь это же может быть!
— Встретиться с Валерием и попросить его об этом ты можешь, но это нужно делать осторожно и с гарантией, что твой Валерий умеет держать язык за зубами. И не вздумай об этом говорить по телефону. Об этом можно говорить только с глазу на глаз и без свидетелей.
— Спасибо, Сергун!.. Целую тебя, мой гений! До вечера! Прости, что оторвала тебя от работы. Меня всю лихорадит. — Калерия хотела сказать еще несколько слов, но из трубки понеслись короткие гудки. Только теперь она заметила, что вместо пепельницы стряхивала пепел с сигареты прямо на полированный стол. И, словно боясь, что кто-то заметит эту ее неряшливость, аккуратно смахнула ладонью пепел в корзину, стоявшую рядом с письменным столом.
Очевидно, подобное чувство, которое жгло Калерию, испытывает страстный охотник, напав на след зверя, за которым он давно охотился. Тут же, не медля, она позвонила Валерию. Трубку снял Валерий.
— Валера, здравствуй!.. Это Калерия Александровна. — Не дав Валерию даже произнести ответное «здравствуйте», она торопливо и взволнованно проговорила в трубку: — Валера, у тебя есть сейчас час времени, чтобы встретиться со мной? Это очень важно! Важно для тебя и для меня!.. Ну, что ты молчишь?
— А где мы встретимся? — прозвучал в трубке взволнованный голос Валерия.
— Давай у памятника Пушкину. У той скамьи, где мы встречались с тобой в последний раз. Я буду там через сорок минут. Ты можешь подойти?
— Могу, — ответил Валерий, и Калерия в голосе его почувствовала тревогу. — Мне что-нибудь иметь с собой?
— Ничего не надо! Я должна срочно видеть тебя! Прошу, не опаздывай.
При ее последних словах, брошенных в телефонную трубку, дверь кабинета широко раскрылась, и на пороге выросла высокая, осанистая фигура профессора Верхоянского. Он стоял и улыбался так, словно давно ждал этой встречи и наконец дождался.
— Ах, вот вы какая?!.. Петр Нилович последний год мне о вас говорил столько, что он меня заинтриговал. — Подойдя к письменному столу, из-за которого вышла смутившаяся Калерия, Верхоянский наклонился и поцеловал ей руку. Даже в том, как он неторопливо и элегантно поклонился и как слегка прикоснулся губами к кисти ее руки, Калерия скорее почувствовала, чем поняла рассудком, что такие, как профессор Верхоянский, умеют производить впечатление. Было в нем что-то от того, что одни называют породистостью, другие — хорошим тоном, третьи — интеллигентностью. Те и другие в оценке профессора Верхоянского наверняка не ошиблись бы. Так показалось и Калерии, Спадающие на виски серебряно-седые волны густых волос особенно контрастировали с черными бровями, придавая всему его облику чувство достоинства и значительности.
— Знакомились с работой моего ученика? — спросил Верхоянский и закрыл лежавшую раскрытой на столе диссертацию.
— Правда, не до конца, но в принципе отношение к ней у меня уже сложилось, — ответила Калерия и, стараясь через силу улыбаться, взглянула на часы.
— Торопитесь?
— Да… У меня строгое начальство.
— Ну и как вы находите работу? — не гася улыбки, спросил Верхоянский.
— Работа талантливая! — со вздохом произнесла Калерия. — Впечатляет.
— Так общо?
— Подробнее свое отношение к этой работе я выскажу на ученом совете, при защите.
— Значит, вы будете выступать?
— Меня об этом очень просил Петр Нилович. Насколько мне известно, и вы просили его, чтобы при защите выступил кто-нибудь из практических работников, имеющих дело с несовершеннолетними «трудными». А я, смею вам доложить, отдала этой работе уже семь лет.
— И вам нравится ваша работа?
— На этот вопрос я могу ответить прекрасными строками из стихотворения Константина Симонова.
— Что же это за строки? — Верхоянский протянул Калерии сигареты: — Курите.
— Спасибо, я только что… Пока читала — выкурила полпачки.
— Интересно, что это за симоновские строки, которыми можно выразить ваше отношение к своей работе?
