Лунное сердце - де Линт Чарльз (читать книги .txt) 📗
– Тебе было когда-нибудь трудно разобрать, что реально, а что нет? – неожиданно спросила ее Сара.
– Как это? – не поняла Мэй-ис-хюр.
– Ты ведь тоже шаманишь, верно?
– Я – рате-вен-а – барабанщица медведя.
– Мне трудно тебе объяснить, – вздохнула Сара. – Дело в том, что я часто не могу понять, что происходит на самом деле, а что мне снится. Сны бывают словно явь, а случается, они предсказывают, что случится на самом деле. Только теперь я уже не понимаю, что реально, а что нет, что правда, а что мне только кажется.
– Для меня правда только одна, – задумчиво проговорила Мэй-ис-хюр, – та, что у нас в душе. Корни снов в нашей жизни, но для нас важно только то, как сны связаны с нашей игрой на барабане. С помощью барабана мы разговариваем с духами, тут-то и проверяется, насколько мы близки к правильной жизни. Если мы идем по своему Пути все дальше, все больше приближаемся к Матери-Медведице, значит, мы живем правильно.
– Ну, это как-то… слишком сурово, что ли… – сказала Сара.
Мэй-ис-хюр улыбнулась:
– Мать-Медведица вовсе не суровая, бояться ее нечего. Она живет нашими радостями так же, как и горестями. Вчера, когда мы вчетвером занимались музыкой, мы были очень близки к Матери. И сегодня утром мы ей близки, потому что мы с тобой поделились дымом, а сейчас хотим выяснить правду. Необязательно рассуждать сухо и серьезно. Важно верить.
– Ну, а сны? В них тоже можно верить, если ты что-нибудь благодаря им узнаешь?
– Они могут направлять тебя. – Мэй-ис-хюр с минуту всматривалась в Сару, потом спросила: – Тебя расстроили сны?
– Да, – кивнула Сара, – только я не уверена, сон ли это был. Когда я в первый раз встретилась с Талиесином, я тоже думала, что это мне снится. Но сон потом обернулся явью. И теперь, когда я тут… – она неопределенно повела рукой вокруг себя, – теперь я ни в чем не уверена.
– Расскажи, что тебя так беспокоит, может, я смогу тебе помочь, – сказала Мэй-ис-хюр.
И Сара рассказала ей все, начав с того, как она нашла кольцо, и до конца, ничего не пропуская. И чем дольше она рассказывала, тем более запутанным представлялось все, что с ней произошло. Точно клубок разноцветной шерсти, к которой прилепилась и солома, и веточки, и грязь. Потянешь за нитку и стараешься отделить ее от клубка, а она вдруг оказывается другого цвета, переплетается еще с двумя, а то и с тремя или с четырьмя другими, в конце концов даже не вспомнить, с какой нитки начинали.
Когда Сара закончила свой рассказ, заговорила Мэй-ис-хюр:
– Я скажу тебе две вещи. Первая: чем бы ни был Талиесин, он все равно человек и у него человеческое сердце. Кто может объяснить, отчего этого мужчину тянет к этой женщине? Это может сказать только Мать-Медведица, но и она почему-то помалкивает. Я точно знаю: с того дня, как Талиесин встретил тебя на берегу, он не мог тебя забыть. Сам был не свой, будто один из духов заворожил его.
– А что второе? – спросила Сара.
Мэй-ис-хюр вздохнула:
– Пэквуджи. Этот малютка – большой озорник, недаром он двоюродный брат Старого Койота. У Пэквуджи сотни личин, и он большой фокусник.
– Значит, слишком-то верить его словам не стоит? – с некоторым облегчением спросила Сара.
– А вот это трудно сказать. Пэквуджи как тихий пруд – он отражает твою душу. Если ты коварный и мелочный человек – он с тобой будет поступать так же. Если ты добр и заботлив, он будет к тебе добр и станет заботиться о тебе.
– Ну, я вижу, с ним никогда нельзя быть ни в чем уверенной.
– Здесь, – и Мэй-ис положила руку на грудь, – здесь ты поймешь, можно ли. Ведь Пэквуджи – отражение твоей души.
– Наверное, мне надо поговорить с Талиесином… насчет этих испытаний.
– Я думаю, это самое разумное. Талиесин – странный человек, по крайней мере, для меня он странный. Тот Путь, по которому следует он, не такой, как Путь моего народа. Его народ копит знания, добытые каждым в одинокой борьбе. У нас не так. У нас знания – секрет, но спросишь – и узнаешь. А соплеменники Талиесина полагаются сами на себя.
– О, как сложно!
Мэй-ис-хюр накрыла ладонью руку Сары и улыбнулась:
– Ничего не бойся. После твоего рассказа в меня закрались всякие предчувствия, но знай одно – ты среди друзей. Мы всегда тебе поможем. – Индианка встала и посмотрела на Сару. – Твоя одежда еще должна посохнуть, пойдем посмотрим, не найдется ли для тебя чего-нибудь более подходящего, чем старая рубаха Хагана.
Перемена темы вызвала и перемену настроения.
– А мне эта рубаха даже нравится, – сказала Сара.
– Ты в ней похожа на бобра. – Мэй-ис-хюр раздула щеки и сделала несколько шагов вразвалку. – А по-моему, ты сродни кунице. Но как хочешь…
– Ладно, ладно! – рассмеялась Сара. – А во что ты собираешься меня нарядить?
– Найдем тебе что-нибудь удобное, можешь не беспокоиться. Есть у меня одно платье на примете. Его только укоротить надо.
Сара связала одежду в узелок, и обе в сопровождении Хова, болтая, как давние подруги, отправились в башню.
– Никому не известно, кто выстроил эту башню, – рассказывал Талиесин. – Когда я познакомился с Мэй-ис и Хаганом, они уже два года в ней жили. Мэй-ис раньше жила с отцом, а Хагана они нашли на берегу. Его выбросило море. Он был полумертвый, только цеплялся громадной рукой за свой топор. Как он вместе с этим топором не потонул, непонятно. Вот Хаган-то и решил, что нужно поселиться в башне. Всего-то и надо было – законопатить щели и покрыть крышу дерном. Башня оказалась на диво прочной, хоть простояла пустой неизвестно сколько лет.
Они с Сарой сидели у подножия башни, прислонясь к ее каменной стене, на плечи себе они накинули одеяло, а перед ними расстилалась широкая гладь океана. На Саре было платье из мягкой замши, чуть прикрывавшее колени, из-под платья виднелись длинные штаны, перевязанные на икрах шнурками, сплетенными из травы. Ее непокорные кудри были заплетены в две косы, хоть и не такие роскошные, как у Мэй-ис-хюр, но ей казалось, что они превращают ее в настоящую индианку.
На обед у них были жареная утка, пшеничные лепешки и чай из розовых лепестков, которые Талиесин насушил летом. Мэй-ис-хюр и Хаган после обеда ушли в башню, где Мэй трудилась над новым, очень красивым одеялом, оно, уже почти готовое, висело на ее ткацком станке, а Хаган плел сеть, его большие пальцы быстро и ловко сплетали из пряжи веревку и завязывали узлы.
Сара и бард долго сидели, прислушиваясь к молчанию леса и тихому шуму волн, бьющихся внизу об утесы. Небо было чистое, унизанное бесчисленными, ослепительно сияющими звездами. На севере, подчиняясь таинственному ритму, плясали огни всех цветов радуги. Глядя на них, Сара вспомнила лавку «Веселые танцоры», еще раз подивилась тому, как она здесь очутилась, и тут же припомнила обвинения, которыми осыпал барда Киеран. И намеки Пэквуджи на какие-то странные испытания.
День прошел спокойно, но сейчас, когда их окружала темная, таинственная ночь, Сара решила, что пора поговорить серьезно.
– Этот друид, из-за которого тебе пришлось покинуть Гвинедд, как его звали? – спросила она.
В темноте ей не было видно, что Талиесин нахмурился.
– Томасин, – не сразу ответил он. – Томасин Хенгуэр-т-Хап.
«Томас Хенгуэр, – Сара вздохнула. – Значит, Киеран был прав».
– Ты его ненавидишь? – спросила она.
– С чего бы?
– Ну за то, что он вынудил тебя покинуть родину? Ты его не простил? Хочешь убить его?
Талиесин покачал головой, но скорей от смятения, вызванного ее вопросом.
– Зачем мне его убивать? Он теперь просто камень над морем.
– Но если бы он был жив?..
– Пойми, Сара, – ласково сказал Талиесин, – Томасин только подвигнул меня на то, чтобы покинуть родные места. Как я мог оставаться в своей стране, если я никому больше там не был дорог?
– Киеран говорит, что ты родился в Стране Лета. Где это?
Даже в темноте глаза барда засверкали.
– Страна Лета! Это Край Летних Звезд! Там собрано все, что есть хорошего на свете. Там все таинственно и причудливо, непокорно и нежно, волшебно, как свет звезд, надежно, как сердце друга. Я побывал там только на самой окраине, но я все бы отдал, чтобы попасть в эту страну! – Талиесин помолчал, потом заговорил снова: – Мне говорили, что я там родился, но я этого не помню! Нет у меня ощущения, что я там когда-то жил, что это моя родина. Я всегда только мечтал об этой стране. Когда волны Эйл-Тона несли мой челнок, я думал, что приплыву в Страну Лета, ведь в легендах говорится, будто она лежит на Западе. – Он снова умолк, а когда заговорил, мечтательности в голосе не осталось: – Я не питаю ненависти к Томасину. Но когда море подхватило мою лодку, а берега Гвинедда стали скрываться из глаз, я проклял его и превратил в камень. И повелел ему смотреть на море до тех пор, пока Гвин ап Надд еще оставляет следы на полях людей. Я признаю, что поступил скверно. – Он повернулся к Саре и приблизил к ней лицо. – А почему ты об этом спрашиваешь?
