Правило крысолова - Васина Нина Степановна (бесплатные полные книги .TXT) 📗
Я взяла трубку не сразу, хоть и не спала. Проснувшись впервые в жизни в такую рань, я смотрела на фотографию на стене. В темноте на ней ничего не было видно, и, чтобы новый день не проявил на куске картона под стеклом знакомые силуэты сестры и брата, я вскочила, сдернула фотографию со стены, забросила ее под кровать и только тогда подошла к телефону.
И вот, в шесть с минутами, я подъезжаю к знакомому следственному изолятору. Легким ознобом, приподнявшим дыбом волоски на руках, прикоснулось ко мне воспоминание о ночах в камере. А вдруг – опять посадят? Разглядываю участливые улыбчивые лица рядом. Нет, не похоже. Очень уж сладкие. «Извините за беспокойство» сказали раз тридцать. «Спасибо за содействие следствию» – двенадцать раз. На что они надеются? Что Зебельхер проведет со мной беседу о своих достижениях в области обнаружения банковского вклада Руди, а я – о своих? Как ни странно, но именно о деньгах Зебельхер и заговорил, как только мы уставились друг на друга через стол.
– Вы не иметь достаточно опытности, чтобы влиять на обстоятельства, – заявил немец.
– И не говорите! – тут же согласилась я. – Какая опытность? Верчусь как белка в колесе, двое детей, попугай при смерти, инспектор милиции отнес от моего имени заявление в загс, дедушку убили, у бабушки – сердце, мама меня бросила, а отец бросил еще раньше!..
И вдруг – заплакала, с ходу и от души. А что, все так и есть! Мама – бросила. Отец вообще неизвестно где и с кем. Дедушка в морге. Бабушка лежит, не вставая. Дети?… Дети, конечно, поводов поплакать пока не дают, но ничего, поплачу на всякий случай в счет будущих проблем!
– Перестать играть! – стукнул Зебельхер по столу ладонью. Звякнули наручники. – Вы не справляться с деньгами, если даже будете знать, куда их находить!
Плакать расхотелось. Я постаралась сосредоточить взгляд на пигментных пятнах под глазом у Зебельхера.
– Я заиметь хороший адвокат, я платить и выходить через год, я вам не давать проходить по жизни! Со мной хорошо дружить, Инга, давайте дружить и работать вместе. Половина.
– Половина? – удивилась я искренне, потому что Ладушкин угадал про эту половину заранее.
– Ладно, – по-своему понял мое удивление Зебельхер. – Шестьдесят – вам.
– Адвокат… – задумалась я. – У меня есть хороший адвокат.
– Я знать, что вы умный и смелый, – скривился в улыбке немец.
– Его зовут Викентий Карлович Неймарк.
– Он немец? – заинтересовался Зебельхер.
– О да. Он сын колбасника, лучший адвокат в Москве.
– Я вам доверять. Ней-марк, Ней-марк… Я запомнить и требовать Неймарк.
– Желаю удачи.
На улице ждал Ладушкин. Я сразу же предупредила его, что очень спешу, мне нужно срочно ехать в деревню за мужчиной, нужно успеть еще до вечера подать заявление в загс, чтобы нас поженили в субботу, поэтому не надо на меня смотреть умоляющим взглядом, хватать за руку, обещать вечную любовь и дружбу до гроба и восемнадцать процентов от пятидесяти миллионов немецких марок.
– Только одно, – грустно попросил Ладушкин. – Я – пас. Мне тебя не одолеть. Ты ведьма, и здесь ничего не поделать. Я хочу знать только одно!
– Коля, милый, отпусти меня, опаздываю!
– Только один вопрос! Что вы делали с мамой по ночам в полнолуние между… между кухней и коридором?… В апреле… Да, в апреле по ночам в полнолуние! – Ладушкин от напряжения сглатывает, я смотрю на дернувшийся кадык, вспоминаю вдруг Павла, его кадык…
– А Павла правда застрелили?
– Застрелили, застрелили, говори, что вы делали?
– Значит, в апреле в полнолуние, ночью, между кухней и коридором?… – Минуты три я усиленно «вспоминаю». Потом на лицо мое накатывает просветление и – одновременно – легкий стыдливый румянец. – Ладушкин, – говорю я укоризненно, – это же секрет, мужчинам это знать неприлично!
– А помнишь, тогда, в гостинице? – бежит за мной инспектор и не дает открыть дверцу автомобиля. – Я лежал голый, а ты наклонилась близко-близко, а я был без трусов, потому что постирал их?…
Удивленно смотрю в его возбужденное лицо. Ведь только что я покраснела именно потому, что вспомнила голого Ладушкина с гипсом на шее. Получается, что он в это время вспомнил о том же!
– Прости. – Я убираю его руку. – Прости за пирожки.
Марина поехала с нами, и сват тоже, и до пяти вечера мы успели в загс, а бабушка, которая там «наводила необходимые для взаимопонимания мосты», уже ждала нас и, увидев Богдана, застыла в восхищенном удивлении, потом ощупала плечи будущего члена семьи и опять застыла, глядя снизу вверх, как, вероятно, смотрела бы только на Фридриха Молчуна и только если бы присела.
Не знаю, в какую сумму ей обошлись эти самые «мосты», но нас пригласили на завтра, в субботу, к десяти утра прибыть для бракосочетания. Марина попросила высадить ее где-нибудь у ювелирного магазина, бабушка стала объяснять, что свадьбу сейчас справлять нельзя, потому как в семье траур и покойник не захоронен, и тогда Марина взяла ее руки в свои и доверительно поделилась сокровенным.
– Не надо свадьбы, – сказала она. – Пусть только сегодня вечером наденут кольца друг другу и устроят первую ночь. Ваша внучка горит огнем, как бы не наделала глупостей и сама бы от них не пострадала. А свадьбу потом как-нибудь, сами!..
Лора топала ногами, кричала и даже изобразила довольно неумелую попытку зареветь, но ей это не помогло. Ее для проведения моей первой брачной ночи в деревню не взяли.
Мы вообще с Богданом оказались в доме совсем одни. Марина ушла к свату, на белом покрывале кровати лежали два золотых кольца, я нервно ходила туда-сюда по комнате, слушая, как за окном завывает ветер, и под его завывания на меня накатывал приступами страх – во сколько нужно встать утром, чтобы накормить скотину? Боже, я не умею готовить… Я совсем не знаю этого мужчину, если не считать подробного разглядывания его на фоне лебедей во время купания. Где он, кстати?
Шаги на лестнице. Ну вот, я уже узнаю эти шаги, неплохо для невесты. Могу поспорить, я знаю, что сейчас будет! Спорить было не с кем, а жаль! Потому что все было по накатанному сценарию: меня взяли под мышку, снесли по лестнице. На улице – посадили на сгиб руки. И?… Естественно – в баню. Раздели, помыли, вытерли, замотали в простыню, отнесли обратно в дом. На этот раз все мои попытки раздеть Богдана в бане ласково пресекались. Но в комнате он разделся сам, стащил с меня простыню, и мы застыли, как два голых изваяния на белом покрывале кровати, и Богдан первый надел на меня кольцо, и кольцо было велико, тогда он снял его и надел на средний палец. Моя свекровь приобрела кольцо с запасом, эта надежда на долгое супружество согрела меня и расстроила одновременно…
Все было неудобно и стыдно. Часа через два мы немного привыкли друг к другу. Впервые в жизни я проводила курс обучения такого большого мужчины любовным играм и вдруг заметила, что он старается изо всех сил не сделать мне больно, не прижать телом. Я захотела есть, мы спустились в кухню, и после съеденной половины копченой курицы из рук Богдана на меня вдруг напала жуткая болтливость. Говорилось легко, свободно, Богдан иногда поглядывал на меня с улыбкой, пусть улыбается, ему можно сказать все, что угодно, вот это удача!
– Я должна обязательно рассказать тебе, что мы делали с мамой в полнолуние каждый апрель, пока мне не исполнилось восемнадцать. Это важно, я должна это рассказать тебе, пока со мной не случился очередной приступ болтливости и я не выболтала это кому-нибудь еще, кто отлично слышит!
Богдан протягивает мне на ладони половинку яблока.
– Мы меня измеряли. У меня день рождения в апреле, а бабушка сказала, что рост нужно измерять именно в полнолуние, и вот каждый апрель мы с мамой шли к притолоке в коридоре, я вытягивалась изо всех сил, прислонялась спиной и пятками к стене, мама шутливо шлепала меня по макушке. Чтобы не случился лишний сантиметр…
Откусываю кусок курицы – ем, можно сказать, из рук моего завтрашнего мужа…
– У меня сейчас рост метр шестьдесят восемь, это двадцать четыре мизинца бога, но я могу еще подрасти, некоторые люди растут до двадцати восьми лет, я читала. Мою маму можно было и не измерять, она сказала в банке – тридцать три, хотя даже на глаз видно, что у нее рост намного меньше двух метров, правда, я не знаю, нужно ли при этом предъявлять сам мизинец бога…
