Седина в бороду - Фарнол Джеффери (прочитать книгу .txt) 📗
– Нет, Джон, я должна сказать тебе, должна ради нашей дружбы. Этого требует мое сердце. Пожалуйста, не отворачивай лицо, не отводи взгляд. Я все равно скажу… Сегодня мне очень хотелось, чтобы ты обнял и поцеловал меня, вот… Но ты не сделал этого и спас меня от греха, и теперь мне не так стыдно, как могло быть. Джон, прости меня, ведь я говорила тебе, что я грешница, теперь ты в этом сам убедился.
– О Ева! – сэр Мармадьюк вздохнул с невыразимым облегчением. – Ева-Энн, теперь я окончательно убедился, что ты – истинное дитя.
Он взял ее прелестную, но сильную руку и, прежде, чем девушка успела понять для чего, склонился и поцеловал теплую ладонь.
– Что ты делаешь! – в испуге воскликнула Ева. – Мне еще никогда не целовали руку…
Сэр Мармадьюк поцеловал еще раз.
– Спокойной ночи, – прошептала она, вырываясь. – Прощай, мой друг Джон.
– Спокойной ночи, Ева-Энн!
– Ты ведь придешь как-нибудь еще?
– Непременно! Храни тебя Господь, дитя мое!
– И тебя, Джон!
– Ты будешь молиться за меня, Ева?
– Каждый день! Прощай!
Она легко сбежала к ручью, перешла поток по мостику, обернулась, взмахнула рукой и исчезла.
Сэр Мармадьюк какое-то время в глубокой задумчивости смотрел на старинный дом, потом вздохнул и отправился в путь, прихрамывая сильнее, чем прежде. Он чувствовал, как с каждым шагом возраст все сильнее давит на плечи, и вскоре ему уже казалось, что он не моложе Мафусаила.
Глава VI,
в которой сэр Мармадьюк завтракает
Сэр Мармадьюк проснулся от истошного петушиного крика под окном. Он открыл глаза и привстал в своей импровизированной постели, дабы взглянуть на источник столь оглушительных звуков. В эту минуту птица издала еще более громкий вопль. Завершив яростную руладу, петух холодно взглянул на джентльмена сначала одним круглым блестящим глазом, затем другим, презрительно выгнул шею и надменно удалился.
Утро выдалось чудесное. За стенами сарая, послужившего сэру Мармадьюку спальней, суетливо кудахтали куры, однако их квохтание перекрывал мелодичный гам пробудившихся певчих птиц. И эти звуки не могли не радовать душу.
Сэр Мармадьюк еще немного понежился на своем роскошном ложе из свежего сена, гадая о том, что же принесут ему ближайшие двадцать четыре часа. Потом он с наслаждением потянулся и, глубоко вдохнув бодрящий утренний воздух, испытал вдруг удивительную радость просто оттого, что он жив и солнечные лучи заливают сарай сквозь щели в потолке. Сэр Мармадьюк чуть было опять не погрузился в сладостный сон, но вдруг его все еще дремлющее сознание пронзила мысль, мысль весьма настойчивая, и сон как рукой сняло. Все существо нашего джентльмена охватило страстное, почти маниакальное желание: перед его мысленным взором возникла ярчайшая картина яичницы с ветчиной и хлеба с маслом. Аромат воображаемого кофе дурманил голову. Окончательно проснувшись, сэр Мармадьюк привстал и прислушался к совершенно новому, острому, а потому весьма удивительному и даже приятному для себя ощущению голода. Рот нашего героя наполнился слюной. Сэр Мармадьюк натянул сапоги и чуть не рассмеялся вслух. Радость переполняла его. Он вскочил, напялил сюртук и шляпу, взял в руки трость и отправился на поиски завтрака.
Утреннее солнце озаряло все вокруг блаженным сиянием, из лесов и рощ, с каждого дерева и куста, с каждой ветки неслось жизнерадостное птичье пенье, но сэр Мармадьюк, наслаждаясь доселе неведомым ему чувством голода, шагал вперед, не обращая внимания на очарование утра. Он пристально смотрел вперед, выглядывая – не покажется ли трактир или постоялый двор, его мозг был полностью поглощен одной единственной мыслью. Завтрак! Завтрак! Завтрак!
Пройдя с полмили, он наткнулся на небольшую деревушку, тенистую и уединенную. Аккуратные домишки с соломенными крышами теснились на большой поляне. Здесь непременно должен быть постоялый двор. Точно, вот и он! Самый чудесный трактир в мире приветливо поблескивал решетчатыми окнами и словно приглашал взойти на крыльцо, а в сторонке стояли прекраснейшие дубовые столы, но… О, какое разочарование: столы эти были пусты, а дверь – дверь заперта на замок! Сэр Мармадьюк огляделся вокруг с самым несчастным видом. Вокруг не было ни души. Джентльмен взглянул на карманные часы и с величайшим удивлением обнаружил, что еще только половина пятого утра.
Так случилось, что некий дюжий крестьянин брел в этот ранний час по своим неведомым делам. Вдруг он замер, пораженный открывшейся ему картиной. У дверей постоялого двора сидел джентльмен весьма солидной наружности. Ноги его были вытянуты, голова упала подбородком на грудь, а угрюмым взглядом джентльмен так и пожирал стоявшие невдалеке дубовые столы. Одет он тоже был весьма странно с точки зрения сельского жителя. Такое одеяние и впрямь не часто встречалось за пределами Лондона. Правда, великолепие элегантнейших сапог с кисточками несколько потускнело, а идеально скроенный синий сюртук с золотыми пуговицами выглядел пыльным и мятым. К тому же тут и там к нему пристали былинки сена.
Крестьянин, все еще стоял с открытым ртом, когда предмет его изумления поднял голову. Наружность джентльмена вполне соответствовала его наряду. Длинные волосы пребывали в некотором беспорядке, и тем не менее самоуверенное худое лицо с орлиным носом внушало почтение. Он милостиво кивнул, снисходительно улыбнулся и повелительным движением изящной руки подозвал крестьянина поближе. Тот растерянно огляделся, почесал в затылке и осторожно подошел.
– Доброе утро! – приветствовал его сэр Мармадьюк.
– И вам того же, сэр, – со вздохом ответствовал крестьянин. – Утро и впрямь погожее.
– Тогда что же вас тревожит?
Крестьянин внимательно посмотрел на спрашивающего, потер подбородок и вновь тяжело вздохнул.
– Надо полагать, есть причина, сэр.
– Вы тоже не завтракали? – с состраданием спросил сэр Мармадьюк.
– Не завтракал, сэр? – недоуменно переспросил крестьянин. – Господи, нет. Я позавтракал, во всяком случае, я съел столько, сколько смог проглотить, а это, право, не больше горсти. Заботы лишили меня аппетита, сэр.
– Что же это за заботы?
– Я не решаюсь сказать, сэр. Все думаю об этом и день и ночь, но сказать не решаюсь, так что, извините, сэр, я пойду своей дорогой.
– Вас гонит в путь какое-то неприятное дело?
– А когда они бывают приятными-то, сэр?
– В котором часу открывается постоялый двор?
– В половине шестого, сэр, а по базарным дням в пять.
– А сегодня, случаем, не базарный день? – с надеждой спросил сэр Мармадьюк.
– Да нет, сэр, не базарный.
Человек нерешительно топтался на месте, собираясь уйти, но уловив едва заметный, но властный жест изящной руки джентльмена, присел на краешек скамьи и, стянув с головы шляпу, уставился неподвижным взором прямо перед собой.
– Ну? – спросил сэр Мармадьюк, проявляя нетерпение.
– Что «ну», сэр?
– Вы не очень разговорчивы.
– Такой уж, видать, уродился. Я никогда попусту не мелю языком, особенно с незнакомцами.
– Превосходно, Джейкоб! – вполголоса похвалил его сэр Мармадьюк.
– Что? – Крестьянин вздрогнул.
– Вы ведь живете неподалеку, Джейкоб?
– Да, сэр, но…
– И работаете в Монкс-Уоррен?
– Да, сэр, – пролепетал Джейкоб и отодвинулся подальше. – Но, сэр, откуда вам известно, что меня зовут Джейкоб Джарвей и что я работаю в Монкс-Уоррен…
– Колодки, – мечтательно произнес джентльмен, лениво кивнув в сторону деревянных расписных колодок, – они очень красивы…
– Колодки! – прохрипел Джейкоб, с ненавистью взглянув на упомянутое изделие, которое нес под мышкой.
– Они у вас в отличном состоянии, Джейкоб…
– Не у меня, сэр, не у меня! Наш эсквайр выписывал мастера из самого Петворта. А раз уж они есть и в порядке, эсквайр всегда найдет кого в них заковать – мужчину, женщину, а то и ребенка.
– Эсквайр? – переспросил сэр Мармадьюк.
