Отель последней надежды - Устинова Татьяна Витальевна (лучшие бесплатные книги TXT) 📗
Коля пожал плечами. Ему было все равно, лишь бы «полечиться», а мужичонка предлагал простой и действенный способ.
– Ну давай, давай, а там, может, придумается чего! Может, у меня переночуешь, а жинка одумается! Много ли им, бабам, надо! Волос долгий, ум короткий, она к утру и не вспомнит, из-за чего на тебя вызверилась! Ух, сатанинское отродье!..
– У меня деньги есть, – прохрипел Коля, судорожно пытаясь вспомнить, есть или нет, – я тебе заплачу!
Мужичонка махнул рукой:
– Да я и сам нынче при деньгах! Нам получку выдали, на службе-то! Только зачем я всю получку той змее подколодной понесу, что у меня в дому угнездилась! Сейчас мы ее с тобой на двоих-то!.. Хоть чего-нибудь себе, уж того, что я выпью, она у меня не отнимет!
И он хрипло засмеялся над такой своей шуткой.
– Вставай, вставай, пошли!..
Коля Саньков встал, покачнулся, постоял, вздыхая, и двинулся следом за мужичонкой, который уже проворно тащил к «жигуленку» его сумку.
– Макс! Ма-акс!
– М-м?
– Макс, вставай, хорош спать! На выезд!
– М-м?..
– На выезд, кому говорю! Серега уже под парами стоит, и кочегары на месте! Да вставай ты!
Максим Вавилов во сне увидел паровоз и машиниста, выглядывающего из окошка. Машинистом была огромная щука в фуражке. Паровоз сильно трясло на стрелках. «Елки-палки!» – подумал он во сне про щуку-машиниста, которая не сбавляла скорости.
– Макс, па-адъем! Па-адъем! Казарма!!! Тревога!!
Он сел на кушетке, не в силах расстаться со своей щукой в фуражке, которая выглядывала из паровозного оконца и щерила зубастую пасть – улыбалась.
– Макс, на выезд!
– А сколько сейчас?..
– Три тридцать семь. Чего это ты так разоспался, ешкин кот!..
Максим Вавилов потер лицо. Отросшая за ночь щетина сильно кололась и казалась незнакомой, как будто он тер чье-то чужое лицо.
– А что случилось-то?
– Труп у нас случился, что еще у нас может случиться?!
– А какой я сон видел! Про щуку, которая вроде бы на паровозе едет, а на самом деле…
– Макс, тебе бы только про щук смотреть! Давай, вставай уже! Я тут около тебя полчаса ритуальные танцы танцую, а Серега, между прочим, все полчаса своим телом провода греет, чтобы машина завелась!
– Скажи, пусть охлаждает лучше, – пробормотал Максим Вавилов, старший оперуполномоченный по должности и майор по званию.
– Чего охлаждает?..
– Провода, скажи, пусть Серега охлаждает, что, что!.. На улице тридцать градусов, а он провода греет!..
– Так тридцать днем было, – обиженно сказал лейтенант Бобров. – Сейчас-то едва пятнадцать набежит.
– Иди ты!.. – приказал Максим Вавилов. Как старший по званию. – Иди, иди! К Сереге в машину иди, я сейчас…
Что-то невмоготу ему было. Уработался.
Отпуск отменили еще в апреле из-за очередного «усиления». То ли слух прошел про террористов, то ли на самом деле фээсбэшники чего-то такое накопали, но, короче, приказали «усилить».
Усилили как могли. Могли не очень, потому что – Максим Вавилов подсчитал! – с нового года апрельский приказ по «усилению» был одиннадцатым. Вот и выходит, что за полгода отечественные силы правопорядка усилились в одиннадцать раз, ибо предыдущие приказы никто и не думал отменять. Большое начальство приказик-то выпустит, начальство помельче его выполнит или сделает вид, что выполнит, а потом то, большое, про приказик-то и позабудет, у него других дел невпроворот. То генерального прокурора снимут, то, того гляди, министра МВД переназначат, то коррупционный заговор раскроют, оборотни в погонах, мол, и все такое!.. А мелкое начальство приказ об усилении отменить никак не может, потому оно пугливое очень. Потому что оно нервное. Потому и боится.
Оно «усиление» отменит, а тут – трах-ба-бах! – в подъезде жилого дома три килограмма тротила или сто граммов С-4! Кто виноват? Кто не доглядел? Правоохранительные органы не доглядели! А почему не доглядели? А потому что приказ об усилении отменили!
– Вашу мать… – пробормотал Максим Вавилов, стащил себя с кушетки – практически за шиворот стащил – и поволокся за фанерный шкапчик, умываться.
За шкапчиком имелся пластмассовый стол, покрытый для красоты клеенкой, которую подарила Максиму мама. На столе стояли разнокалиберные чашки, черные от времени и заварки, и среди них одна – новая, сверкающая белизной, с красным сердцем и надписью «Я люблю Калифорнию». Еще были: микроволновая печь, разделочная доска, засыпанная крошками и загнутыми сырными корками, засаленный нож с отбитой черной ручкой, пустой пакет из-под чипсов, на котором была нарисована такая аппетитная картошка, что у старшего оперуполномоченного немедленно засосало в желудке, чей-то термос без крышки, коробка сахару, несколько липких конфет россыпью, кофейная банка без кофе и одна пластмассовая ложка – мешать в кружке, на тот случай, если кто-нибудь где-нибудь раздобудет кофе.
И еще раковина с краном. Вода из крана шла произвольно, повинуясь неведомым законам, иногда только холодная, а иногда только горячая, и почему-то это никогда не совпадало со временем года. Летом шпарил кипяток, а зимой шла ледяная кашица.
Максим Вавилов открыл кран и подождал какое-то время, чтобы не угодить под кипяток, а потом осторожно пощупал. Вода была никакая, ни теплая, ни холодная, противная, и он кое-как умылся.
Елки-палки, труп!.. А он-то надеялся, что нынешняя ночь… того… хорошо сложилась. Без трупов.
Полотенце на пластмассовом крючке в виде морды Винни-Пуха даже на ощупь было заскорузлым от грязи, не висело, а стояло колом. Максим отряхнул с лица противную воду и вытираться не стал.
– Вавилов! Ты где там застрял?!
– Да здесь я!
– Меня Ерохин послал узнать, выехали на вызов или нет! Какая-то дамочка истерическая в пятый раз звонит!
– Не истерическая, а истеричная, – поправил за шкапчиком Максим Вавилов, у которого мама в школе преподавала русский язык и литературу. – И не звонит, а звонит!
– Ты чего, Вавилов? Ты где там?! Чего начальство нервируешь?!
– Уйду я от вас, – объявил Максим Вавилов, выйдя из-за шкафа. – Уйду, Боря! Сдохнуть можно от такой работы и от тебя тоже, Боря, можно сдохнуть!
– Чего это от меня дохнуть? – обиженно спросил дежурный. – Вот работа – другое дело! Только куда ты пойдешь-то от нас? В школу, энвепе преподавать?
– Энвепе отменили, Боря.
Дежурный подумал.
– Когда отменили?
– Давно. Вместе с Берлинской стеной и политикой «холодной войны».
– Тогда тем более не уйдешь, – заключил дежурный. – Ты, Вавилов, чего умеешь? Ничего ты не умеешь! Только бумажки строчить да формы заполнять, подпишите здесь, здесь и здесь! Куда ты денешься?!
Почему-то Максима Вавилова это задело.
– У меня высшее образование, – сказал он обиженно и вместо того, чтобы пойти наконец в машину, вернулся за шкапчик и стал изучать себя в зеркале.
Ничего хорошего там не показывали – Максим Вавилов всегда отличался самокритичностью. Рожа как рожа, да еще отечная.
– Ну вот, ты со своим высшим и просидишь здесь всю жизнь, – заключил Боря. – Да чего ты опять туда полез?! Выходи давай! А то Ерохин мне вставит!
– Тебе, Боря, давно пора вставить!
– Чего?!
– Шутка такая, – сказал Максим мрачно и вышел из комнаты.
Над входом в дежурную часть горел прожектор, и ребята стояли возле «Волги», разговаривали ночными голосами, которые далеко разносились по улице. Рация трещала и хрипела, ничего не разобрать. Было тепло, пахло тополями и подсыхающим асфальтом. Наверное, поливалка недавно прошла. Самое для них, для поливалок, время. Утро скоро.
– Макс, ты чего застрял? Поехали, поехали уже!
– А что за труп? Криминальный?
– А х… его знает!
– Ну криминальный, конечно! Был бы не наш, его бы давно труповозка забрала!
– А какой я сон видел, – поделился Максим Вавилов и полез в карман за сигаретами. – Про щуку в паровозе.
Никто не обратил на него никакого внимания.
